sacre-coeur, sauveras-tu mon coeur?

Париж – город любви, Париж – город романтики, Париж – город влюбленных. Так говорят идиоты, которые никогда не бывали в этой обители бедности, преступности и грязи. Париж сжирает мечтателей, которые приехали за светлым будущим и баснословными гонорарами, быстрее хваленого Нью Йорка. Париж ставит их на колени и заставляет просить милостыню. Париж насмехается над ними, уродливо щерится зубами горгулий на Нотр-Даме. Париж сверкает ночью огнями Эйфелевой башни, будто напоминая, что он весь – одна сплошная красивая и вульгарная фальшивка. Белые стены Сакре-Кёр на закате окрашиваются в красный цвет. Грантер зарисовывает, как великий собор утопает в крови. Завтра какой-нибудь турист купит у него эту пастель за 5 евро, даже не задумавшись о том, что покупает изображение кровоточащей раны величественного Парижа. Грантер поражался умению других людей находить хорошее в этой гнили. Прувер посвящал Парижу восторженные стихи. Грантер же не видел никакой лирики в пыльном асфальте Елисейских полей. Он рисовал здания – символы былого величия, фотографировал нищих, пока они еще не потеряли свое лицо. Грантер видел всю гнилую изнанку Парижа и пытался донести это знание до других. Выходило плохо. - Если Сакре-Кёр истекает кровью, значит, город еще живет, - раздается рядом насмешливый голос. - Привет, Монпарнас, - отвечает Грантер, не оборачиваясь. Они познакомились, когда Грантер напивался в баре на площади Пигаль. “Все, что ты можешь – это поливать грязью то, во что мы верим. Ты же не веришь ни во что”, - голос Анжольраса снова и снова озвучивал эти слова в его затуманенном алкоголем мозгу. - Напиваться из-за несчастной любви – это слишком банально. Ты не похож на человека, который живет по клише из романтических мелодрам. Грантер бы дал зарвавшемуся парню по морде, если бы не увидел в его глазах что-то, что подсказывало, что если он сделает это сейчас, то наверняка потом получит удар ножом поддых в подворотне. Монпарнас мягко улыбнулся, увидев это постепенное осознание, отразившееся в пьяном взгляде Грантера. - Я Монпарнас. - Грантер, - буркнул он, снова утыкаясь в стакан. Когда он обернулся снова, Монпарнаса рядом уже не было. Они пересекались еще несколько раз, и за это время Грантер успел узнать, кто такой Монпарнас и чем он занимается. Нельзя сказать, что он не подозревал – чувство самосохранения у него было развито просто отлично. Монпарнас был одним из тех счастливчиков, которые сумели удержаться в этом городе на плаву, потому что принимали его грязь как данность, и могли использовать ее себе на руку. Монпарнас выглядел, как гребаная порно-модель. Светлая холеная кожа, изящные руки с тонкими запястьями, четко очерченные губы, узкие бедра, у него, блядь, была даже талия. Парней с такой внешностью обычно раскладывают на кровати и трахают, долго и сочно. Вот только в реальности все оказалось ровно наоборот. Монпарнас не позволил Грантеру даже спросить, кто сверху. Он потянул за узел галстука, стаскивая его с красивой длинной шеи, и посмотрел на Грантера так, что тот сразу понял - сегодня ебать будут его. Грантер даже не смог представить Анжольраса на его месте, потому что Монпарнас, эта самовлюбленная сука, не позволил ему закрыть глаза. Монпарнас был чем-то похож на Анжольраса. Они оба были красивы, умны, тверды и жестоки. Вот только сердце Анжольраса полыхало огнем, сердце Монпарнаса же давно покрылось ледяной коркой. Монпарнас насмехался над любовью Грантера и над верящими в светлое будущее студентами. Он был убежден, что все изменения, которые могут произойти с Парижем – это то, что он сожрет сам себя. «И тогда в живых останутся только те, кто с самого начала знал, что этот город ждет кровавый закат». На следующий день Грантер продает картину с изображением Сакре-Кёр за 5 евро семье американцев. Они галдят на английском и фотографируются с идиотскими улыбками. «Мы обожаем Париж», - говорят они на ломаном французском, и Грантер выдавливает радушную улыбку. Вечером он напьется снова, но с ясной уверенностью в том, что Париж еще живет, потому что за него кровоточат сердца таких, как Анжольрас.