Научить её

      Он бросает последний взгляд на свою старенькую «Шеви», накидывает рюкзак на плечо, натягивает капюшон и начинает шагать вдоль трассы. Ночь, туман и морось тут же принимают его в свои липкие объятия, делая частью унылого пейзажа штата Вашингтон. Киллиан вздыхает, сожалея, что его железный конь, служивший ему верой и правдой почти пятнадцать лет, испустил дух в самый неподходящий момент и теперь навсегда останется на обочине 84-го шоссе, словно памятник американскому автопрому конца 80-х. Однако до ближайшей заправки всего шесть миль, и Киллиан пока не настроен ловить попутку. Он методично двигается к своей цели, мечтая согреться стаканчиком кофе из автомата, поэтому не сразу замечает, что чуть впереди остановился грузовик. Киллиан мысленно дает себе обещание, что не будет искушать судьбу: если водитель едет в Сиэтл, то он отправится туда вместе с ним — тогда уже завтра будет у могилы брата.       Подойдя ближе к открытой двери в кабину, Киллиан мгновенно забывает о данном себе обещании: отвратительная смесь запахов пота и дешевого фаст-фуда бьёт по носу, и Киллиан едва сдерживает рвотный порыв.       — Сиэтл? — со смешком спрашивает водитель, обнажая два ряда пожелтевших зубов.       — Сейлем, — без зазрения совести врёт Киллиан и притворяется разочарованным, зная наверняка, что для этого пришлось бы свернуть у Портленда на юг — в противоположном Сиэтлу направлении.       Водитель желает ему удачи и закрывает дверь, избавляя Киллиана от чудовищного запаха.       Когда грузовик исчезает из вида, Киллиан вытягивает навстречу проезжающим машинам кулак с поднятым вверх большим пальцем.       Минут через десять рядом с ним останавливается внедорожник, и пожилая пара предлагает ему доехать до Сейлема. Киллиан тонко улыбается иронии судьбы и говорит, что ему нужно в Сиэтл.       Он замечает размытые пятна огней заправки и прикидывает, что до неё осталось меньше мили. В этот момент слышится скрип тормозов, и Киллиан видит в пятидесяти футах канареечно-желтый спортивный ауди. Настолько дорогой спортивный ауди, что он удивленно вскидывает брови, осознавая, что машина ждет его.       Он растягивает губы в нахальной улыбке и готовится выдать пару колкостей сынку богатеньких родителей. Но второй раз за вечер меняет свое решение, когда обнаруживает за рулем хрупкую девушку с уставшими зелеными глазами и собранными в небрежный хвост светлыми волосами.       — Сиэтл? — с хрипотцой в голосе спрашивает она, чуть наклонившись, чтобы видеть потенциального попутчика, стоящего у отрытого окна.       — Сиэтл, — соглашается тот и дергает ручку авто.       — Только на заправку заедем, — сообщает блондинка, пока Киллиан пристёгивает ремень безопасности. Он кивает в ответ, бросая взгляд на приборную панель и экран навигатора.       У бензоколонки девушка глушит двигатель и нерешительно смотрит на своего попутчика. Так и не высказав никаких просьб, она нажимает кнопку, которая открывает бак, берет клатч и выходит на промозглый воздух. Только сейчас Киллиан замечает, что она одета совсем не по погоде — в чёрное платье без рукавов, подол которого струится чуть выше колен, и черные босоножки на тонкой шпильке (как она вообще в них водит?). Он оставляет рюкзак на коврике и, отстегнув ремень, выходит из салона. Киллиан берет заправочный пистолет и вставляет в бак.       — Спасибо, — говорит подошедшая спустя пару минут блондинка, ежась от прохлады.       — Пожалуйста. Но можно было просто попросить, лапочка, — с улыбкой отзывается он. — Меня Киллианом зовут.       Она прищуривается и пару секунд молчит.       — Эмма, — представляется она, когда автомат заканчивает наполнять бак. — Кофе будешь?       — Угу, — бормочет Киллиан, возвращая пистолет на место. Не спрашивая, какой кофе ему взять, Эмма делает несколько шагов в направлении холодильника с колой и стоящего рядом кофе-автомата. Киллиан догоняет ее, останавливает, схватив за тонкое запястье, и мягко просит:       — Холодно. Садись в машину, лапочка. Я принесу.       Она вновь смеряет его взглядом, но не спорит, хмыкает и, цокая каблуками, возвращается к авто.       Кофе есть только чёрный. Вероятно, поэтому Эмма не стала спрашивать, что ему принести.       Распрощавшись с пригоршней мелочи и получив в обмен баночку колы и два дымящихся стаканчика бодрящего напитка, Киллиан довольно улыбается и, подойдя к ауди, протягивает через открытое окно стаканчики Эмме.       Он садится на пассажирское сиденье, не говоря ни слова, забирает свою порцию с подставки. Также молча они пьют кофе, думая каждый о своём.       Эмма заводит двигатель, медленно подъезжает к урне, броском отправляет туда смятые стаканчики и, победоносно улыбнувшись, выруливает на трассу.

