День первый.
Острые шпильки задорно цокают. Белые кудри, как всегда, пахнут лаком и вишневым шампунем. Приготовив свою самую лучшую улыбку, София Блэк постучалась в массивные двери. Поместье отреставрировано в викторианском стиле. Ей это нравится. Мрачновато, но это наоборот в плюс – добавляют антуражу. И глина. Окрашивает первый снег в цвет крови. Все под стать истории. Наконец, ей открывают. Молодой человек. Несмотря на то, что черные волосы только подчеркивают болезненную белизну его лица, он, тем не менее, чертовски хорош собой: - Софи! – радостно кричит он, прижимая ее к себе. – я уж боялся, что буря тебя задержит!.. - Никакой снежной пурге меня не остановить, - она легко целует его в губы. – ну что, покажешь мне здесь все? - Конечно, - он берет ее вещи. – боже, как же я рад тебя видеть! Огромный мрачный холл внушает трепет, и Софи не может сдержать восторженного вздоха: - Все в точности, как было в те времена? - Не совсем. Крышу мы все-таки заделали. - Это потрясающе! Англичанин отвечает ей довольной улыбкой: - Пройдемте к камину, мисс? - С превеликим удовольствием, - подыгрывает она ему. – мистер Шарп, что вы чувствуете, вернувшись в родовое гнездо? - Опять эти твои журналистские привычки? – он вновь прижимает ее к себе, и, целуя шепчет. – как же я скучал… Небольшой зал, отделенный от холла бархатными шторами. Мягкие кресла, журнальный столик, черное лакированное фортепьяно, а главное, уютная теплота разожженного камина. Только сейчас она поняла, насколько замерзла. Он помогает ей снять пальто, и она остается в одной только блузке и юбке, что на ладонь выше колена. - Как добралась? – он проходит к бару, и наливает ей вермут, прекрасно зная, как она его обожает. - О, ничего особенного, - пожимает плечами та, принимая бокал. – а где все? - Отель же еще не открылся, - англичанин наливает себе виски. – здесь только я, да одна из журналисток… - Журналистка? - Да. Мисс Одлин из Лондон Уикли – кажется так. - Симпатичная? - Я не заметил. - Осторожнее, мистер Шарп, - в шутку грозит она ему пальцем. – дом с приведениями опасен не так сильно, как ревнующая женщина! - История Аллердейла итак полна интриг – я бы не рискнул добавить новых. - Расскажи мне байку! – Софи поудобнее устраивается в кресле. – расскажи про Багровый пик и женоубийцу! - Люди любят приукрашивать, – на губах Шарпа играет печальная улыбка. – на деле, это больше грустная история, чем зловещая, или мистическая. - Ну же, - девушка подалась вперед. – ты ведь прекрасный рассказчик! - Хорошо, начнем с начала. Томас Шарп – англичанин жестом указал за ее спину. – баронет, что жил в этом доме, давным-давно. Мой дальний родственник, как ты знаешь. Софи тут же обернулась. Там, на темно-зеленной стене, в тяжелой позолоченной раме, весел портрет молодого человека, чье бледное, грустное лицо выражало лишь гнетущую тоску. - Боже! Как же он на тебя похож! – она встает, чтобы рассмотреть поближе. Действительно, сходство феноменальное, вот только у мужчины на картине совершенно другие глаза. У ее Шарпа они светлее и ласковей. - Мама говорила так же, – одним глотком англичанин осушив свой стакан, морщится. – благо, меня зовут Джетт, не Томас. - Да уж, он был не лучшем представителем вашего семейства… - Отец даже не хотел давать мне денег на превращение Аллердейла в отель, - жалуется он. – настолько не хочет иметь с ними ничего общего. Считает, что я зря трачу силы! - Милый, - она подходит к Джетту и наклоняется, заглядывая в его глаза. – поверь, эта твоя лучшая идея… Он тянется за поцелуем, но она, ловко увернувшись, вновь садится на кресло: - Итак, история! - Да, точно, – вздох сожаления. – Ладно, не зря же я ее заучивал. Итак, Томас Шарп. Он жил здесь вместе со своей дрожащей сестрой – Люсиль. Ее портрета, к сожалению, не сохранилось, а жаль. Сам Томас был довольно талантливым изобретателем, особенно для своего времени. Мечтателем. Однако, тогда, семейство Шарп испытывало на себе не лучшее время – денег катастрофически не хватало. Тогда-то брат с сестрой придумали зловещий, кровавый способ заработка: он соблазнял женщин, одиноких, непонятых и… богатых. Женил на себе и привозил в Аллердэйл. Тут в дело вступала она. Люсиль каждый день подмешивала яд, в чашку с чаем, несчастной девушке. Двое, они беспристрастно смотрели, как угасает их бедная жертва. А потом трупы скидывали туда, - Джетт демонстративно указал вниз. – в подвалы. - Фу, - Софи морщится. – как мерзко. - Дальше еще хуже, - англичанин зловещи ухмыляется, - У брата и сестры было лишь одно правило: не влюбляться. И дело тут было отнюдь не в кровавых планах, - молодой человек покачал головой. – инцест и сегодня не поощряется, а ты представляешь, что было в те времена? Днем брат с сестрой – ночью любовники, вдвоем предающиеся плотским утехам над остывающими трупами, тех, кто посмел надеется на его любовь. Но однажды все изменилось: правило было нарушено. - Та самая Эдит Кушинг? - Да, она самая, - кивнул он. – должно быть, она была бы тебе близка по духу. Только вы, журналисты, обозреваете то, что происходит в мире людском: все эти домыслы и интриги, а она жила в мире фантазий, слегка приоткрывая его для нас. Ты же знаешь, ее роман стал бестселлером, особенно, учитывая то, что случилось здесь. Одинокая мечтательница, с богатым отцом в довесок – ну как Томас мог устоять? И вот она здесь. Юная миссис Шарп, что приехала в дом своего супруга после загадочной и трагической смерти отца, очень удачной, учитывая, что он был против ее союза. Она внесла в этот дом частичку света. Он потянул к себе Томаса. А дальше… у людей много теорий, но едва ли, хоть одна из них правдива. Тела Томаса и Люсиль нашли здесь. Весной, из-под снегов показался Алан Макмайкл – хороший друг Эдит, спешивший из самой Америки, чтобы спасти ее. О самой же, юной миссис Шарп больше никто не слышал. От нее осталась лишь книга, которую обнаружили в их с Томасом спальне. - Думаешь она их поубивала? - А может и они сами друг друга… черт их разберет. - Говорят, с тех пор поместье… ну… - Проклято? – насмешливо изгибает бровь англичанин. – это все бабушкины сказки. - А как же случай в тысяча девятьсот восемьдесят втором? - Банальное убийство. - Но кому нужно было убивать семнадцатилетнего мальчика? - Люди, дорогая моя, верно, единственные чудовища в мире, которым для убийства не нужен повод. - Но даже Николас Нокс – детектив, который вел это дело, известный, кстати, скептик, признал, что убийство Дэвида не объяснимо. - Ничего себе, ты подкованная! - Ну, я тогда была совсем маленькой. Так что, можно сказать, я выросла на этих байках. Погода на улице ухудшалось стремительно. Нарастая, ветер с силой бился об окно, словно желая их выбить и проникнуть внутрь. Тепло камина не спасало и Софи зябко поежилась. - Замерзла? – тут же спохватился Джетт. – здесь сплошняком гуляют сквозняки… пошли лучше наверх? Покажу тебе нашу комнату! Они вновь вышли в холл, где было гораздо холоднее, чем в зале. При желании, можно было легко представить Эдит, не ведающую, что угодила в ловушку, скучающее лицо Томаса, и властные глаза Люсиль. - В нашей комнате тоже есть камин – сообщил ей англичанин. – и там гораздо теплее, потому что… Договорить он не успел: по Аллердею набатом раздались три требовательных стука в тяжелые двери. Нахмурившись, англичанин, извинившись и оставив девушку на лестнице, поспешил открыть неожиданному гостью. Сильный ветер впустил, и в без того не теплое поместье, холод и снег. Обняв себя руками, Софи, прищурилась, надеясь разглядеть, кто еще отважился добраться до Багрового пика в такую скверную погоду. Высокая и темноволосая гостья держалась ровно и царственно. Красное, нет, скорее даже багровое пальто, с высоким воротником, надменный взгляд темных глаз, полные губы, искривленные в усмешке: - Это и есть тот самый Аллердейл? - Я рад приветствовать Вас здесь, - Томас вошел следом, таща за собой тяжелый чемодан. – разрешите представить Вам мисс Софи Блэк – мою… мою невесту. - Как мило, - проговорила гостья бросив на Софи беглый взгляд. - А это – миссис Лит Шоу, – наш главный спонсор. - Решила поверить, куда именно пошли мои деньги, - натянуто улыбнулась та. - С вашего позволения, - обратился к ней Шарп. – я помогу Софи разместится и тут же спущусь к вам. Он бросил нее взгляд, что совсем не понравился Софи, и от которого она тот час почувствовала к прибывшей сильную неприязнь. Однако миссис Шоу его не заметила, или по крайне мере, сделала вид: - Только поспешите, а то я могу и заскучать.***
