Сонет

Нормальность — понятие относительное. Например, одна из бывших Джона всегда заедала солёную рыбу плитками молочного шоколада. А потом ещё уверяла, что многие так делают. Или вот взять сестру, Гарри: с детства носит браслеты и кольца на ногах, потому что считает, что так красивее. Когда-то Джон сказал бы, что не знает привычки страннее. Нормальность — понятие относительное, но есть человек, к которому оно не относится даже с натяжкой. И именно Ватсону посчастливилось жить с ним в одной квартире и даже работать бок о бок. О да, по сравнению с повседневными деяниями Шерлока Холмса кольца на ногах и тунцово-шоколадные поцелуи не дотягивают даже до уровня мелких чудачеств. Хотя сладкая рыба — действительно мерзость. Из-за неё они и расстались тогда, кажется. Или нет. Если у Шерлока спросить, считает ли он себя нормальным, он разродится двадцатиминутной лекцией о разных интерпретациях категории нормы, захватит несколько исторических факторов как пример её непостоянства и в итоге придёт к уже слышанному Джоном выводу: нормы как абсолюта не существует. Есть — и то не всегда — некое изменчивое среднее значение, которому почему-то предлагается соответствовать. Конечно, всё это не имеет смысла. Соответствовать идеалу логичнее — если, конечно, достаточно объективно определить этот идеал. Тут детектив осведомится, в какой именно из сфер жизни Ватсон считает его ненормальным, и тот на несколько секунд задумается, не зная, что выбрать. — Ты до недавнего времени понятия не имел, как пользоваться стиральной машинкой. — Это действительно тебя волнует? — Это один из базовых навыков нормального взрослого человека. — Будь это действительно базовым навыком, я бы разбирался прекрасно. По счастью, для этого есть миссис Хадсон. — Шерлок! Ты не можешь просто… — Почему нет? Следующие несколько минут они потратят на словесную перепалку, в ходе которой Джон успеет перечислить едва ли половину раздражающих в быту привычек друга, пока тот с обычной непробиваемой и оттого почти обаятельной бесцеремонностью не перебьёт, возвращаясь к прежней теме: — Нормальность — по сути, слабое и искажённое воплощение гениальности. Если в графиках объяснять, то проекция на ось, которая априори короче касательной. Чистое безумие, вызванное нарушениями в психике, — тоже проекция, просто на другой оси, на той, которая считается недопустимой. А гениальность — луч, который выходит из начала координат и проецируется на всё сразу. В этом и состоит её отличие от безумия и нормы: она может иметь несколько проекций и не зависеть ни от одной, потому что идёт дальше. Именно предельная форма гениальности и определяет границы всех жизненных условностей, не наоборот. — Значит, любой человек — ухудшенная копия Шерлока Холмса? Ты действительно в это веришь? — Джон, я не верю ни во что, мне эта тема в принципе не интересна. Просто рассуждаю. Есть что добавить? Я ждал, что ты упомянешь мой недостаток социальных навыков. Джон молчит и вертит в руках пустую чашку. Шерлока можно было бы упрекнуть скорее в нежелании общаться, чем в неумении, — детектив мог и манипулировать, и быть дипломатичным тогда, когда это нужно было для дела, — но и такой упрёк был бы несправедливым. Просто с большинством людей гению было не интересно, а быть интровертом не запрещает никто, это тоже норма. С Джоном он и одиночкой-то не кажется, всегда много и охотно говорит, хотя не должен бы. С Майкрофтом, с Мориарти — это было бы понятно, но не с простым же смертным. Хочется спросить о чём-нибудь не об этом у Шерлока, но мысль ускользает, как капелька воды с боковой поверхности недосушенной кружки. Вместо этого вспоминается ещё одна из беззлобных вечерних стычек. Шерлок, обычные разговоры. Дождь.

