Лучше анестезии

Просыпается Ширакава рывками. Сначала ему мешает солнце, бьющее в распахнутое окно — яркое и горячее, оно разогревает тело до испарины, выступающей вдоль позвоночника. Он перекатывается по кровати, пытаясь найти тень, и снова засыпает. Потом в дело вступают шесть будильников, которые он ставит каждый вечер. Они звенят с периодичностью в пятнадцать минут, но открывает глаза Ширакава только на самом последнем, когда колено уже разваливается на куски от боли, а мочевой пузырь собирается вот-вот лопнуть. Он заставляет себя сесть и спустить ноги с кровати, разминает правую и надевает фиксирующий бандаж, прячущий уродливый извилистый шрам. Кожа на нем все еще болезненно чувствительная, опухшая по краям. Под шрамом прячется титановая пластина, не дающая осколкам его коленной чашечки расползтись от напряжения. Каждый раз, когда Ширакава смотрит на свое колено, он чувствует подступающую к горлу тошноту. Шрам притягивает внимание — агрессивной краснотой вокруг снятых швов, длинной линией разреза через всю чашечку, постоянной пульсирующей болью. Даже спустя год он так и не научился с этим жить. Последний будильник продолжает разрываться мелодией, и Ширакава, раздражаясь, отключает его щелчком пальца. В квартире воцаряется тишина — у него нет домашних животных, подтекающих кранов и шумных соседей. Каждое утро он просыпается один на один со своей болью, и нет ничего, что могло бы его отвлечь. Он хромает до ванной, умывается, пытаясь перевести дыхание, и залезает в просторную ванну. Ногу простреливает болью, и Ширакава хватается за стойку с душем, чтобы не упасть. Боль вгрызается в кость и сухожилия злобной псиной, словно пытаясь выбраться наружу через извилистый шрам. От горячей воды становится легче — дышать, стоять, думать. Ширакава закидывает в рот первую горсть таблеток, не дожидаясь завтрака. Оставляя волосы сохнуть естественным способом, он заваривает кофе, делает пару тостов и высыпает на столешницу еще порцию анаболиков. Таблетки разноцветные, веселые — почти как ЛСД, но Ширакаве они нравятся больше. Они забирают боль с собой. Офицерское общежитие совсем не похоже на солдатские казармы, где он жил до прошлого года. Людей здесь на порядок меньше, в каждой квартире по два-три человека. Ширакава живет один — маленькая привилегия для инвалида. Он трясет головой, разбрасывая вокруг себя крупные капли воды, и принимается за завтрак. Три глотка кофе, половина тоста и пригоршня таблеток. Больше в него не влезает — он чувствует тошноту и отодвигается от стола. Боль в ноге никуда не делась, лишь притихла под действием анаболиков. Ширакава прикрывает глаза и пальцами начинает массировать виски, пытаясь отвлечься, когда телефон снова подает голос. Нашаривая трубку, он смахивает со стола кружку с недопитым кофе и раздраженно шипит. — Ширакава-сан? Я хотела напомнить, что сегодня плановое обследование и доктор просил не задерживаться, — молоденькая секретарша начинает тараторить сразу после приветствия, не давая и слова вставить. — В общем, не опаздывайте, пожалуйста. Доктор ругаться будет. Она наверняка переводит дух, положив трубку, и, представляя это, Ширакава ухмыляется. Не то чтобы он ставил себе целью запугать весь отдел – это произошло само собой. Его просто раздражали чрезмерно заботливые взгляды, которые на него исподтишка кидали. Ширакава встает из-за стола, хватается за спинку стула и пережидает мучительную вспышку боли. Таблетки, кажется, ни хрена не помогают. Ширакава разглаживает складки на форме, застегивает рубашку на все пуговицы и хмуро разглядывает себя в зеркале. Он выглядит как всегда – мрачный взгляд из-под высохшей челки, темные круги под глазами и искусанные в кровь губы. Распихивая по карманам ключи, таблетки и мелочь, он понимает, что опаздывает. Ну и черт с ним, эти плановые осмотры уже давно важнее руководству, чем ему. Ширакава помнит, что сказал ему врач при выписке – колено полному восстановлению не подлежит. *** — Есть какие-нибудь жалобы? — спрашивает доктор, не отрываясь от ощупывания колена. — Таблетки перестали помогать, — Ширакава шипит от боли, но заставляет себя удерживать ногу на месте. — Вы жаловались на это и в прошлый раз. Это