***

      — Сколько ты не спала? — интересуется Киллиан, после сорока минут пути.       — Почти двое суток, — признаётся Эмма, глянув на расчетное время прибытия в Сиэтл.       — Значит, решила, что на тот свет отправляться в чьей-то компании будет веселее, — констатирует он, подспудно ощущая, что после вспышки её гнева он может оказаться на улице.       Эмма начинает притормаживать, а затем, остановив машину, поворачивается к Киллиану и спокойно произносит:       — Прости.       Ему вдруг хочется обнять эту странную Эмму, утешить и подбодрить. Должно быть, у неё была веская причина так поступить, если уж она проехала — сколько? Тысячи полторы миль? Откуда-то из Калифорнии, вероятно.       Но Киллиан, конечно, этого не делает, а лишь продолжает смотреть ей в глаза, без особого труда читая в них борьбу. Он не напоминает ей, что можно просто попросить — очевидно, делать это она не привыкла. Вместо этого просит сам:       — Позволишь повести мне, Эмма? — Она сонно улыбается: видимо, к такому привыкла. И в этот миг тень узнавания мелькает в памяти Киллиана, но она исчезает так же быстро, как появляется.       — Если тебя не затруднит, Киллиан, — грустно произносит Эмма, и он отстегивает ремень.

***

      Эмма спит, откинувшись на спинку пассажирского сиденья, а Киллиан слушает ровное урчание двигателя и следует маршруту, вбитому в навигатор. Он уже миновал Такому, значит, до Сиэтла осталось всего сорок миль. Уже меньше чем через час он попрощается с печальной владелицей авто, а пока, чтобы подавить сонливость и зевоту, он перебирает всех возможных людей, которые могли говорить о какой-нибудь Эмме. Однако эти мыслительные операции не дают результата.       Через час он останавливается, глушит двигатель и выключает фары. Киллиан мог бы уйти. Но для этого пришлось бы разбудить Эмму, что делать ему совсем не хочется: она мирно посапывает, улыбается краешками губ, как будто наконец избавилась от своей ноши. Киллиан признается себе в том, что хотел бы, чтобы Эмма навсегда освободилась от тяготящей её боли — в чём бы та ни заключалась.       Он снимает свою куртку и накидывает на плечи Эммы — климат-контроль всё-таки роскошь, доступная только при работающем двигателе. Сквозь дрёму она бормочет «Спасибо», и Киллиан опускает своё сиденье ниже, а спустя несколько минут тоже засыпает.