***

— Джон? — Что? — Подай мне мою голову. — Что?! — Голову, Джон. Она лежит в холодильнике. Не тормози хотя бы настолько. — А… о боже мой, ты про голову трупа? Прими к сведению, пожалуйста, что я вообще не люблю иметь дело с отрезанными частями тел. Я уже говорил. — Чушь. Ты врач. — Врач, но не патологоанатом. Чёрт, это что, дождь за окном? — Сегодня ты просто мастер констатации очевидного. А теперь термометр, пожалуйста. — Хочешь измерить температуру головы? Думаешь, у неё жар? — Да, хочу, и здесь нет ничего смешного. В данный момент я провожу исследования… — Мне не интересно, Шерлок. — … влияния на относительную плотность… — Бла-бла-бла… — Джон, в чём дело? — Ни в чём. Этот дождь. Я хотел позвать Сару на прогулку по вечернему городу, но не в такую же грозу. Придётся всё отменить. — То, что сегодня будет дождь, было понятно по изменению направления ветра и по атмосферному давлению. — Если ты такой умный, может, тебе в синоптики надо было податься? Никаких прогнозов в интернете не было. — Вот именно. Я слишком умный, как ты заметил сам, чтобы заниматься такими вещами. Кстати, у нас на вечер другие планы. — Какие, позволь спросить? — Мы идём к Моррисону за оборудованием. Он написал минуту назад, что готов отдать его прямо сегодня. Завтра утром надо будет вернуть. — Господи, Шерлок, да на улице ливень. Может, лучше такси вызвать? — Сейчас это для нас дорого. К тому же дорога пешком займёт около 22 минут. — Ну так иди один! — Я один всё не унесу. — Чёрт побери, ладно, хорошо. Может, дождь успеет кончиться. Когда мы выходим? — Через 14 минут, если ты не будешь меня отвлекать. — Ясно. Понятно. Тогда я пока пойду к себе. Голову на место сам отнесёшь. … из дома они выходят не через 14 минут, а через 17, о чём детектив не преминул сообщить, потому что Джон не мог найти собственный телефон. С неба тем временем лить перестаёт, но, как выясняется спустя каких-то пару кварталов, это ненадолго. Так как Ватсон был занят лихорадочным перекапыванием собственных вещей, то поручил взять зонт Шерлоку, а тот, ни о чём не думая, захватил старый. Всё бы ничего: зонт здоровенный, для двух человек в самый раз, но видавший виды настолько, что перестал открываться. Когда это становится очевидным, возвращаться назад уже нет смысла. Джон не может сдержать сарказма: — Единственный в мире консультирующий детектив, подмечающий ворсинки на пальто преступников, но не способный отличить рабочий зонт от сломанного. Браво, Холмс. Детектив, к которому была обращена эта тирада, в слабом раздражении закатывает глаза. — Я не присматривался, потому что мы и так из-за тебя задержались. Твой новый зонт надо было искать, а этот мне давно одолжила миссис Хадсон, просто до сих пор не было шанса его опробовать. Можно дойти и так. Как бы в ответ где-то далеко громыхает, и дождь льёт уже основательно. Шерлок зыркает на небо, поёживается от бьющих капель и снимает с себя пальто. — Эй, что ты… — начинает было Джон, но останавливается. Шерлок разворачивает подол, приближается и накрывает их вдвоём от падающей воды. Для этих целей можно использовать и куртку Ватсона, но она раза в два меньше. — Идём, — бросает Шерлок, и они двигаются прежним путём, только теперь бок о бок в синем шепчущем сумраке. Свет фонарей, белый, как лицо Холмса, преломляется о косые струи в воздухе и о поверхность луж, подёрнутую дробящейся стеклянной плёнкой, а потом стекает по краешкам влажных скул. Когда оба идущих на мгновение встречаются взглядами, Джону кажется, что глаза у Шерлока до боли красивые и совсем как небо — утреннее небо со звёздной проседью и лунным серебром, — только глубже, потому что светятся.