Как и говорил Джетт, в их комнате так же был камин, а заодно огромная кровать с четырьмя столбиками, мягкий ковер на паркете, и выполненный под старину гардероб с витыми ручками. Ноутбук, который она разместила на кровати казался здесь инородным, чужим, словно гостем из другой эпохи. Не желая оставаться одной в комнате, брошенной как не нужная игрушка, девушка выходит в темный коридор, давящий своей мрачностью. Темно-зеленые стены, в сочетании с красным деревом, будят воображения, заставляя представлять зловещие картины прошлого. Эдит Кушинг, когда-то так же шла по этим коридорам. Интересно, о чем она думала? Чего боялась? На что надеялась? Небольшой отреставрированный подъемник так и тянет к себе. Что ж, если она явилась в дом с приведениями, самое время отправится туда, куда обычно не следует. В подвал. Софи с детства любила пощекотать себе нервы. Когда она была совсем маленькой, она представляла перед сном, как неведомые монстры все ближе и ближе подступают к ее кровати. Как в огромном шкафу, ели слышно скребется жуткое, бледное существо с горящими глазами, а по карнизу штор ползут, извиваясь длинные змеи. С возрастом страсть к чему-то страшному только усилилась. Подъемник тяжело скрипит, везя ее вниз. Подвал не освещен, но в ее сумочке, без которой она ну совсем никуда не выходит, хранится многое, в том числе и фонарик. Это место Джетт оставил не тронутым. Здесь пахнет красной глиной. Пол под ногами липкий, а у дальней стены свалены в груду старые вещи, накрытые брезентом. Должно быть Джетт их еще не разобрал. Интересно посмотреть на то, что осталось от знаменитых брата и сестры Шарп! Она идет вперед, думая, что электричество здесь совсем не помешало бы. Наконец, доходит до цели. Брезент под пальцами грязен и груб, она почти готова его стянуть, когда протяжный скрип заставляет ее остановиться. Подъемник. Медленно поднимается, лишая ее возможности выйти из подвала прежним способом. Интересно, здесь есть лестница? Она бросает сноп света в темноту, выискивая глазами запасной выход. Трясет головой, пытаясь не обращать внимание на тревожное ощущение, растущее в груди. Ощущение, будто на нее кто-то смотрит. Кто-то, или что-то? - Софи? Что ты здесь делаешь? – подъемник вновь спускается, доставляя к ней в своей корзине Джетта. Она облегченно вздыхает. Сердце успокаивается в груди: - Как ты меня нашел? - Я вызывал его на первом, - пояснил англичанин, подходя к ней. – ну а когда он ко мне не спустился, а поднялся, я сразу понял, что здесь кто-то есть. - Ясно. Как твоя миссис Шоу? Уже поворковали? - Эй, ну перестань, - Джетт обнимает ее, но она не спешит отвечать. – она всего лишь мой деловой партнер. - Смотришь ты на нее не как на делового партнера. - Тебе показалось, к тому же… - но легко целует ее. – к тому же я представил тебя как свою невесту… - В наше время это не многое значит. - Не для меня. - А что это за вещи? – спрашивает Софи, решив гнев на милость. - Это? – Джетт с неохотой отрывается от нее – если честно, хлам, как тот, что веками лежит на тысячи чердаках, - он с шумом сдирает брезент, демонстрируя старую мебель. – когда мы начали проводить строительные работы, те немногие вещи, что не были разломаны или расхищены, я решил сгрудить сюда. Надо разобрать: может половину можно будет сдать в музей, или продать кому-нибудь? - Ну, - Софи подходит поближе. – этот стол выглядит прочным… - Он был на чердаке, - Джетт похлопает по пыльной поверхности. – стоял целехоньким. Даже странно. Софи дергает на себя один из шкафчиков стола и светит в его глубь фонариком. Ничего нет. - Он был пуст, когда мы его обнаружили, - морщится Шарп. – в остальной мебели было куча бумаг: счета, газеты, даже письма, но не здесь… - Знаешь, - вдруг вспоминает Софи. – однажды я читала, про одну баронету, она тоже жила в начале двадцатого века, и очень боялась, что ее переписку с любовником прочтет ее муж… так вот… Девушка слегка нажимает на дно, и оно поднимается под ее пальцами: - Двойное дно, в те времена, было как никогда, в моде. - Ничего себе! – Джетт помогает невесте убрать панель. – ну же, что там? Три небольших книжечки удобно расположились друг за другом. Софи извлекает одну из них и, открыв первую страницу, читает: Личная собственность Эдит Кушинг, которая хранит ее все самые потаенные мысли. - Это похоже на… - девушка пролистывает несколько страниц, чтобы убедится. – Джетт, это дневник Эдит Кушинг! - А это… - молодой человек достает другую книжку. – похоже принадлежит Томасу Шарпу! Ого! А последняя, получается?.. - Лисиль, - утвердительно кивает Софи, открывая оставшийся дневник. - Но это ведь значит, что, - в глазах Джетта разгорается азарт. – мы можем узнать, что действительно тогда случилось! - Это станет сенсацией!***
Джетт раздобыл три темные папки с файлами. Несмотря на то, что ему и самому не терпелось прочитать дневники, возможно, приоткрыв тайну Багрового пика, дела Аллердейла требовали его немедленного вмешательства. А потому, он с сожалением оставил невесту разбираться во всем самостоятельно. Аккуратно отрезая старые нитки, соединяющие хрустящие, пожелтевшие от времени страницы, Софи чувствует себя так, будто совершает величайшее преступление. Но без этого не обойтись – каждый листок необходимо вложит в файл, чтобы ненароком не испортить. Почерк Эдит – сплошь завитушки, местами с рисунками на полях и чернильными кляксами, сливающие несколько слов в одно. Деловитые и жесткие острые буквы, вышедшие из-под пера Люсиль. Мягкие, длинные слова, принадлежащие Томасу – как много, все-таки, письмо говорит о человеке! Наконец, Софи раскладывает готовые папки перед собой, не зная, с чего начать, чьими глазами посмотреть на эту жуткую, таинственную историю. Первые страницы дневника Эдит говорят о тоске, о желании добиться большего, о страхе, никогда не достичь заветного, о смятении и неуверенности. Люсиль сразу же жалуется бумаге на Америку: на пустоголовых девиц и похотливых мужчин, скрывающие за лживыми улыбками, намеренье немедленно затащить ее в свою постель, тогда как ей нужен лишь ее Томас. В своем дневнике ее единственная любовь любуется красотами чужеземного края, он очарован высшим обществом и приемами, он уверен в своих силах. Электричества в Аррелдейле нет, потому Софи приходится различать записи при неровном свете свечи, в подступающих сумерках. Время пробило семь. Дом, окруженный бурей, тихо