психосоматические боли, Ширакава-сан. Процесс восстановления идет хорошо, — доктор поднимает на него глаза и поправляет очки. — Вам просто нужно смириться с тем, что произошло. — Мне прострелили колено навылет, доктор, — Ширакава огрызается и встает со стула. — Вы бы смогли с таким смириться? Он возвращается на базу, заглянув по пути в аптеку и в маленькую кофейню за обедом. В плановом отделе тишина, все сидят за столами и старательно не смотрят на него. Ширакава проходит к своему столу, стараясь не хромать и не морщиться. При каждом шаге чертово колено простреливает болью всю ногу от ступни до паха. — Ну как дела? — Мей единственный в отделе, кто не боится к нему подходить после осмотров. — Доктор сказал что-нибудь? — Ага. Еще пара месяцев, и я буду скакать как довольная лань, — язвит Ширакава и откидывается на спинку стула. Мей пожимает плечами и слезает со стола, прихватывая по пути стаканчик с кофе. — Тебе не говорили, что ты стал засранцем после ранения? — спрашивает он, разглядывая причудливые завитки, которыми девушка из кофейни украсила имя Ширакавы. Ширакава смотрит на него не мигая, в уголках рта подрагивает улыбка, и Мей не выдерживает — смеется во весь голос, пугая коллег. — Ну да, ты и раньше был не сахар. Ширакава подталкивает его в бедро, включает компьютер и выгружает файлы с сегодняшней работой. Таблетки, которые он принес из дома, заканчиваются до конца рабочего дня. *** — Это уже зависимость, Ширакава-сан. Если я выпишу более сильное лекарство, то последствия передозировки будут в разы страшнее. Ваш организм и так находится в постоянном стрессе, — доктор поправляет очки и старается не смотреть на взведенного Ширакаву. — Мой организм в стрессе, потому что мне больно. Доктор! — Ширакава сжимает кулаки, пристально глядя на волнующегося врача. — Эти таблетки не помогают. Я так загнусь! Выходя из кабинета под шумные извинения, он только чудом умудряется не разнести входную дверь. Его провожают сочувственные взгляды, от которых Ширакава заводится еще сильнее. От госпиталя до офиса полчаса ходьбы в хорошую погоду. С мелкой моросью, которая сейчас сыпется с неба маленькими холодными муравьями, дорога займет час. Колено болит почти постоянно, успокаиваясь только на несколько часов ночью, когда Ширакава мешает обезболивающее и снотворное. Он хромает через парковку, наплевав на то, как это выглядит со стороны, сосредоточившись на дороге перед глазами. Через двадцать шагов колено подводит, и Ширакава, нелепо взмахнув руками, заваливается на багажник потрепанной машины. Он переводит дыхание, сжимает зубы до боли и пытается отцепить дрожащие руки от холодного металлического бока. — Вам помочь? — раздается чуть спереди, и Ширакава вскидывается. Из открытого окна с водительской стороны высовывается кажущийся знакомым смуглый парень. Он перебирает в голове лица, пока белая форма не подталкивает его мозг в нужном направлении. — Камия-сан? — пробует Ширакава. — Ага. Но можно просто Карлос, — Карлос выбирается из машины и подходит ближе. — Может, подвезти? В такую погоду колено наверняка достает. Ширакава закусывает губу, переносит вес на больную ногу и хватает за протянутую руку. — Кажется, да, — вздыхает он и позволяет Карлосу довести себя до пассажирского сиденья. Ширакава не из болтливых, да и ноющая боль в ноге не способствует развитию беседы, но слушать Карлоса оказывается неожиданно приятно. До офиса они добираются за десять минут неторопливой езды. Ширакава закидывает в себя очередную порцию таблеток, следя глазами за работающими дворниками, и видит знакомые очертания здания. — Вот и приехали, — привлекает Карлос его внимание и мягко тормозит. — Так что насчет выпить вечером? Ширакава смотрит на него потерянно и понимает, что последние несколько минут вообще не отпечатались в его мозгу. Он разглядывает Карлоса: темные, чуть вьющиеся на концах волосы, которые тот небрежно откинул с лица, светло-карие глаза, в самой глубине которых скрывается что-то темное и жаркое, четкие очертания мышц под футболкой. В нем неповоротливо и медленно шевелится что-то похожее на интерес. — Почему бы и нет? — пожимает он плечами и выбирается из машины прежде, чем Карлос решает ему помочь. Тот