* * *
― Простите меня, ваша милость. Я не должен был позволять себе… лишнее. По-прежнему обнаженный Дамьен преклоняет колени перед княгиней. Анна-Генриетта потягивается как кошка и, кажется, даже мурчит себе под нос какую-то мелодию. Костер почти потух, но рассвет уже успел окрасить небо в розово-желтые тона. Она улыбается бледными без помады узкими губами. Хищно и победно. ― Не прощаю! Ты будешь наказан, капитан де ла Тур! ― строго говорит она. ― Да, ваша милость. Я понесу любое уготованное мне наказание. ― Об условиях твоего наказания мы поговорим позже, во дворце. Во время личной аудиенции в наших покоях. Скажем, в полночь. Дамьен удивленно поднимает голову. ― Ваша милость? ― Можешь звать меня Анарьеттой. А теперь, раз уж ты все равно понесешь наказание, может, позволишь себе… лишнее еще раз?Часть 1
17 июля 2016 г. в 18:02
Дамьен ненавидит этот склеп всеми фибрами души. За душный аромат свежих и не очень цветов, который, впрочем, не может перебить запах тлена. За надпись на могильной плите: «Сильвия-Анна. Возлюбленная наша сестра». За изможденный вид Анарьетты, за ее бледность и горькие складки у губ. За то, что ничто, кажется, не способно уменьшить ее печаль.
«Мое сердце покоится здесь, я не хочу уходить», ― говорит она всем, и Дамьен молча становится у дверей склепа. Его сердце тоже здесь. Ему ничего не остается, кроме ожидания. Медленного и мучительного.
― Дамьен! ― зовет его княгиня однажды. ― Отвези меня в Тесхам Мутна. Без эскорта.
Он пытается отговорить ее, объяснить, что это опасно, что десяток гвардейцев…
― Нет. Только ты и я.
Дороги пусты, лишь изредка попадаются странствующие рыцари. Они вежливо раскланиваются и едут дальше. В краю вина и любви не принято задавать лишних вопросов скрывающим лица рыцарю и даме, которые путешествуют вместе.
В развалинах Тесхам Мутна Анарьетта долго бродит среди серых камней, будто что-то ищет. Капитан де ла Тур неотступно следует за ней на расстоянии вытянутой руки.
― Почему нигде не осталось ни капли ее крови, Дамьен?
Он молчит. Не потому, что не знает, а потому что видел в ту страшную ночь в Боклере, как бруксы, сладко жмурясь, слизывали кровь своих жертв с булыжников мостовой.
Анарьетта устало опускается на обломок стены и смотрит вдаль, на острые шпили дворца, на серебряную ленту Сансретуры. Сейчас, когда княгиню не окружают ореол власти, сверкание драгоценных камней и свита придворных, она кажется совсем маленькой и хрупкой. Сердце Дамьена рвется на части от нежности и желания. Он хотел бы припасть губами к узким белым ладоням Анарьетты… Нет, неправда. Он хотел бы сорвать с нее всю одежду, замереть от красоты ее обнаженного тела, от мраморной белизны ее кожи, прохладной, пахнущей розами. Он хотел бы обладать ею. Слушать ее стоны, смотреть, как она закрывает глаза от удовольствия.
― Я не желаю возвращаться в Боклер этой ночью, ― вдруг говорит Анна-Генриетта.
― Но, ваша милость, так не положено!
― Здесь я определяю, что положено, а что нет! И я определила, что мне положено сегодня не возвращаться во дворец.
― Но не будете же вы спать в чистом поле, ваша милость.
― А хоть бы и так! Да, Дамьен, я желаю переночевать в чистом поле! ― вскакивает княгиня и топает ногой. ― Что угодно, лишь бы подальше от города!
Подальше от склепа и могильной плиты с надписью «Возлюбленная наша сестра» ― понимает Дамьен и соглашается.
Они едва отъезжают от руин Тесхам Мутна, когда Анарьетта командует остановиться.
― Вот эта поляна меня вполне устраивает.
― Да, ваша светлость.
Пока княгиня отрешенно глядит на костер, Дамьен расседлывает ее лошадь, стелет на землю попону, потом свой плащ. И смущенно предлагает Анарьетте устраиваться.
― Я видела ручей неподалеку. Отведи меня туда, я хочу умыться! — заявляет она капризно.
― Хорошо, ваша милость, ― обреченно вздыхает Дамьен и берет арбалет.
К его удивлению, княгиня идет очень тихо, почти бесшумно, и, оказывается, даже весьма сносно ориентируется в темноте. Уже у ручья она приказывает отвернуться, и Дамьен некоторое время слышит лишь шорох одежды да плеск воды. Его воображение рисует картинки одна непристойней другой. А потом Анарьетта пронзительно кричит.
В два прыжка он кидается к ней, буквально отшвыривая себе за спину. Он вглядывается в ночную тьму и поводит взведенным арбалетом из стороны в сторону, готовый стрелять во все, что шевельнется. Напрасно. Вокруг ни души.
― Прости, ― шепчет Анарьетта, опуская руку ему на плечо. ― Это была всего лишь лягушка. Я испугалась лягушки. Я сейчас оденусь, не оборачивайся.
― Нет, ваша милость, теперь я глаз с вас не спущу, ― рычит Дамьен и тут же оборачивается.
Княгиня секунду смотрит в его перекошенное лицо. Возражений не следует ― она молча наклоняется за своими вещами. Под его пристальным взглядом она одевается. И если бы Дамьен был менее заворожен красотой ее тела, то проглядывающего сквозь тонкий, почти прозрачный шелк рубашки, то обозначенного белым батистом с оборочками, он заметил бы, с какой театральной, расчетливой неспешностью она это делает.
Они возвращаются к месту ночлега в полном молчании. Княгиня ложится на приготовленное место и некоторое время лежит с закрытыми глазами, не шевелясь. А Дамьен жадно рассматривает ее профиль.
― Подойди ко мне, ― внезапно приподнимается она на локте. ― Сядь рядом, я хочу попросить тебя кое о чем.
Он садится и тут же ощущает, как Анарьетта с силой тянет его за руку, лишая опоры, вынуждая…
― Поцелуй меня, Дамьен. Сейчас же! ― не просит, а приказывает она.
И Дамьен де ла Тур, капитан дворцовой гвардии, с жадностью впивается в ее приоткрытый рот. Анарьетта стонет и выгибается ему навстречу, ее тонкие пальцы умело находят застежки одежды, потом путешествуют по его телу: гладят, царапают, сжимают, в то время как он лишь нерешительно мнет ее грудь, не в силах оторваться от волшебно сладких губ.
В своих ночных фантазиях Дамьен всегда брал ее грубо и быстро: распластывал на столе, задрав юбки, или прижимал к стене в конюшне. А после Праздника Бочки пару месяцев представлял, как сдирает с нее испачканную вином рубашку прямо в карете.
На деле все оказалось совсем иначе. Анарьетта руководит каждым его движением мягко, но настойчиво. Она полностью подчиняет его своим желаниям, с искушенностью лучшей из куртизанок доводя себя и его до вершин удовольствия.
Дамьен всю жизнь был прост и непритязателен во всем, что касалось любовной науки, но теперь женское тело неожиданно раскрывается перед ним тысячей и одной сказкой. Он слизывает бисеринки пота с верхней губы Анарьетты, целует ее волосы, умирает от наслаждения с каждым судорожным толчком ее бедер.
― Я люблю тебя… ― сквозь зубы выдыхает он, срываясь с небес обратно в темноту ночного леса.