дремал, но его спокойствие казалось мнимым. В дверь стучат. - Кто там? – поднимает журналистка голову от страниц, на которых Эдит собирается показать свою рукопись издателю. Ответом ей служит тишина. Тяжелая, гнетущая. Она заставляет Софи встать с кровати, и медленно приблизится к двери. - Здесь есть кто-нибудь? – голос дрожит. Что-то притаилось там. Что-то хочет войти. Что-то, что желает ей зла. «Не открывай!» - кричит внутренний голос, однако Софи решительно тянет ручку на себя. Пустота. Темный коридор освещает лишь подсвечник, и девушка ловит себя на мысли о том, как любим ей, оказывается, электрический свет. Он не такой тревожный, не такой таинственный, как его первобытный прадед – огонь. Фигура. Мужская в конце коридора. Стоит спиной. Журналистка замечает ее только сейчас. - Это ты, Джетт? Ей нужно во всем разобраться. Нужно понять, что это: недоразумение, шутка, или что-то иное? Что-то, о чем безумно страшно думать одной в полумраке чужого коридора. Она идет к нему, прося, чтобы он повернулся. Застыла в десяти шагах. Мужчина наконец пришел в движение… - Не смотри! – незнакомая девушка встает между ними, не давая разглядеть его. Стальной хваткой, сжимая ее запястье она утягивает ее вбок. В незнакомую чужую комнату. Однако, прежде чем дверь с хлопком закрылась за ними, Софи успевает увидеть его краем глаза, и судорожный вздох вырывается из его груди: - О, боги! Пустые глазницы, отвратительная, гниющая плоть, висящая кусками. Но она знает его. Она видела его еще в детстве, и это лицо она никогда не забудет. Даже в виде бестелесного ужаса. И это просто невозможно. Она ощущает, как тошнота подступает к горлу, как мир во круг меркнет. Софи на гране обморока. - Все хорошо! – незнакомка бьет ее по щекам, и из темноты, бывшая журналистка видит ее лицо. Белые волосы, собранные в хвост; строгие старомодные очки, но взгляд из-под них кажется по-матерински заботливым: - Он Вас не тронет. - Кто Вы? - Элис Одлин, я заселилась сутки назад. Это имя кажется Софи знакомым: - Вы журналистка? - Именно, - убедившись, что девушка больше не намерена падать в обморок, Элис усаживает ее на кровать, а сама поворачивается к камину, и Софи не видит выражение ее лица. – и здесь, скажу я вам, я нашла даже больше, чем ожидала. Сердце все еще лихорадочно бьется, мешая нормально дышать, Софи тупо смотрит в одну точку, все еще пытаясь прейти в себя. - Чай, - Элис протягивает новой знакомой маленькую фарфоровую чашку, присаживаясь рядом. – лучшее лекарство от всего. - Эдит Кушинг с вами не согласилась бы, - бледно улыбается та, принимая обжигающий напиток. - Это точно. Вы хорошо держитесь мисс… - Блэк. Софи Блэк, – она кидает взгляд на дверь. – что это? - Дух, - пожимает плечами Элис. – отголосок старых, давно минувших дней. - Отлично! – вздыхает Софи. – призрак! Кто же еще может быть здесь?! А Вы-то куда вы это знаете?! - Это моя работа. Кто-то пишет о поп-звездах, кто-то о политике, кто-то о финансах. Я же рассказываю о призраках и загадках. - А я всю жизнь писала про работы ресторанов, – Софи отхлебывает чай, Элис добавила слишком много сахара, но девушка не стала ей об этом говорить. - Всегда приятно видеть коллегу. Продолжая пить, девушка осматривает комнату. Она очень похожа на их с Джеттом, только немного меньше, на маленьком столике у камина расположился чайный сервиз. Из носика пузатого чайника все еще идет пар… - Но как такое возможно? Он не должен быть здесь! - Не многие пробираются сюда, через границу небытия, - голос Элис полон печали. – только самые сильные. Те, у которых есть импульс. Есть стимул. Бывает так, что более сильные, вытаскивают в наш мир слабых. - Это какая-то ерунда, - девушка упрямо трясет головой. – такого не бывает. - В нашем мире есть много того, во что очень сложно поверить, - Элис смотрит на нее серьезно. – но есть одна вещь, только одна, которую вы обязаны принять на веру. - Что же это? -Вы никому не должны доверять.***
Поверить в призраков было трудно, если не невозможно. Однако Софи твердо знала, что человека, увиденного ею, среди живых быть не может. Так что же это? Шутка? Но про него не знает даже Джетт. Галлюцинации? Тогда как его видела Элис? Это имя новой знакомой совсем не шло. Оно казалось для нее слишком современным, неестественным, тогда как все ее манеры и поведение отдавали старой школой. Однако, разговаривать с ней одно удовольствие: в ее компании время для Софи летит быстро. В восемь часов их зовут к ужину. Хоть в темных коридорах мужских силуэтов больше не наблюдалось, ощущение, что кто-то внимательно следит за ней не покидает Софи ни на минуту. Длинный лакированный стол в столовой уже накрыт. От запеченной индейки на большом серебряном блюде идет пар, и девушка только сейчас понимает, насколько проголодалась за день. Во главе стола, откинувшись на высокую спинку стула, царственно восседает Лит, потягивая красное вино. Джетт сидит рядом, к большому неудовольствию Софи. - А вот и вы, вдвоем! – восклицает он, поднимаясь на ноги. - Миссис Шоу, – сдержанно кивает Элис. - Мисс Одлин, - отвечает Лит тем же. - О, так вы знакомы! – Джетт просто сияет, словно рождество наступило на несколько месяцев раньше. – прошу вас. Он отодвигает стулья, помогая девушкам присесть, а затем, вновь, возвращаясь к своему месту сообщает: - Мы как раз начинали говорить о Люсиль и Томасе. - Мистер Шарп хотел рассказать о детстве своих знаменитых предков, - Лит накладывает в свою тарелку овощи. - Говорят, оно было жестоким. Особенно для Люсиль, - англичанин тяжело качает головой. – все эти промышленные революции в Новом свете здорово подкосили их семейный бюджет. Слуг было не на что содержать, а потому большую часть работы перекинули на совсем еще маленькую Люсиль. То, что ее заставляли делать… о, будет сказано не к столу. - Говорите, - миссис Шоу подалась вперед. - Да, я думаю, что все мы здесь стойкие, - спокойно поддержала ее Элис. Софи лишь кивнула. - Ну хорошо, - Джетт поднимет руки. – я сдаюсь. Бедная Люсиль. Родители заставляли ее закалывать свиней и обрубать головы курицам. Забывая про жалость, ей приходилось каждый день убивать, а затем готовить из убитых ею животных еду на всю семью. Свою единственную отдушину она нашла в брате. Родители сами подтолкнули их к этой порочной связи. - А потом она убила своего отца, - с удовлетворением произнесла Лит, отпивая из бокала, а затем добавила. – и мать. - Именно, - кивнул ей англичанин. – их отец был первым, кого она отравила, ведь от него Томасу всегда сильно доставалось, а ради счастья Томаса она готова была на все. - Даже влюбится, - тихо вставляет Шоу, и Софи кажется, что эту странную фразу услышала лишь она. А Джетт, тем временем, продолжал: - Уже после смерти отца, мать однажды застукала их на чердаке, за их… экспериментами. Она была в ярости, хотела навсегда разделить брата и сестру. Тогда пришла и ее очередь. Люсиль убила ее в ванной. Тесаком. Крови было много, очень-очень много. Конечно, дети не могли спрятать труп. Они попытались сбежать, но полиция нашла их. Томаса отправили в приют. Люсиль… уже тогда было ясно, что рассудком она повредилась. Она провела годы в психиатрической больнице, пока Томас за ней не пришел. Что было дальше вы прекрасно знаете. - А детство Эдит? – вдруг спрашивает Софи. – про него почти не говорят. - Все потому, что оно было обычным, - отвечает за англичанина Элис. – а все обычное, как не печально, людей совсем не интересует.День второй.