выбирается следом, опирается на мокрую крышу и устраивает подбородок на скрещенных пальцах. Глядя на них, Ширакава вспоминает его окончательно. В период реабилитации Карлос был приписанным к нему медбратом — делал массаж, чтобы не застаивались мышцы, и отвозил на физиотерапию. Потного, жалкого и почти плачущего забирал обратно. Карлос был единственным, чьи прикосновения не причиняли ему боль. Словно в его руках было что-то, что заставляло Ширакаву расслабляться. *** Карлос приводит его в небольшой бар на окраине базы — слишком для своих, и Ширакаве интересно, как он его нашел. В зале всего семь столиков и несколько высоких стульев у барной стойки. Карлос бросает взгляд на его ногу и предлагает сесть за низкий столик, одновременно с этим делая какой-то знак бармену. — Как ты нашел это место? — спрашивает Ширакава, вытряхивая в ладонь последние таблетки. Карлос поворачивается к нему, но ничего не говорит, наблюдая, как по одной Ширакава глотает анаболики, не дождавшись бармена. — Один парень показал. Он тоже проходил у нас реабилитацию, — Карлос принимает у бармена поднос с закусками и несколькими разноцветными коктейлями. — Выбора у меня нет, я так понимаю? — ворчит Ширакава, разглядывая слоистый коктейль. — Вам просто нужно расслабиться, Ширакава-сан, — улыбается ему Карлос и придвигает к себе плошку с арахисом. — Я хочу помочь… — Смотри не пожалей потом, — предупреждает его Ширакава, чувствуя, как внутри разбухает тяжелый ком из интереса и желания. Слишком давно у него никого не было. Последнее задание команды стало совсем последним для него, а потом — длительный период восстановления и новая должность, к которой привыкший к работе в поле Ширакава все никак не мог приспособиться. Карлос поглядывает на него с явным интересом — отслеживая движения кадыка, пока он пьет, и касаясь пальцев при любом удобном случае. Ширакава позволяет себе расслабиться, чувствуя, как после пятого коктейля появляется приятная пустота, а осторожные пальцы Карлоса на больном колене заставляют пальцы на ногах подрагивать от удовольствия. *** Ширакава просыпается от того, что ему слишком жарко. В комнате кромешная темнота, жалюзи опущены и повернуты так, что ни один луч солнца не проникнет внутрь. К спине Ширакавы прижимается кто-то большой и жаркий. Он пытается повернуть голову, разглядеть, кто устроился за ним, но не может пошевелиться — тяжелая рука прижимает его к чужому телу слишком сильно. Он чувствует поднимающуюся волну страха в себе, пытается ее придушить и ворочается, выбираясь из крепких объятий. Тело за ним приходит в движение, изгибается и жмется к нему плотнее. Над ухом раздается довольный выдох, а в задницу недвусмысленно упирается твердый член. — Ты слишком активный с утра, — в голосе слышится иностранный акцент, который кажется Ширакаве знакомым. Он наконец-то выбирается из чужой хватки и садится в постели, нащупывая на тумбочке пульт от освещения. Лампы под потолком зажигаются постепенно, давая глазам привыкнуть. Ширакава рассматривает лежащего в его кровати человека — смуглая кожа, темные волосы и глаза, мышцы на руках и груди проступают в движении, когда тот тянется погладить его по подогнутому колену. Ширакава знает его — медбрат из госпиталя, в котором он проходил реабилитацию. — Что ты, черт возьми, тут делаешь? — устало спрашивает Ширакава и отодвигается к краю. Он пытается вспомнить имя, но в памяти значительный пробел. Начиная от вчерашнего вечера и заканчивая сегодняшним утром. Человек улыбается, прикрывает лицо ладонью и сквозь растопыренные пальцы смотрит на кутающегося в простынь Ширакаву. — Меня зовут Карлос, но я тебе об этом еще вчера говорил, — Карлос убирает руку от лица и выгибается в чужой постели, как в своей. — Завтрак будет? — Пошел к черту, — шипит Ширакава, заставляя себя не смотреть. — Выметайся отсюда. Карлос пожимает плечами и откидывает в сторону вторую простынь — под ней ожидаемо ничего нет. Ширакава сползает с кровати на холодный пол, прижимается на секунду лбом к матрацу и поднимается, стараясь не сильно морщиться от боли. — Чтобы когда я вышел из душа, тебя уже тут не было, — бросает он и хромает до ванной. *** Горячая вода расслабляет тело, Ширакава садится