Коллапс

Он долго рассматривал её пыльную комнату, в которой вечно царил беспорядок, ставший её неотъемлемой, особенной частью. Пыльные углы, с которых лениво начинала осыпаться тонкая, блеклая краска, стали пристанищем невозмутимых пауков, тихо и мерно плетущих свои паутины. Здесь практически не было мебели. Лишь длинные прозрачные занавески прикрывали старое, но тщательно вымытое окно, возле которого стоял мольберт с разбросанными около него кисточками, баночками от красок и листами. А рядышком примостилось пожилое, жёсткое бордовое кресло, скрипящее при малейшем прикосновении, словно напоминая о том, как оно старо и требует уважения. Но его внимание привлекала вовсе не скудная обстановка: он не мог оторвать взгляда от стен. На них нельзя было найти открытого, пустого места: все они были затоплены рисунками. Они, казалось, были развешаны беспорядочно и наскоро. Большие ватманы соседствовали с маленькими, размером с тетрадный листок, набросками. И глаза не знали, куда им смотреть, чему удивляться, на чём заострить внимание. Буйство самых разных красок и непонятных, огромных и ярких образов всё росло перед ним, увеличивалось, обхватывало его тело и засасывало в себя всё глубже и глубже. Где-то сияли нежные белые крылья, но сквозь их чистую непорочность внезапно пробивались тёмные, с тягучим агатовым блеском, перья. И белый осыпался вниз, и чёрный застилал свет. Где-то лихорадочно оглядывались лица, отчаянно ища что-то, но пряча при этом глаза. И в чертах их скользил испуг, и они заламывали руки. Где-то бежал ручей с лиловой, шипящей водой, возле которого столпились и играли необычные дети, у одного из которых настороженно дёргались заячьи уши, у другого весело извивался хвост. И слышен был крик, и слышен был шёпот, и плач разрывал эти стены. И рисунки казались ему чем-то живым, чем-то существующим отдельно от этого мира. Странные, яркие, такие разные, они шевелились и настороженно вглядывались в его лицо. - Ты можешь нарисовать Бога? – он обернулся к девушке, одетой в лёгкое ситцевое платье, которая глубоко сидела в изможденно-старом кресле. Картины, будто отпечатавшись, всё ещё отражались в его горящих лихорадкой предвкушения глазах. Она безошибочно угадывала их силуэты. - Нет, не могу, – вкрадчиво-тихо ответила девушка, бесстрастно глядя на редкого гостя из полумрака комнаты. Она медленно сплела свои хрупкие пальцы, сложила тонкие руки на маленьких коленках и отвела невидящий чёрный взгляд в сторону, словно прислушиваясь к чему-то. - Может быть, у тебя получится нарисовать Дьявола? - Прости, но я так не думаю, – несколько погодя, девушка отрицательно покачала головой. Он немного расстроился, и его глаза померкли. Картины перестали отражаться в них. - Почему? – он с неуместной тупой обидой смотрел на маленькую хозяйку, и его жёсткие, грубые ладони, которые он старательно прятал в грязных карманах затёршихся брюк, нервически дёргались. - Потому что я рисую только то, что видела собственными глазами. Он удивился и снова поднял к стенам взгляд. Ничего подобного он в жизни не встречал. Такого просто не существовало в реальности, он был в этом уверен. Тогда почему она ответила ему именно так? Может быть, она просто играет? - А что ты можешь нарисовать? – он упрямо уставился на её голые, маленькие колени. Через несколько молчаливых секунд глубокий, словно чёрные заводи, взгляд зацепился за его угловатое, серое лицо, и он вздрогнул от недоброго предчувствия. - Я могу нарисовать смерть, – всё тем же слабым, вкрадчивым шёпотом сказала она. Он на мгновение замер, почти физически ощутив, как чьи-то ледяные руки прикоснулись к его напрягшейся, покрывшейся вдруг холодным потом шее. - Х…хорошо, - пробормотал он, загипнотизированный глазами напротив, - хочу увидеть, как ты это делаешь. Рисуй смерть. И когда эхо его последних слов пропитало стены, он готов был поклясться, что над самым своим ухом услышал чей-то иронический смех. Она медленно поднялась, всё так же странно, болезненно сплетая пальцы в замок, и подошла к мольберту будто не на своих ногах. Он видел её худую спину и выступающие из-под кремовой ткани платья лопатки. Взяв в руки тонкую кисточку и макнув её в чёрную краску, она обернулась к нему. Он с опаской встретил её пронзительный взгляд. - Хорошо. Тогда подойди к окну. Я хочу, чтобы лицо Моей Смерти озарялось лучами уходящего солнца. И тут всё внутри него заледенело. Откуда она узнала о том, что в широком и липком кармане затёртых брюк покоился нож?