Будильник на телефоне звонит, оповещая о начале нового дня. Буря за окном утихать не собирается, напротив, Софи кажется, что порывы ветра становятся все настойчивее, твердо вознамерившиеся проникнуть внутрь. Джетт тихо стонет рядом, не желая просыпаться: - Еще пять минут… - Когда ты говорил это в прошлый раз, - Софи потягивается. – мы проспали самолет… - И остались в Венеции еще на неделю! Не помню, чтобы ты жаловалась. - Да, но твой отец, который все это оплачивал – был очень даже против. - Вот продадим дневники, - Джетт сладко зевает. – и он может идти со своими деньгами куда подальше… - Продадим? – Софи приподнимается. – мы, вроде этого еще не решили. - Я вчера позвонил Майклу, - и куда девается его учтивый, джентельменский тон, когда они наедине? - он сказал, что один богатый чувак будет просто счастлив купить их дневники, особенно, когда о них еще никто не слышал. Софи хмурится. Майкл – старый друг Джетта, а заодно перекупщик краденного. Ей совсем не нравится, что жених оповестил его не посоветовавшись с ней: - Я хочу оставить их. - Конечно. Интересно же, что тут стряслось. А потом можно и золотишком разжиться. - Я хочу написать об этом. Джетт хмурится: - Оставь свои журналистские штуки – на кону бешеные деньги. - Но я хочу… Джетт резко встает, не давая ей договорить. Одев штаны и накинув рубашку, он выходит из комнаты, бросая напоследок: - Много дел. Аллердейл ждет. Софи подавляет в себе желание кинуть в него чем-то тяжелым.***
Кухня здесь такая же старомодная, как и все остальное. На полу Софи замечает небольшой люк, должно быть погреб, где хранятся продукты, которые легко портятся. И, вспоминая подвалы, ежится. Благо в кухонном шкафчике, стилизованном под старину, есть тостовой хлеб и вполне современное растительное масло. Печь работает на огне и Софи слегка подпаливает одну сторону, однако, оставшись довольна своими стараниями, положив тосты на блюдо, поднимается обратно в комнату. Джетт впервые так резко обрывает разговор с ней. И общаться с ним сейчас у нее нет никакого желания. Подумать только! Когда она увидела его впервые, она подумала, что он особенный! Ради него она бросила свою старую жизнь. Неужели, когда-нибудь ей придется распрощаться с ним, как и со всеми остальными? Чтобы отвлечься, Софи берется за дневники. Одна страница из бумажной исповеди Эдит ее особенно занимает. Там, где должна была быть дата, писательница неровным почерком написала «День похорон». Чернила были в разводах, а буквы, вопреки обыкновению неряшливы. Откусив тост, Софи начинает читать.Дневник Эдит Кушинг. День похорон.
Я почти ничего не помню. Лишь холодные капли дождя и черные одежды. Там были все, я знаю. Все его так любили. Томас был рядом со мной. Он обнимал меня. Мой будущий муж. Я решилась. Я покидаю Америку, где все теперь напоминает об отце, и еду в Англию. В его дом. Люсиль, о, милая Люсиль! Она шлет свои глубочайшие соболезнования. Она там, готовит все к нашему приезду. Меня не покидает чувство, будто что-то во мне умерло вместе с ним. Будто мы хоронили сегодня не только моего отца, но и частичку меня самой. Мне страшно, горько, но не одиноко, ведь Томас со мной. А когда мы приедем в Аллердейл к Люсиль, нас будет трое. Дальше были корабельные записи. Эдит восхищалась выдержкой Томаса, который «отнесся к моему трауру с глубочайшим уважением». А сам молодой Шарп, сначала тосковавший по сестре, все больше проникался симпатией к своей новой супруге. Люсиль в эти дни не писала вовсе, словно жизни без брата для нее не существовало. Лишь в день приезда Томаса и его супруги она вновь взялась за бумагу.Дневник Люсиль Шарп. 04.11.1901.
И что он в ней нашел? Когда я спросила у него, он лишь пожал плечами: «Она особенная, Люсиль». Особенная. Ха! Серая мышка, спрятавшаяся за чернильницей и бумагой, от этого жестокого мрачного мира. Лучше бы тебе и не высовываться. Послушать папочку. Но нет. Теперь ты здесь, и ты обречена. Я весь день не находила себе покоя. А вдруг они с Томасом… нет, он не может так со мной поступить. Но все же. Все же… все же… А еще эта противная собаченция еще жива. Хотя я просила Томаса свернуть ей шею. Но нет, он не сделал этого. Он никогда бы не смог... Но все же… Как приятно было вновь обнимать его! Как хотелось не отпускать! Так и было бы, не будь на кухне ее. Ненавижу. За то, что она есть, за то, что теперь она тут. За то, что носит кольцо. Мое кольцо. Она захотела дубликаты ключей. Мертвым они не к чему.Дневник Томаса Шарпа. 04.11.1901.
И снова дом, «милый» дом. Как стыдно мне было перед Эдит, когда мы пересекли его порог! Он словно гниет, исходит глиной как кровью. Но скоро все изменится! Машина заработает, мы разбогатеем. Мне более не нужно будет губить жизни. Эта последняя. Я и Люсиль, мы сможем начать все с начала. И всем будет все равно, что нас объединяет. Пока человек платит, вопросов ему не задают. Люсиль ревнует. Обычно она более сдержана, но сейчас ей дается спокойствие с трудом. Я терзаю ее. Но виноват ли я, что стыд и порядочность еще не полностью похоронены во мне? Мы же медленно убиваем эту девочку! Она наивна, невинна, чиста. Она будет нашей последней жертвой. Осталось чуть-чуть.Дневник Люсиль Шарп 05.11.1901.
