Мелочи

      Если бы кто-то посторонний попал вечером в стихшие коридоры общежития, куда были размещены стажеры Sunny ent., то решил бы, что члены новой группы выжимают из каждой минуты короткого отдыха по максимуму всё, что только можно выжать. Да и стоило бы, учитывая их нещадный режим, призванный скорее изнурить их и отбить желание соваться в компанию, пока жив Кан У Хен, чем натренировать их за столь короткий срок. Многим так казалось. В том числе так считал и Дон У, не привыкший жить с такими ограничениями, какие поначалу резко обрушились на новичков. Тхе Квон, никогда не державший языка за зубами, постоянно ныл и жаловался на расписание, но здесь его никто не упрекал, потому что молчаливо с ним соглашались все.       Однако, тяжело было только в первые дни заселения и знакомства. Освоившись на своих местах и справившись с испытаниями, которых не жалела для них менеджер Хан, они поняли, что график — такая смешная мелочь, что не стоит и переживать. Ко всему привыкаешь. Настолько, что хватало сил разбавлять предписанный порядок собственными делами.       И, хотя следовало бы потратить часы сна по назначению, многие использовали их на то, что не успели бы сделать днем. Поэтому тишина и покой коридоров и комнат вовсе не говорили о тишине и покое их обитателей. Студия занята Чан Мином — снова распевается, тренирует дыхание: учитель по вокалу права, он отстает от команды. Ки Бом делает наброски. Да, ребята нашли и без спросу пролистали его альбом, после чего рэпер твердо решил от греха подальше даже не доставать скетчбук, живя бок о бок с такими невежами. Но он ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось и нравилось запечатлевать эти лица, потому он сейчас и вспоминал все их черты под собственное музыкальное сопровождение-импровизацию. Хен Сын сбежал в хореографический кабинет — упрямо доводит до идеала движения. Чже А снова уходит неведомо куда, прихватив гитару. Это не могло не тревожить, но он, как тощая тень, умел оставаться незамеченным (если только не следить за каждым его шагом нарочно) и команду не подставлял.       Тхэ Квон тоже куда-то пропал, но, в отличие от гитариста, его не было видно ещё с утра. Это-то и беспокоило его соседа по комнате. Дон У сегодня не спал, потому что сейчас где-то не спит его товарищ. Не сказал никому, куда и зачем уходит. Телефон, разумеется, не отвечает, что само по себе не предвещало ничего хорошего. Дон У заверил своих, что все устаканится, чтобы не поднимали истерику — и тихоне вроде него поверили, но сам не имел ни малейшего понятия, куда мог бы пропасть Тхэ Квон. Он почти не покидал общежития и обязательно с кем-то да находился в компании. Если бы он решил съездить домой и навестить родных, то вернулся бы ещё днём, а больше и не было мест, в которых стоило бы искать эту ходячую проблему. Дон У нервно доедал третью пачку припасенных заранее чипсов — привычка постоянно иметь какие-то нычки, от которой он не мог (да и не хотел) избавиться, когда-нибудь погубит все его старания и месяцы диет. Но что делать, у всех свои способы замять стресс, и этот ещё не самый худший. Кто-то выкуривает по пачке сигарет, когда нервничает, кто-то имеет топит тоску в выпивке, так что покушать — еще вполне невинный способ…       Дверь комнаты парней тихо приотворилась, будто заходивший надеялся остаться незамеченным. Хотя мог и догадаться, что его есть кому встретить. На пороге возникла причина бессонницы Дона У, и вид у неё — вернее, у него — был неважный. Брюнет вскочил с кровати и подбежал к так же тихо прикрывшему за собой дверь Тхэ Квону, который встрял у двери, понуро опустив голову. «Да что с ним?» — тревожно вопрошал себя Дон У, но не желая вот так с порога лезть в душу, прошептал, встав так, что лица товарища он не видел. — Где ты был? Весь день где-то… — но рыжий, не дослушав, медленно и тяжело прошёл к