Be my ghost

«Я приду к тебе, когда будешь нуждаться в спасении»

Он нуждается в нем прямо сейчас, яро и беспощадно, когда парень стоит поодаль, потягивает дорогущий коктейль, и бедром прижимается к высокой барной стойке. Взгляд упирается в девушку напротив, чьи губы ало-красные и пальцы переплетаются с его. Волосы у обоих находятся в идеальном состоянии, что любая нежелательная прядь прилизана огромным количеством геля, и они, буквально, сияют в свете софитов, одеты с иголочки и до скрежета его начищенные ботинки отражают блики. Луи тошнит. Он смотрит на Зейна у барной стойки, пьет безвкусный коктейль и иногда стреляет взглядом по сторонам, потому что теряет из вида Найла, который и тащит его сюда: на гламурную вечеринку. Томлинсон, признаться, пытается смотреть куда угодно, лишь бы не на мужчину (он не верит, что называет его мужчиной), потому что взгляды он пленяет, до сих пор Луи чувствует привкус его губ на своих губах и пальцы, которые сжимают его бедра глухими ночами. Когда Томлинсон сглатывает, то он определенно думает, что лучше взять нечто другое, а не это отстойной пойло, которым он тешит себя в последние минут двадцать и, да, он берет два коктейля, отправляя один из них Зейну. — Передай ему, что выглядит он слишком… блескуче, — кидает Томлинсон и разворачивается, чтобы уйти, потому что он совсем не намерен пересечься взглядом с карими очами, которые некогда точно погубили миллионы. Луи семенит к нише, откуда открывается такой же потрясающий вид на пару, и он просто смотрит на то, как коктейль опускается на стол перед Зейном, он смотрит на него, а Джиджи, которая тут же тянет руку, резко одергивает ее, как от огня. Луи ухмыляется и делает глоток. Зейн принимает «подарок». И он видит, как Малик оглядывается, как смотрит на то место, где недавно стоит Луи. Томлинсон немного себя винит за трусость, но остаться в тени в этот вечер – лучшее решение. Луи делает еще глоток и давится, потому что Малик, черт его побери, поднимается на ноги и, поцеловав Джи в губы, направляется в противоположную от нее сторону, а девушка, в общем-то, покорно остается сидеть на своем месте, играя трубочкой в длинном стакане и поедая маленькие оливки из вазочки. Луи застывает и прижимается к стенке плотнее, желая остаться незамеченным, слиться с пространством и, черт, он так не хочет, чтобы Зейн заметил его. Пока Зейн не исчезает из его поля зрения, Томлинсон не отмирает, он просто следит за ним взглядом и кусает свою нижнюю губу и еще ему кажется, что он чертов параноик. Потому что ему совсем-совсем нет дела до Луи Уильяма Томлинсона и его сраных проблем. Зейн забыл уже о нем. Забыл о сказанных когда-то обещаниях и коротких касаниях к его бедрам на публике, позабыл и о некогда общей мечте и желаниях и теперь, на самом деле, нет больше Зейна Малика и Луи Томлинсона с их большими мечтами длиною в жизнь. Есть только Луи Томлинсон с его неисполнимыми мечтаниями и Зейн Малик, который самый счастливый на планете. И сейчас, когда Луи жмется к стене, когда закрывает глаза и, на самом деле, боится вновь наткнуться взглядом на Зейна, он видит Найла, который летит к нему со всех ног, прибивает руками к стене и, черт, Томлинсон думает, что он его ударит. Сильно так, с треском костей. — Почему ты согласился?! — только и спрашивает парень, а Луи мотает головой из стороны в сторону и он клянется, что все смотрят на них, когда Найл смотрит на него, поджав губы, а выбитый перед этим из рук бокал лежит на полу, разбитый на мельчайшие кусочки (как сердце Луи, как думает он). А Найл не понимает. — Я не знал, что он будет здесь. — Я сначала тоже. Пока не сел у бара и не повернул голову на сорок пять с половиной градусов, — Хоран только закатывает глаза и недовольно оглядывается по сторонам, пока уборщик аккуратно выметает разлетевшиеся осколки по полу. И стекло скрипит под ботинками Луи, когда тот вырывается из хватки Хорана и уходит прочь к дверям, чтобы хоть на секунду избежать прожигающие взгляды гостей. Луи идет, развязывая галстук на шее, и когда толкает кого-то плечом, быстро извиняется и уходит, не обратив внимания на пострадавшего, лишь кинув короткое ‘простите’. Луи чертовски неуютно. Закрыв дверь туалета, он опускает руки в раковину, чувствуя холодную воду, которая хоть немного приводит в его чувство и, подняв глаза на свое отражение, по законам сопливой мелодрамы, за его спиной стоит Зейн. Тот самый Зейн, который стоит на пороге его дома, держа сумку наперевес, кусая губу и опуская стыдливо глаза в пол. Тот Зейн, который оставляет Луи с кольцом на комоде в их спальне и уходит, сказав тихо на прощание: ‘будь моим призраком’. И который больше никогда-никогда не звонит Луи, не напоминает о себе ему и будто бы пропадает с радаров на год, пока не выходит в свет с Джиджи, у которой всегда идеальный маникюр, и она обожает внимание со стороны. Девушка держит его крепко за предплечье, и тогда Луи разбивает вазу, купленную его мамой на их помолвку (‘нахера нам, мужикам, ваза?’ ‘цветы – это всегда красота’). Луи соглашается с ней, ставит ее на полке в гостиной и смотрит на нее каждый раз, когда садится напротив телевизора. Той ночью он разбивает ее о тот самый сраный телевизор и звонит Найлу, который приезжает и сидит с ним до утра. И сейчас он смотрит в отражение, чувствует себя сопливой героиней сопливого бестселлера, и видит того самого Зейна. Только его. Вода выключается, он собирается уйти, пока Малик не останавливает его, дернув обратно за руку, и Луи кажется, что рукав его трещит по швам. Кусает губы, поднимает взгляд. Зейн сжигает его, сжигает дотла. Луи пытается успокоиться. Вдох, выдох. Пытается. — Привет, — его голос чужой. — Привет, Зейн, — Луи пытается успокоиться. — Ты не пришел, когда обещал. И Луи вырывает руку, толкает дверь. Но застывает, услышав голос Зейна. — А ты преследовал меня во снах, — говорит Зейн, громко, четко, от этого закладывает уши. — Потому что ты попросил меня быть твоим призраком, идиот. Зейн только улыбается кратко, а Томлинсон, воспользовавшись минутной слабостью себя и (не)своего любимейшего человека на свете, подходит ближе и пальцами касается его лица и он чувствует, что все будто так же, как несколько лет назад. И его губы напротив губ Зейна и вокруг его глаз собираются морщинки, когда он улыбается. А еще его дыхание теплое и губы манят. Чертовски манят. И Луи быстро касается их своими губами, знает, что он дебил и дурак, и еще есть слово похуже, но он же, наверное, должен был? Томлинсон отстраняется, его губы чувствуют привкус губ Зейна и тогда он отстраняется еще дальше. — Какой же я дебил. — Зато ты не меняешься, — Зейн отстраняется, проводит большим пальцем по его губам и собирается уйти, перед этим коснувшись губами уха Луи, — навсегда оставайся моим призраком. И Луи остается один. А Время любит повторять старые истории.