Между ними ничего не было! Какое облегчение! Даже Эдит теперь не кажется мне такой уж противной. Всего лишь маленькая, глупая девочка, что забрела на обед к хищникам. Мы разговаривали очень долго. Со стороны могло показаться, что мы хорошие подруги. Как должно быть, это трогательно! Но мне нравится эта роль. Это забавно. Особенно теперь, когда я знаю, что все мои тревоги надуманы, а Томас и пальцем ее не коснулся. Какое счастье! Так начались их первые дни вместе. С каждым днем Томас влюблялся в Эдит. Все сильнее и сильнее. Сначала он и сам этого не понимал: считал любовь смесью жалости и влечения. Люсиль видела это. Видела и злилась. Однако потом. Потом произошло нечто из ряда вон выходящее…Дневник Люсиль Шарп. 25.11.1901.
Мои руки до сих пор дрожат, когда я пишу это. Видимо, я все-таки поистине безумна. Мне кажется, я познала все грани сумасшествия. Умри я, черти, там, в аду, растащат мою душу по всем кругам и котлам разом. Ибо каждый смертный грех – отражение моего безумства. Теперь, я увидела. Увидела в ее глазах, то, что Томас разглядел давно. Она особенная. Она отличается. Сегодняшняя ночь. Томас был холоден словно камень. Фарфоровая кукла с бесконечно любимыми чертами лица, что двигалась скорее по инерции – мы закончили, почти не начав. И он, бледный и растрепанный, что-то пробормотав, скрылся в полумраке старого гниющего дома. Это все Эдит – я была уверена в этом. Она появилась здесь лишь затем, чтобы забрать моего брата! Моего Томаса! Мою жизнь. Я готова была влить отраву без всякого чая в ее поганый рот! Я встретила ее в коридоре, несколькими минутами позже. Дрожащая и напуганная. Она что-то лепетала про призраков и свою мать. «Милая, на тебя дурно влияет переезд» - бросила я ей тогда раздраженно. К чему притворятся теперь, когда Багровый пик все равно ее не выпустит? Холод ее рук. То, как она цеплялась за меня… Ей нужно было в ванную. Согреться. Лучше бы я оставила ее в коридоре. Или нет? Я потащила ее туда, почти бессознательную от страха. Как когда-то Томаса. В детстве. Воде нужно было пробежаться. Она сидела на холодном бортике, отчаянно глотая воздух, словно задыхаясь. А я смотрела на ее лицо. Яд уже начал свое пагубное дело: несмотря на румянец, болезненная белизна уже подступила – совсем скоро эти дрожащие губы замрут навсегда, этот милый аккуратный носик провалится, а глаза превратятся в черные впалые глазницы скелета. От нее больше не будет пахнуть бумагой, чернилами и травой – лишь сладковатым запахом смерти, от которого Томас морщиться и закрывает нос платком, и глиной… вездесущей красной глиной. Девочка, мы здесь мертвы. Мертвы, как скелеты под нами. Мы – те самые призраки, о которых ты так много толкуешь. Ты единственная живая в затхлом царстве мертвых. И вдруг мне захотелось попробовать жизнь на ее губах – испить их, пока еще есть такой шанс. Вонзить свои ногти в живую упругую кожу. Минутный порыв, которому я отдалась без остатка. Я накрыла ее губы своими, сжимая ее в своих холодных объятиях. Она пыталась вырваться. Как птица в силках, как бабочка, бьющаяся об стеклянные стенки банки. Но все-таки сдалась. Слишком быстро, чтобы я поверила, что она никогда не думала об этом. Интересно, что ты себе представляла? Любовь? Моя любовь, куда опаснее яда, остывающего в твоей кружке. Ты скоро в этом убедишься. Ночнушка слетела быстро, обнажая манящее тело. Эдит, ты стыдишься его? Глупая. Я хочу его. Полностью, без остатка. Мои руки блуждали по коже, исследуя каждый ее сантиметр. Мои губы все еще терзали ее. Ногти оставили красные линии по бокам – мой след. Моя метка. Знак, что отныне и навеки она моя. У Томаса такие же отметины. Неровные линии на спине – признаки наших бессонных ночей. Она дрожала в моих руках, но отнюдь не от холода. Стонала, тихо, будто всхлипывала. Я оторвалась от нее лишь для того, чтобы насладиться жаждущим взором затуманенных глаз. Проводила губами по шее… ключице… груди. - Пожалуйста… – ее мольбы ласкали слух, когда мои пальцы, танцуя по животу, опускались ниже. Я была первой. Так близко ее не знал еще никто. Ее пальцы, что впились в мои плечи, вдох, сделанный сквозь зубы... Боль в купе с наслаждением, да, я знаю, что это такое. Стоны заполнили ванную, я до сих пор чувствую, как кровь припадает к моим щекам. Живая, теплая – с тобой, Эдит, я будто снова ожила. Наш последний поцелуй был скомканным, но взгляд брошенный мне… до сих пор порождает во мне желание. Что со мной?! Я должна ее ненавидеть. Она пришла украсть Томаса, но взяла даже больше, чем хотела. Она украла меня. То как она шептала мое имя. Там, в полумраке ванной. Словно я нужна ей, словно необходима как воздух. Кроме Томаса во мне еще никто не нуждался. Отец и мать, вы были строги, вы не хотели меня, вы запрещали общаться с другими, заставляли делать то, чего ребенок делать не должен. Вы сами подтолкнули меня сначала в объятья брата, теперь к теплу женского тела. Надеюсь там, в преисподней, куда вы отправились, благодаря мне, вы довольны. Отныне, яда в ее чашке будет разительно меньше. Софи отрывается от чтения. Закусив губу, она смотрит в окно не видя его. Итак, Люсиль и Эдит были любовницами. Уже этого достаточно, чтобы сделать ее знаменитой. Статья, напиши она ее, стала бы сенсационной. Вот только Джетт… Ему придется ей уступить. Она спускается вниз и застает Джетта и Лит, сидящими в зале. Так значит, вот они: дела Аллердейла? В его глазах обожание и отблеск огня из камина. В ее руках уже привычный бокал красного вина. - Веселитесь? – Софи чувствует, как ненависть ядом растекается по ее жилам. - Джетт рассказывал мне про дневники, - миссис Шоу улыбается, глядя на ее реакцию. – это невероятно! Уже Джетт. Дела хуже некуда. - Да, а когда я допишу про них статью, и весь мир узнает, что же случилось на самом деле… Она делает вид, что не замечает взгляда, брошенного на нее Джеттом. - Неужели они проливают свет на те трагические события, что здесь произошли? - Именно, – врет Софи. - Что ж, надеюсь ваша статья будет грандиозной. - Можете не сомневаться, - повернувшись на каблуках, она гордо уходит из зала, оставляя Джетта и свою соперницу наедине.***
Итак, он рассказал ей о дневниках. Зачем? Ей назло? Софи ходит из угла в угол, не зная, что предпринять. В ее голове крутятся самые разнообразные мысли. Дверь открывается и в комнату влетает Джетт. Его бледное лицо искажает гримаса ненависти: - Что ты несла? - Не смей говорить со мной в таком тоне! – Софи дрожит от злости. – лучше ответь мне: о чем ты думал, рассказывая ей про дневники?! - Это моя собственность: я говорю про нее тому, кому считаю нужным! - Это я нашла их! Они мои! - Не кричи: не хватало еще, чтобы кто-то услышал! - Как ты можешь?! Джетт хочет ей что-то ответить, но потом качает головой: - Пошли на обед. Будем вести себя как обычно – нельзя, чтобы и журналистка пронюхала.***
Обед, казавшийся бесконечным в своем напряжении, кончился, и Софи, сославшись на дурное самочувствие вновь скрывается в своей комнате. Снова преступает к чтению.Дневник Томаса Шарпа. 30.11.1901.
