Счета

      Руки дрожат, так что сунь в карман, кажется, что у тебя звонок идет в режиме вибрации; холодно: то ли потому что они просрочили платеж, и у них отрубили отопление, то ли потому что уже месяц тепло им и не снилось. Ваня встает с дивана, обшивка которого треснула еще бог знает когда, и идет на кухню, чтобы поставить чайник. Вода маленькими капельками падает из крана, и каждая капля с противным стуком разбивается на дне раковины, стекая вниз по водостоку. Ваня нажимает на кнопку и садится на стул, ждет, пока чайник вскипятится. Вода все также стучит, и это почти выводит из себя, но Ваня так устал, что ему и злиться-то нечем. Внутри не пусто, там просто как-то сыро и совсем зябко, будто дождь прошел. Кто-то сказал, что после грозы всегда появляется солнце — Ваня бы нашел этого умника и дал ему в ебало, потому что это вообще нихуя не так.       Они месяц, как вернулись из Берлина, гребанные три недели прошли с того момента, как Мирон ответил на поцелуй Хинтера, ровно пятьсот один час прошел с того времени, как Ваня напился по этому поводу и хотел уже никогда не видеть Мирона, около тридцать тысяч минут убежало с момента, когда Евстигнеева забрал Дарио и оттащил к спящему после срыва Мирону. Федоров тогда выглядел так, что у Вани пропали все мысли о поцелуе: Янович лежал в уголке, прижимая к себе подушку, весь как-то поджавшись, словно пытаясь максимально огородиться от любого внешнего воздействия, лицо у Мирона было немного красным и распухшим, так, что Ваня сразу догадался, что его соулмейт плакал, на руке Федорова виднелся небольшой порез — Евстигнеев аккуратно подцепил руку спящего и поднес ее ближе к своему лицу. Порез был достаточно маленьким, но глубоким, и вызывал в Ване чувство неясной боли и беспокойства. — Как это произошло? — спрашивает Евстигнеев, вопросительно глядя на Дарио. — Он разбил что-то, — поясняет Вийера, и Ване становится немного полегче — он боялся, что мог стать причиной самоубийства Мирона.       Вернувшись в Питер, Мирон замыкается. Он и в туре мало говорит с Ваней, не игнорирует, не избегает, но вид у него такой, будто он полностью истощен. Ване жаль, он за это время уже тысячу раз прощает Мирона, только вот Мирон пока ни разу не прощает себя. Федоров в Питере постоянно проводит время в доме, обложившись книгами и пачками с сигаретами, изредка вылезает, чтобы выпить чаю — непременно мятного без сахара. Мирон выглядит плохо: он почти не спит, часто что-то роняет, но при этом делает все молча, не просит ни помощи, ни чего-либо еще, словно Вани тут и нет. И Евстигнеев не решается нарушать этот уклад. Мирон всегда существовал в своем собственном мире, только теперь этот мир совсем хрупкий. Двинешься неаккуратно — и все, только пыль и обломки.       Чайник вскипает. Ваня берет свою чашку и заваривает себе чай — черный со вкусом лимона и апельсина, без сахара — потом садится на стул и делает первый глоток, небольшой и осторожный, когда на кухню входит Мирон. Федоров на ходу бросает докуренную сигарету в мусорку и останавливается, замечая Евстигнеева, в глазах читается боль и сожаление, кажется, Янович сейчас сорвется и убежит, а после больше никогда не появится в жизни Вани. От этого становится страшно, и Ваня поднимается со стула, заключая Федорова в объятия. Он больше не может терпеть, потому что терпения просто нет, и чувствуя, как теплые ладони Мирона касаются его спины, а чужой нос упирается в щеку, Ваня чувствует облегчение. Мирон снова оказывается таким домашним и дарящим уют, каким был всегда до Берлина. И от этого хочется плакать. — Вань, прости меня, — хрипит Федоров, пока Евстигнеев аккуратно целует его шею.       Ваня только мычит и стягивает с Мирона толстовку. Он целует бледную кожу около татуировки на шее, оставляет несильный укус, отчего Федоров рвано выдыхает и буквально оседает, но Ваня подхватывает его и тащит в постель. Это похоже на дежавю — Ваня целует Мирона везде: в скулы, в шею, оставляет россыпь поцелуев на плечах и груди, покусывает тонкие ключицы, ловя приглушенные стоны. Евстигнеев стягивает с Яновича штаны и входит в разгоряченное тело без подготовки, зная, что Мирону не должно быть больно, ведь до этого месяца они регулярно занимались сексом. Ваня двигается быстро, заставляя тело под собой выгибаться и вскрикивать, просить еще. Мирон мечется, скулит, почти умоляет своего соулмейта никогда не останавливаться. Ваня улыбается, целует метку на груди Федорова, и спустя минут двадцать они вместе кончают.       Мирон почти сразу засыпает, обнимая Евстигнеева, а Ваня еще долго лежит, гладя чужой затылок. Он чувствует, что внутри тепло, а снаружи все еще холодно. Стоит оплатить счета.