***

      Утро оказывается таким же туманным, какой была ночь, и первым, что Киллиан видит проснувшись — залитую дымкой, словно разбавленным молоком, — Восток-Черри стрит. Потом подмечает листочек под дворником и цедит ругательство: так возился с комфортом Эммы, что не глянул на знак, и теперь придется попрощаться с тридцатью баксами за неправильную парковку. Чёрт!       Киллиан поднимает сиденье, достает телефон и задает в поисковике адреса кофеен Sturbucks в Сиэтле. Ближайшая — на Восток-пайк-парк. Он заводит двигатель и, не обращая внимания на возмущенное мычание Эммы, направляется за кофе.       Раннее утро субботы. Посетителей в кафе немного, поэтому через десять минут после заказа, Киллиан, довольный, возвращается к машине. Через стекло видит, что Эмма уже проснулась — хмурится, поглядывая на прохожих, надевая куртку, которой он укрыл её ночью. Она внимательно наблюдает, как он ставит коробку с пончиками на крышу автомобиля и свободной рукой открывает дверь. Протянув ей кофе, Киллиан забирает сладости и занимает место водителя.       — Доброе утро, — мягко желает Киллиан, откусывая пончик.       — Доброе. В этот раз ты справился с задачей покупки кофе гораздо лучше, — дразнит Эмма, и Киллиан отмечает, что сон ей пошёл на пользу.       — И часто ты раздаешь поручения и ставишь задачи? — язвит Киллиан, на что она хмурится и вновь тихо извиняется. Он делает очередную мысленную пометку, что просить прощения Эмма тоже не привыкла. Киллиан продолжает крутить в голове её имя, пытаясь соотнести десятки событий, вечеринок и презентаций, на которых ему довелось побывать.       — Моя фамилия Нолан, — ворчит Эмма.       Рука Киллиана, в которой он держит пончик, замирает на полпути ко рту.       — Что? — невозмутимо спрашивает она и делает глоток. — У тебя на лбу написано. Так вот фамилия должна рассказать обо всём.       И это правда. Эмма Нолан, дочь владельца корпорации «Хамберт-Нолан», которая… три дня назад потеряла отца.       — Мои соболезнования, — наконец, выдавливает Киллиан и не знает, что ещё добавить. Эмма кивает.       Они вновь молчат, доедая ставшие вдруг пресными пончики и внезапно превратившийся в настойку полыни кофе.       — Что привело тебя в Сиэтл, Киллиан? — интересуется Эмма, по всей видимости, пытаясь найти тему для беседы (или повод поскорей от него избавиться?)       — Боюсь, тебе неприятно будет слышать мой ответ.       Она вскидывает бровь и закусывает губу.       — Скажем так, приехал к тому месту, откуда ты убежала, — полным сожаления тоном произносит Киллиан.       Она закрывает глаза и делает глубокий вдох, понимая, что ему нужно на кладбище.       — Кто она? — тусклым голосом спрашивает Эмма, кутаясь в куртку Киллиана.       — Он, — поправляет Киллиан. — Мой брат. Погиб три года назад.       — Мне жаль, — произносит Эмма. — Можно я пойду с тобой?       Киллиан не спрашивает зачем. Он понимает, что ей нужно видеть, что горе можно пережить, что есть шанс не развалиться на части после смерти самого родного человека.

***

      Наперекор прогнозу погоды, туман понемногу рассеивается, и к тому моменту, как Эмма и Киллиан оказываются на кладбище Уошелли, оно не вызывает желания разрыдаться или в страхе убежать.       На могиле Лиама лежит букет хризантем — значит, Эльза и Анна были здесь накануне. Киллиан глазеет на цветы и плачет без слёз. Эмма, крепко вцепившаяся в его руку, наблюдает за своим попутчиком, а когда в уголках его глаз всё-таки появляются слёзы, она сцеловывает их — словно пытается понять, будет ли её собственный вкус потери близкого человека менее острым через несколько лет.       Киллиан не реагирует, а Эмма то ли поразившись собственному поведению, то ли решив предоставить ему пару минут в одиночестве — ведь Киллиан, вероятно, хочет что-то сказать брату— высвобождает руку и отходит.       Киллиан замирает от неожиданного прикосновения её дрожащих губ — вперемешку со студящим влажным воздухом оно наперекор законам физики проникает под кожу горячей волной. Волной осознания, что сейчас он не имеет права показать Эмме своей слабости: она хочет выжить, когда казалось, что всё кончено, когда единственная опора, за которую можно схватиться, уже тлеет в Земле, а уж он-то, Киллиан, эту науку изучил. Он говорит, положив руку на надгробие. Говорит, что скучает по брату, что по-прежнему не продал дом матери, что его мир все ещё зиждется на памяти о семье, которой уже никогда не будет.       Закончив, он оборачивается к Эмме, попутно отмечая, как нелепо смотрится его куртка на её плечах, и кивает. Она подходит ближе, обнимает Киллиана и смотрит из-под густых ресниц ему в глаза. Тот неловко достаёт из рюкзака флягу с ромом, свинчивает крышку и делает глоток, после чего протягивает фляжку Эмме. Она шепчет: «За Лиама», — и облизав губы, пьёт. — Расскажешь мне о нём? — сухо просит она, возвращая ром Киллиану. — Конечно. Только для начала тебе нужно купить что-то из одежды, Эмма. У тебя зуб на зуб не попадает. — А тебе нужно помыться, Киллиан, — сморщив нос, сообщает Эмма. — Угу, — хмыкает он в ответ.