Она постепенно сходит с сума. А мое сердце разрывается в груди! О, милая Эдит, знала бы ты, как много раз я хотел выбить эту проклятую кружку с чаем из твоих рук! Этот дом ломает тебя. Ломает и Люсиль. Я вижу это. Что же она делает с тобой? Сегодня ночью мы с Люсиль застали ее, заплаканную и дрожащую в коридоре. Она все твердила о какой-то женщине в ванной… о призраке. С тесаком в голове. Неужели она знает? Как может? Люсиль зла. Говорит, нам надо избавится от нее. Сразу, как только придут деньги. Она тоже боится. И еще… Ее взгляд, когда она вытирала заплаканной Эдит пот с побледневшего лица… такой взгляд обычно бросают на… полно об этом. А то я тоже сойду с сума. Этот дом давит. Неудивительно, что он превращает нас в безумцев.Дневник Эдит Шарп. 01.12.1901. (Ночь)
Я так счастлива! Впервые за многое время. Милый Томас уже давно заснул. А я не в силах сомкнуть глаз. Радость переполняет меня! Этот ужасный дом, полон приведений и мыслей о ней, далеко. Здесь только мы. Я и он. И эта ночь. Ночь, когда мы впервые были вместе. Наша, можно сказать, первая брачная ночь. Все получилось даже лучше, чем я себе представляла: то, как он целовал меня, как гладил мою кожу… боги! Какой он нежный! Какой чувственный. Бесконечно грустный и печальный. Она совсем другая… Нет! Я не должна о ней думать. О ее глазах, губах, пальцах… ее жесткость и его мягкость. Вот бы соединить их вместе!.. Что же я такое пишу. Глупая. Я сама уже не уверена, не пригрезилась ли мне эта ночь с ней. Возможно я правда схожу с сума… нормально ли, испытывать страсть к женщине? Тем более к его сестре. Нормально ли, что-то чувствовать к двум одновременно? Но прочь, грустные мысли! Пусть все тревоги останутся в Аллердейле! Сегодня это ночь волшебства.Дневник Люсиль Шарп. 01.12.1901.
Они провели вместе ночь! Бог знает, что там творилось! Они вдвоем! Без меня. Они мои. Оба. Они не должны об этом забывать. Мне было так одиноко. Здесь. Без них. Без него. Без нее. Они там развлекались! Пока я сходила с сума! «Что здесь такого? Он мой законный муж!» - ты бросаешь мне вызов?! Забыла, как шептала мое имя в забытье?! Так я могу напомнить! И не сдерживаться в этот раз! Я хотела. Хотела овладеть тобой прямо здесь. На этой кухне. Бездумно. Дико. Жестко. Чтобы ты не шептала. Чтобы кричала! Чтобы Томас видел. Боже, что со мной? За что мне это? Мне нужен Томас.Дневник Эдит Шарп. 01.12.1901.
Я сумасшедшая. Можно ли, влюбиться в тех, кто желает тебе зла? Полюбить так трепетно и отчаянно, что забыть про все, закрыть глаза на всю ту боль что они принесли? Я думаю о них постоянно. Ее губы… его тонкие пальцы… Возможно ль, что моя любовь переросла в зависимость? В тяжелую болезнь, под вашим именем, Томас и Люсиль Шарп. Вы убиваете меня. Я знаю это. Я выкрала ключи, я была в подвале. Я далеко не первая. Почему же мне все равно? Я падаю вниз. В бездну. Они тащат меня туда за собой. Мои прекрасные демоны. И мне хуже с каждым днем. Яд в чае. Он ли трогает мой рассудок? Заставляет меня любить тех, кого не должно. Люсиль пришла ко мне, едва я успела прикрыть следы красной глины на подоле пледом. Взволнованная. Впервые, за несколько дней мы вновь остались наедине. Я попросила стакан воды. Пока она шла. Вернула ключ в связку. Как же билось мое сердце! - Тебе надо отдохнуть, - прошептала она, дотрагиваясь до моего лба. Так близко. Ее рука на моей коже. Я только и могла, что смотреть на это ее платье, мечтая ее сорвать. К черту лживое стеснение! Если падать, то до конца! Она рядом. Я забываю все улики и доказательства. Рядом, и хочу принять ее, на последок, перед смертью, принять как опиум. Почувствовать ее. И Томаса тоже. От нее пахнет духами и глиной. Той, в которой меня похоронят. Я не могу сдерживать судорожный вздох. Ее пальцы спустились к подбородку, запрокидывая мою голову. И теперь мы смотрим друг на друга. Ее взгляд. Хищный, коварный, взгляд искусителя. И она целует меня. Жадно. Садится на колени. Я прижимаю ее к себе, забыв обо всем. Сколько длится эта нега? Мне мало. Плед отлетает в сторону, и она отрывается от моих губ, медленно опуская глаза вниз. Глина на подоле. Какая хитрая уловка, чтобы я раскрыла свои карты! Мне страшно. Я не знаю, что сказать, как оправдаться. Меня поймали с поличным, и теперь, не известно, что будет. Она встает, идет к двери, и на мгновение, мне кажется, что она меня покинет. Но нет. Замок щелкнул как приговор. - Теперь ты все знаешь? – какой же у нее голос! - Я… нет, я… Она вновь садится ко мне на колени, и от нее веет холодом. Наши глаза напротив друг друга. Тишина звенит. Тепло ее тела желанно, но страх сильнее. - Теперь нет нужды врать и притворятся. Я лишь мотаю головой, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Она наклоняется к уху. Кусает мочку. Судорожно вздыхаю. Желание вновь разгорается во мне. - Ты ведь все знаешь? – от ее шепота, мое тело покрывается мурашками. Одной рукой она сжимает мою грудь через ткань платья. Небо! Как же я хочу, чтобы она продолжала. - Да… - И ты знаешь, что в твоей кружке? Ее ловкие пальцы слегка расстегивают мое платье. Я чувствую ее губы на моей шее. -Да… Оно нам не к чему. Мне так трудно дается его застегивать, а она спускает его легко. Обнажая грудь, идет губами все ниже… к соску, и… - Выпей его. - Что? Она вновь смотрит на меня, и ее глаза, желанные и властные, не оставляют мне выбора. Тянется к маленькой, фарфоровой чашке: - Он почти остыл. Возможно ли, так зависеть от человека, так хотеть его, так любить, что жажда обладать его телом, хоть и на краткий миг, превышает саму жажду жизни? Она подносит чашку к моим губам, и я пью. Пью отраву из ее рук. Чай уже давно не горячий. Теплый, сладкий, не отдающей привычной горечью… Она наклоняет слишком сильно, и он проливается по подбородку, груди, ткань платья впитывает его остатки… Люсиль отшвыривает чашку в сторону. Звук разбитого фарфора кажется бесконечно далеким. Впивается в мои губы, собирает языком капли чая, и наконец накрывает губами сосок… Мои тихие стоны наполняют комнату, я прижимаю ее к себе, не желая отпускать. Я таю. Я шепчу ее имя в забытье. Однако, чего-то не хватает, чего-то важного, необходимого… - Томас… Люсиль отстраняется, услышав имя своего брата. Мне вновь становится страшно. Но она улыбается. И я нерешительно улыбаюсь в ответ. - Да. Мы определенно не должны про него забывать. Она ушла. А я сижу здесь. Полуголая, дрожащая, изнывающая от желания. Отбросившая все принципы старой жизни. Взлетевшая как мотылек и опалившая крылья. Их игрушка. Я понимаю одну вещь. Очень-очень важную вещь. В той чашке не было яда.День третий.