своей кровати и уселся на неё, упершись локтями в колени и ссутулившись. Поза либо сосредоточенного мыслителя, либо разбитого какой-то ужасной новостью несчастного. Дон У, не привыкший к таким проявлениям, больше склонялся ко второй версии, потому что мало существует вещей, которые могли довести Тхэ Квона до отчаяния, которое выражал весь его вид. Чего только не напридумал себе его сосед за эти несколько секунд. Дон У, нерешительно пройдя на соседскую часть комнаты, сел на корточки перед рыжим так, чтобы видеть его лицо, мягко коснулся его плеча и, стараясь заглянуть ему в глаза или хотя бы увидеть их выражение, спросил вполголоса: — Что с тобой?       Тхэ Квон взглянул на собеседника таким взглядом, будто видел его впервые и рассматривал совершенно новое лицо. С минуту словно посоображал, в свою ли он вообще комнату зашёл. После долгого молчания он пару раз моргнул и, кажется, признал в человеке перед собой своего соседа и товарища по вокалу, но ничего не сказал, лишь вздохнул. И без того обеспокоенный, Дон У все больше разнервничался от этого обреченного молчания. Решив, что это не будет неправильным в такой ситуации, он переместился на кровать Тхэ Квона и сел рядом. Поколебавшись, он неловко приобнял друга за плечи и наклонил ближе к нему своё лицо, на что рыжий среагировал мгновенно, обернувшись лицом к обнявшему.       И лишь оказавшись так близко, Дон У обнаружил, что от парня крепко несёт алкоголем. Все объяснялось вот так просто. Но странно, что он заметил это лишь сейчас, на таком расстоянии и только по запаху. Шёл ровно, лицо осмысленное, за версту не разит. Но это, в общем-то, дело десятое. Проблема никуда не исчезала, и Дон У снова перебирал в голове, что могло случиться такого, что не просто расстроило главного балагура команды, но и заставило прикладываться к бутылке. — Чан Тхэ Квон, — так же мягко, но настойчиво повторил брюнет, в этот раз поймав взгляд того, к кому обращался. — Что с тобой?       Пару секунд Тхэ Квон неосмысленно смотрел в сторону Дона У, будто сквозь него, и вдруг слабо ухмыльнулся, тихо хмыкнув. — Я сам не знаю, что со мной. Не знаю, чем я могу быть хуже или лучше кого-нибудь.       «Рейтинг…» — сразу догадался Дон У при этих словах. Стоило бы догадаться. Что для него пустяковое дело — то для этого мелкого целая трагедия. Сразу вспомнились ему и его собственные слова, сказанные днем. В фан-рейтинге, появившемся пару дней назад, он сам занимал предпоследнее место, но его это не задевало — рейтинг ведь на деле ни о чем не говорит. Радовался успехам выбившихся в лидеры, радовался, что за него кто-то проголосовал вообще. Но лишь сейчас Дон У вспомнил, что у него одного такое отношение к этому распределению, а Тхэ Квон придирчив, и этот рейтинг для него — не шутка. Вот его низкая оценка задевала за больное. Да и что там быть предпоследним, ведь это — хоть что-то. А Тхэ Квон был в самом-самом низу. Когда опрос попался ему на глаза, он мгновенно нашёл своё имя и не мог смотреть куда-то еще. Не пришлось ему высчитывать, на каком по счёту он месте. Последний — он и есть последний.       Мелочь, конечно. Но именно мелочи задевали Тхэ Квона и сейчас направили его в забегаловку. Мелочи, слаженно и очень вовремя накопившись, создали общее ощущение чёрной полосы, которое Тхэ Квон попытался заглушить. Но желаемого эффекта не добился — алкоголь был некрепким, у рыжего оказался иммунитет, да ещё и половина выветрилась по дороге.       