***

      У них соседние номера в отеле. Эмма берет с Киллиана обещание дождаться её и рассказать о Лиаме, а потом уезжает за одеждой. Он бронирует билет на самолёт и отправляется в душ.       Стоя под горячими струями, Киллиан думает, как странно находиться в Сиэтле не только ради похода на кладбище. Он пытается объяснить самому себе, почему согласился остаться с Эммой.       С каких пор ему есть дело до проблем "золотых" девочек?       Почему так важно показать ей, что её жизнь не обрывается со смертью родного человека?       Почему он хочет уберечь её от ошибок? Защитить от самой себя?       Натянув чистое бельё и джинсы, Киллиан подходит к окну и глядит на знакомо-незнакомый пейзаж: скорбь от потери брата всегда окрашивала его в серые и черные краски, но сегодня крыши и окна отливают рыжим, жёлтым и красным, и Киллиан видит в этом надежду, что сможет исправить впечатление от города для себя и Эммы.       Кто-то стучит в дверь, и Киллиан идёт открывать. Одетая в чёрную водолазку и джинсы, на пороге стоит Эмма. Он жестом приглашает её войти и захлопывает дверь. Она протягивает Киллиану его куртку и направляется к дивану.       Скинув ботинки, она устраивается на жестких подушках, подтягивает ноги к подбородку и вопросительно смотрит на Киллиана. Он садится рядом, обнимает за плечи и начинает рассказ.       Эмма молчит, изредка шумно выдыхает и почти не шевелится. Киллиану кажется, что никто в жизни не слушал его историй так внимательно: как будто Эмма проживает их сейчас вместе с ним. А когда он заканчивает, она поворачивается и целует его в губы.       Неожиданно, требовательно — словно хочет впитать умение выживать.       Настойчиво, вопросительно — требует поделиться знанием.       Медленно, вдумчиво — чтобы ничего не упустить.       Опустошающе, исступленно — точно желает выпить его жизненную силу.       Эмма разрывает поцелуй, опускает глаза и взглядом следует за пальцами, прочерчивающими путь по венам к его сердцу. Кладет ладонь Киллиану на грудь, и в этот миг он готов отдать своё сердце, если это поможет сохранить целым сердце Эммы.       Он знает, что Эмма использует его.       Сейчас Киллиану уже всё равно, каким он будет в ряду любовников, к которым она придёт, чтобы притупить боль. Он снимает с неё водолазку, чувствуя, как Эмма возится с ремнем его джинсов. Киллиан ласкает её спину у кромки брюк, ведет рукой по плоскому животу, и дергает язычок молнии. Эмма избавляет Киллиана от майки, стягивает его боксеры. Она стонет, когда он языком скользит у края кружева бюстгальтера, в нетерпении прижимается к его паху, едва ли не мурлычет под беспорядочными поцелуями. Перехватывает его руки, заставляя снять с неё бельё.       Киллиан уверен, что в первый и последний раз обладает такой девушкой. Он ловит её стоны, запоминает, как её подтянутое тело изгибается в его руках, вдыхает аромат её кожи.       Эмма Нолан навсегда останется той, которой он отдал часть своей души.       Эмма Нолан будет единственной, кому он позволил украсть своё знание.       Эмма Нолан изменит его навсегда.

***

      Она целует его в щеку в аэропорту и клянется, что больше не будет глупить и устраивать себе депривацию, а Киллиан улыбается и почему-то ей верит.       Он расстаётся с ней навсегда… … чтобы через год встретить на кладбище Уошелли в Сиэтле.