Софи пишет, как сумасшедшая, забыв про интриги и тайны двадцать первого века. Погрузившись с головой в век двадцатый. Эти дневники, когда буря кончится, и она покинет это место, станут билетом в лучшую жизнь. Ее ждет слава. Джетт только мешает. Даже грустно это осознавать, но все кончено. Она не знает где он ночевал, в эту ночь он не пришел. Но догадывается с кем. Он хочет забрать дневники и спустить деньги на эту высокомерную курицу. Но Софи не позволит. У нее есть план. Она дописывает последние строки, а папки открыты на последних страницах.Дневник Эдит Шарп. 04.12.1901. (ночь)
День моего величайшего грехопадения. Сегодня старая Эдит умерла, отравленная ядом и стыдом. Я – новая Эдит, что выводит эти строки между Томасом и Люсиль. Мне сегодня не спалось. Томаса не было рядом – он сказал, что будет работать допоздна. Зато призраки были здесь. - Что тебе нужно?! – кричу я окровавленной женщине с младенцем на руках. Дух показывает мне. Костлявым, лишенным плоти пальцем. Указывает на дверь комнаты. В ее полумраке они словно сами призраки. Бледные, манящие. Они ласкают друг друга, а я смотрю на вас не в силах оторваться. Томас и Люсиль. Наконец, они замечают меня. Томас пугается, стыдливо отводит глаза. А Люсиль… Люсиль словно и ждала меня. Она протягивает мне руку, и я шагаю вперед, полностью отдавая себя им. Они тянут меня вниз, (теперь уже в буквальном смысле) на кровать. Целуют мои губы, шею. Томас избавляет меня от ночнушки, Люсиль терзает соски. Ее острые ногти проходят по бокам и Томас тут же слизывает первые капельки крови. Я хватаю воздух ртом, жадно, словно задыхаясь. Теперь моя очередь. Как долго, находясь между сном и явью, я представляла себе это. Целую Томаса, чуть покусывая нижнюю губу. Поворачиваюсь к Люсиль. В ее взгляде лишь желание. Безумное, животное желание. Я слегка покусываю ее сосок, чувствуя, как рука Томаса сжимает мои ягодицы. Люсиль стонет, и я спускаюсь все ниже, провожу языком по ее животу… Люсиль сжимает мои пальцы своими. Неясно, неразборчиво шепчет что-то в полумрак комнаты. А затем, вдруг, притягивая меня за подбородок к себе, целует. - Пусть она будет сверху. Томас послушно ложится на спину. Люсиль направляет меня. И вот он во мне. Мой Томас. Люсиль помогает двигаться в такт. Ее ногти царапают мою кожу, губы терзают шею. Моя Люсиль. Два моих демона, нет, двое самых прекрасных из падших ангелов, целуют меня, ласкают везде. Я проваливаюсь в забытье, давно не различая их рук, их трепетных губ. Чьи-то стоны превратились в крики. Мои ли? Важно ли это? Я на пике блаженства. - Добро пожаловать в семью… - шепчет Люсиль, прежде, чем я проваливаюсь в темноту.Дневник Люсиль Шарп. 04.12.1901. (вложенный листок)
Ты лежишь между мной и Томасом, перебирая пальцами мои локоны. Он заснул, обнимая тебя, но ревности я не испытываю. Как же смешно, что когда-то я не хотела даже видеть вас друг с другом! Теперь это в прошлом. Вы оба мои, и ничто этого не изменит. Ты знаешь это. И он тоже. Интересно, о чем ты думаешь, лежа между нами? Между теми, кто совратил тебя. Испортил. И будет это делать еще очень и очень много раз. Жалеешь ли ты? Желаешь большего? Испытываешь ли стыд? - Эдит! – парадная дверь хлопнула, заставив вас с Томасом подскочить – Ты здесь?! Кто это? Кто осмелился нарушить наш сонный покой? - Алан?! – шепчешь ты, прижимая пальцы к губам. Этот докучливый мальчишка! Что заставило его примчаться на другой край света, невзирая на ветра и бури? Неужели и он знает?.. - Я разберусь с ним, - Томас накидывает рубашку – выпровожу его вон! - Нет, - возражаю ему я, приподнимаясь на локтях – это должна сделать она. - Я? – ты в растерянности – конечно, но что я должна ему сказать? - А говорить ничего и не надо, - я подхожу к комоду, достаю из верхнего ящика верный нож. – он что-то знает. Протягиваю тебе рукоять, не сводя своих глаз с твоих. Защищать семью – непростая работа. Справишься ли ты? Томас пытается что-то возразить, но я останавливаю его жестом руки. Я вижу, как растерянность на твоем лице сменяется решительностью, когда ты берешь его, и вместе с нами спускаешься вниз, пряча его за спиной. Все-таки Томас прав. Ты действительно особенная. Этот лист обрывается на середине, и Софи нигде не может найти продолжение. Она уже думает на Джетта, но решает, что испортить дневник, даже на зло ей, он не решится. Буря почти закончилась. Интересно, через сколько сюда приедет полиция? Она открывает чемодан Джетта: он уже месяц здесь, а до сих пор не удосужился распаковать свои вещи. Но это не важно. Среди рубашек, джинсов и брюк, она находит небольшой чемоданчик на кодовом замке. Пароль 1901 – насколько же он предсказуем! Джетт очень гордится своей береттой девяносто два. Все уши ей прожужжал, когда ее купил. Тяжесть пистолета в руках придавала сил. Вчера, во время их ссоры, она нарочно громко кричала, надеясь, что ее услышат. Пусть думают, что это из-за миссис Шоу. Спрятав его под одеждой, она выходит. Шарпа она находит в одной из комнат, наклонившимся за столом с ноутбуком. Он растрепан и красен. Рядом стоит уже почти полностью опустевшая бутылка виски. Очень удобно. Полиции она скажет, что он накинулся на нее с пистолетом, потому что был пьян. Изобразит испуганную девочку. Ей поверят. - Явилась все-таки! – он зло смотрит на нее, пытаясь сфокусировать взгляд. - Кому здесь устраивать сцену, так это мне. - Ты хочешь прибрать к рукам мои дневники! - Они не твои. - Какая-то шлюха не встанет между мной и деньгами! - Не смей говорить обо мне так! - А то что?! – он вскакивает, нависая над ней, безумен и пьян… - А то! – она щелкает предохранителем. Шарп смеется ей в лицо: - Ты серьезно?! Ты не сделаешь этого. Не посмеешь! Ты не… Хлопок оглушает. Из ствола тонкой струйкой поднимается дым. Джетт замирает, на его лице все еще играет усмешка. Но глаза. Они выдают страх и не понимание. Он пятится назад. Упирается в стол. Бутылка падает и разбивается со звоном. К запаху пороха примешивается мягкий аромат виски… - Ты бы, прежде чем решать, кто что посмеет, узнал бы про человека все, - насмешливо бросает она ему. - Но я… не… - бормочет, глядя на нее с ужасом. Ему осталась пара минут. - Свое первое