***

— О чём вспомнил? Джон мотает головой. Хочет отставить кружку в сторону, но в последний момент не решается выпустить её из пальцев. Шерлок осторожно смотрит с другого края стола. — Я просто… думаю, — наконец произносит Джон и бросает взгляд в сторону друга, но тот не делает попыток язвить. — Обо мне? — Да. В комнате тихо, только с улицы доносится мерный дорожный шум. Понимание — следствие долгого изучения объекта. Люди общаются только тогда, когда им друг от друга что-то нужно. Информация, душевный комфорт, вымытая чашка чая, деньги, имидж. Иногда доступ к трупам… или оттенение собственной гениальности. «Корыстный» интерес есть всегда. Это нормально, это естественно, и выигрывает тот, кто действует осознанно, отсекая формальности и сантименты. Не все, только не нужные тебе лично. Да и в целом человечеству. Это настолько нормально, что в некоторые моменты Джон чувствует себя отклонением от нормы. Некачественной копией разумно сделанного оригинала. Просто в принтере просканировался и отпечатался какой-то случайно попавший мусор, и теперь его никак не сотрёшь и не исправишь. У большинства людей так же, просто им спокойно, потому что не с кем сравнить. У них нет перед глазами ни одного воплощения нормальности, столь близкого к совершенству, как какой-нибудь Шерлок Холмс. Так повезло только доктору Ватсону. Джон старается никогда не задавать об этом вопросов, но уместный ответ назревает сам.

***

— Шерлок, ты бесчувственная сволочь! Неужели нельзя перестать третировать Молли? Она хорошая девушка и не заслуживает такого потребительского обращения. — Джон. Я не создан для отношений, и мне они не нужны. Чем скорее она поймёт это, тем будет лучше. Эти чувства неуместны и только мешают. В первую очередь ей. — Да, но чувства нельзя контролировать! Мгновение Шерлок молчит, а потом говорит: «Я знаю», — и отворачивается, пряча дрогнувшие краешки поджатых губ. Джон не верит, но не находит, что ответить.

***

— Ты смотришь на людей как на головоломки и, стоит разгадать их, теряешь интерес. Шум за окном становится тише, поглощённый вечерней тьмой. Где-то вдалеке взвывает полицейская сирена. — Просто не могу понять, что тут делаю я. «Слишком скучно», «слишком просто», «проекция на ось» — на кой я тебе сдался, Шерлок, со всей твоей гениальностью и рациональностью? Даже твой ответ будет таким правильным, что я не хочу его слышать. Чашка давно стоит на столе, и скатерть, когда Джон встаёт, прилипает к его ладоням. Звук как от попытки стянуть с себя резиновые перчатки. — Джон, всё не так. — Разве?

***

— Смотри, у Хидденсов в квартире приоткрыто окно и свет горит. Видишь? — Нет. Где это? — Четвёртое сверху в доме прямо напротив нашего. — А… да. И что? Как-то глупо проветривать комнату в ливень. Тем более такой узкой щелью. — Он курит тайком. Щель узкая, зато можно успеть быстро закрыть. Хидденс выдыхает дым прямо туда, чтобы в комнате меньше пахло. — Это подросток? — Нет, взрослый, он просто стесняется курить при жене. И не знает, что она курит тоже. Я с ними знаком. — Как-то это глупо. И странно. — Это не странно, но да, глупо. Давай моё пальто. Дверь откроешь? — Да. Они заходят со здоровенным чемоданом внутрь, затаскивают груз вверх по лестнице и останавливаются в гостиной. У него только одна ручка, и всю дорогу Джон с Шерлоком несли эту тяжесть ладонь в ладонь, не разрывая касания. Импровизированная крыша насквозь промокла. «Сейчас нужно будет оторвать детектива от установки приборов и первым отправить греться в душ, а когда вернётся, дать чашку горячего чая…» — прикидывает Джон. Шерлок молча стоит рядом, по-прежнему держась вместе с ним за чемоданную ручку, тёплую от двух ладоней. В темноте за окном капли воды монотонно стукаются о подоконник. Когда они ставят на пол ношу, пальцы Шерлока всё ещё держатся за Джона и не торопятся отпускать.

***

— Ты здесь, потому что это правильно. Ничего другого нет и не было никогда. Джон стоит, склонив голову. Что-то колотится в грудной клетке. Вокруг тихо и почему-то не больно. Джон поднимает глаза.

***

Нормальность — понятие относительное, регулирующее все сферы жизни согласно принятому уставу вне зависимости от того, хочет этого человек или нет. Нормальность — не что иное, как совокупность веками чётко выстроенных правил: не гуляй по ночам, не груби прохожим, не влюбляйся в лучшего друга. Оступившиеся в «не» обречены на клеймо безумцев и в конечном итоге гибель, но Джон чувствует себя нормальным, потому что он рядом с Шерлоком, а Шерлок — на то он и гений — всегда устанавливает правила сам.