И сейчас пианист остался со своей хандрой наедине. Ну… Вернее, пока шел к общежитию, думал, что останется. Но Дон У, который сейчас должен спать и оставить Тхэ Квона в одиночестве, обнял его за плечи. И понимающе глядит на него. И шепчет: — Ты можешь быть только собой. Не хуже и не лучше. — Потому все и дерьмово, что я — это я, — Тхэ Квон бросил злобный взгляд на соседа. Не сдалась ему эта его святость. — Ты и сам так думаешь, разве нет? — его выбесили слова, сказанные президентом, но перед ним невозможно было высказаться. А Дон У равен по положению, и раз он сейчас повторяет то же самое, то уж ему можно ответить. Тем более Тхэ Квон сам слышал, что Дон У думает на этот счет. Но брюнета не смутила его готовность огрызаться по любому поводу. Спокойным своим мягким голосом спросил: — А кем, по-твоему, надо быть?       Тхэ Квон замешкался и не нашёлся, что ответить. Прямо как тогда. Он упрямо надулся и обиженно пробормотал, считая, что звучит убедительно: — Сын Ён от природы красавец смазливый, и все внимание на него. Вот им надо быть. Может хоть под фанеру петь — а все равно всюду молодец. Ты сам говорил, что он скоро станет звездой, а я на своем месте заслуженно. При том, что я всегда всего добивался своими силами, столько лет и попыток — и ничего, а он вот так просто… — чем дальше, тем более осипшим и дрожащим становился голос. Алкоголь, видимо, не совсем выветрился — трезвый Тхэ Квон может заплакать разве что в чьем-то бредовом сне. Но его другу было не до удивлений.       Сев с ногами на кровать и усадив рыжего напротив себя, он взял его лицо в свои руки и попытался заглянуть ему в глаза, от чего тот отказывался, стыдясь неожиданных для себя самого слёз, ощутимо подступавших. Он понимал, что только больше позорится сейчас, и все из-за выпивки. Но с другой стороны казалось, что станет чуть легче, потому что это ведь Дон У… Он ведь поймет? В конце концов Тхе Квон стыдливо поднял взгляд на лицо напротив. От того, как добро на него смотрели эти глаза, вдруг не стало сил злиться, только вина за недостойное поведение проснулась. — Видишь, — этот голос был слишком ласков, чтобы Тхэ Квон заслуживал этого (как думал, по крайней мере, он сам). — Ты же все понимаешь. Сын Ён заметный, потому что сразу выходит вперед и выкладывается на полную. А ты… Ты заметно одеваешься, но продолжаешь стоять в тени. Мы все эти годы прошли вместе, я же видел тебя. Я знаю тебя. Ты можешь больше, но зачем-то прячешься, скрываешь то, через что прошел за эти семь лет. Потому большинство и не знает, на что ты способен. Вот об этом я говорил. Но те, что уже с тобой, разглядели, какой ты на самом деле, — Дон У улыбнулся так, что Тхэ Квон понял, почему этот разговор совсем не похож на такой же с президентом.       Забылись все слова и заготовленные речи. В кабаке не полегчало, но сейчас… Совсем не хочется грубить и жаловаться. Почему?.. Просто от одной улыбки и теплого взгляда, от широких ладоней, бережно стирающих злые слёзы с его щёк? Черт, да. Хотелось бы Тхэ Квону что-то сказать из того, что уже говорилось президенту, но губы не слушались совершенно. Один его внутренний голос противоречил другому. Первый приказывал оттолкнуть сейчас эту заботу и досказать все, чем он недоволен, потому что не сдалась ему эта ласковость. А второй настаивал на том, что сдалась. Еще как сдалась. Очень. А говорить как раз ничего не надо уже.       Опустив голову и внутренне замирая, он дал волю тому, чего так стеснялся. Он все ещё боялся, что Дон У не поймёт, но было уже поздно. Тихо всхлипывая и скуля, он с повинно склоненной головой сидел перед соседом. Перед коллегой, с которым они всегда умудрялись всюду оставаться вместе. Перед другом.       Дон У погладил парня по рыжим беспорядочным кудрям, некогда бывшим аккуратными завитушками, и, наклонившись ещё ближе, прошептал совсем тихо, но Тхэ Квон услышал каждое слово: — Те, кто выбрал тебя, увидели тебя настоящего. Они не бросят тебя, если вдруг найдётся кто-то красивее. И их любовь не уйдет от тебя, как та, которая готова переброситься на любого нового красавца. Согласен?       Тхэ Квон опустил голову ниже в знак согласия. Дон У осторожно обхватил ее ладонями и после нескольких секунд колебаний нерешительно поцеловал лоб, закрытый рыжей челкой.