убийство я совершила в десять, - теперь он для нее не опасен, и она медленно приближается к нему, наслаждаясь этим моментом. – зачем? Я хотела создать легенду! Смешно, но это произошло именно в этом поместье. Мне всегда оно нравилось. А загадочная смерть Дэвида Смита, только оживило к нему интерес. Она прижимается к нему, не боясь запачкать одежду кровью. Ее губы почти соприкасаются с его: - Как думаешь, слава Аллердея увеличится? Здесь же только что произошло убийство… - Двойное! – в свете камина блеснул нож для бумаг, что лежал на столе. Она не успела отреагировать. Резкая боль в груди. Она отходит от него, и он падает навзничь. Ноги дрожат. Пистолет выскальзывает из ослабевших пальцев… - Тише, – раздается голос сзади. Собирая остатки сил, Софи разворачивается, чтобы выдохнуть: - Элис? Должно быть она прибежала на шум. Но почему тогда ее лицо так спокойно? - Помоги, - она падает на колени и Элис, по-прежнему безмолвная, наклоняется к ней. - Денежные операции в этом доме никогда не приводили ни к чему хорошему, - в дверях показывается миссис Шоу. Элис улыбается ее шутке, от чего Софи окончательно впадает в ступор. В ушах звенит. Мозг соображает медленно… - Что происходит? Элис, что… - Эдит, - мягко поправляет ее девушка все еще улыбаясь. - Вот это имя тебе идет больше, – шепчет Лит, гладя журналистку по волосам. - Миссис Шоу… - Можешь звать меня мисс Шарп, - ее взгляд холоден, а тон раздражен. – или Люсиль, если быть уж совсем фамильярными. - Но я не… - Прекратите уже мучать бедную девочку… Мужской голос заставляет ее поднять глаза: - Джетт? -Действительно, похоже, да, Томас? - Лит, или Люсиль, подходит к мужчине, и обнимает его за талию, с вызовом смотря на Софи. - тот же рост, голос, черты лица. Та же… влюбленность. Однако, твой Джетт все еще жив. - Я не понимаю… Люсиль качает головой: - Эдит, милая, сколько ей еще осталось? Эдит кладет ледяную руку Софи на лоб: - Пара минут, не больше. - Тогда не будем вдаваться в демагогию. К тому же… – Люсиль подходит ближе. – ты получила, что хотела. Через пару часов здесь будут камеры, репортеры, ты станешь знаменитой. Ты ведь об этом мечтала? Она вновь перебирает локоны Эдит, задумчиво глядя в пустоту: - Если действительно хочешь чего-то, будь готов, платить за это. Софи чувствует, как мир меркнет перед глазами, как все вокруг наполняется противным запахом горелого пластика. Где-то она читала, что это – верный признак подступающей смерти. - Подожди, - Люсиль встает и берет со стола огромные швейные ножницы, Эдит поднимает одну прядку волос Софи, и старшая из Шарпов тут же ее отрезает. – привычка еще с жизни. - Мы спали здесь, в небытие, - Эдит сочувственно гладит ее по голове. – пока кровь вновь не пролилась внутри этих стен. Мы приметили тебя, когда ты была еще ребенком, даже странно, что ты меня не узнала. - Здесь ты совершила свое первое убийство, - со скукой в голосе произносит Люсиль. – здесь же и последнее. Какой символизм! Софи хочет возразить ей. Сказать что-то бойкое, смелое, хоть что-то. Но не может. Дышать становится все труднее. Сердце, так отчаянно, бившееся в груди, отстукивает свои последние секунды, и… это конец.Эпилог.
Софи лежит бездыханная на полу, совсем рядом остывает тело ее жениха. Я подхожу к нему, внимательно разглядывая лицо. Действительно, как же он похож на Томаса, когда тот еще был жив! Люсиль, должно быть, наверху, ждет, когда душа ее далекого потомка и Софи обернется мотыльком. Она все еще в это верит. Томас стоит, прислонившись к дверному косяку. Теперь, он бледен и словно соткан из дыма, под его глазами синяки, а лицо иссушилось, но он все равно мой Томас. Много-много лет назад, чтобы быть с ним. Быть с Люсиль, я воткнула нож спину лучшему другу. Кто знал, что воспоминание об этом будут мучать меня и после моей смерти? Но я бы сделала это еще раз. Вот только он остался жив после моего удара. Томас потащил его вниз, в подвалы, Люсиль повела меня наверх. Я помню, как билось мое сердце, как дрожали руки, как слезы лились по щекам, и как счастлива была Люсиль. Смерть всегда нравилась ей больше, чем жизнь. Призрак появился неожиданно. В дверном поеме. Все тот же дух загубленной женщины, что впал ярость от того, что спасительница обернулась убийцей. Эта красная кожа, впалые глаза, гниющая плоть… На этот раз его увидела и Люсиль. Я помню вопль ужаса, вырвавшейся из груди моей возлюбленной. В попытке защититься, она схватила нож со стола. И метнула. Томас как раз поднимался к нам… Нож прошел сквозь духа, но все же поразил свою цель. Для Томаса удар был смертелен. Мир вокруг померк в ту же секунду. Звук исчез. Я видела, как красное пятно появляется на его рубашке, как округляются глаза, как медленно падает он на спину. Мое сердце, замерев, готово было упасть вместе с ним. Сама не помню, как я оказалась рядом. Люсиль была в отчаянье, ее руки дрожали, когда она убирала волосы с лица брата. Она что-то говорила, кричала, молила… Помощь! Кто-то должен помочь! Я бросилась вниз. За докторами, рабочими, за кем угодно, лишь бы его спасли, лишь бы он жил. Мне было все равно, что твориться на улице, плевать, сколько придется бежать. Лишь бы только успеть. Алана я встретила на улице. Я не знаю, как он выбрался. Должно быть, Томас оставил его внизу умирать, не сумев избавится от еще живого человека. Должно быть, тот нашел тайный проход, о котором однажды упоминала Люсиль… Хуже всего было то, что Алан все еще меня любил. Даже после того, что я сделала. Он кричал. Говорил, что яд отравил мой разум. Что я не различаю добра и зла. Но мне было все равно. Важно было лишь спасти Томаса. Он встал на моем пути. Драка была быстрой. Даже раненный, Алан был сильнее меня. Я услышала хруст, почувствовала во рту солоноватый привкус крови, и темнота подступила со всех сторон. Забавно, я даже не знаю, где он меня похоронил. Но это скорбная процедура стоила милому Алану собственной жизни. Больше я его никогда не видела. Он пошел вперед. А я осталась здесь, с Томасом. Когда Люсиль поняла, что все кончено, она присоединилась к нам. Яд помог ей. Мы снова были втроем. Мы заплатили кровавую цену, чтобы быть всем вместе. Наверное, все же, оно того стоило.