на крохотную табуретку и внимательно осматривает себя. Каким бы пьяным он ни был, но понять по собственному телу, что было ночью, может. Задница и поясница отдают тупой болью, на животе и возле сосков несколько ярких засосов, а на плече, судя по жжению от мыльной пены, расходится укус. Ширакава упирается лбом в переплетенные пальцы и прикрывает глаза. Кожа на колене ярко-красная и натертая, а шрам выступает длинной змеей под кожей. Ширакава ощупывает его и морщится от боли, чувствуя, как подергиваются натруженные связки. Дверь скрипит, открываясь, и на пороге появляется Карлос в расстегнутых джинсах, держащихся, по всей видимости, на одном честном слове. — Как колено? — спрашивает он и заходит внутрь, плотно прикрывая за собой дверь. — Ты его неплохо напряг вчера ночью, так что сегодня должно быть очень больно. Карлос садится прямо на мокрый кафель, складывает ноги по-турецки и поворачивает Ширакаву к себе вместе с табуреткой. Его пальцы касаются шрама с осторожностью, но боль тут же расходится кругами от места прикосновения. Ширакава шипит и дергается, Карлос хватает его за лодыжку и ставит ногу себе на бедро. Он разглядывает шрам как что-то интересное, касается натянутой кожи вокруг и вдруг лижет коленную чашечку по центру. Мышцы на икре сокращаются впустую — держит Карлос его ногу крепко. Он прижимается губами к шраму — Ширакава чувствует, как они раздвигаются — и лижет кожу по всей длине. Его выгибает, боль отходит на второй план. Карлос довольно выдыхает ему в колено, прикусывает нижний край шрама, а пальцы его разминают лодыжку. По ноге расходится тело от прикосновений, от осторожных движений ладоней, поднимающихся по напряженной икре вверх. Карлос обхватывает пальцами ногу под коленом и ведет языком вверх по внутренней стороне бедра. Ширакава прикусывает губу — ему много и мало одновременно, раздражение и боль отступают. Он чуть откидывается назад, прогибаясь в пояснице, и кладет ладони на широкие плечи Карлоса, гладит упругую смуглую кожу, отмечая, какими бледными кажутся его пальцы. Карлос поднимает голову, смотрит ему прямо в глаза, и на губах его расползается довольная улыбка. — Вспомнил меня? Ширакава кивает, отрывает одну руку от плеча и касается пальцами высокой скулы, ведет дальше — заправляя темную прядь за ухо и поглаживая мочку. Карлос прикрывает глаза, подаваясь руке навстречу. Ширакаве нравится видеть, что ему приятно. Карлос открывает глаза, и в них столько темноты и желания, что становится тяжело дышать. Ширакава сглатывает, опускает руку и одновременно опускает голову. Его руки лежат на бедрах, пальцы сжимаются в кулаки, и он только задерживает дыхание, видя, как смуглая ладонь Карлоса обхватывает его член. Карлос несколько раз двигает рукой на пробу, большим пальцем размазывает выступившую смазку. — Встань, пожалуйста, — просит он и сам поднимает Ширакаву, толкая к кафельной стене. Его пальцы пробегаются по ребрам, оглаживают поджимающийся живот. Ширакава чувствует себя слишком пассивным, и ему это не нравится. Он тянет Карлоса к себе, целует в шею и касается языком подрагивающего кадыка. Карлос запрокидывает голову, чтобы ему было удобнее, и прижимается вплотную. Между ними не остается свободного пространства, пуговица на джинсах больно впивается в живот, но Ширакаве на это наплевать. Он выгибается и трется о сильное тело, хватается за плечи, когда от ласковых движений ладонью вдоль бедра ноги начинают подгибаться. Его всего потряхивает, в ушах шумит от прилившей крови, а перед глазами скачут разноцветные мушки. Ширакава жмурится, пытаясь избавиться от них, и мотает головой. Влажные волосы облепляют лицо, длинная челка лезет в рот. Карлос продолжает гладить его больное бедро, заводит руку назад и касается пальцами ягодицы. Ширакава подается навстречу его руке, дурея от нахлынувших ощущений. "Иметь такую чувствительную задницу — явное преступление против личности", - отстраненно думает Ширакава, впиваясь губами в выступающую ключицу. Карлос приподнимает его ногу, кладет ее себе на бедро и подтягивает повыше. Ширакава охает, приподнимается на пальцах и почти обвисает в руках Карлоса. Тот трогает его между ягодиц, гладит сокращающиеся мышцы и чуть проталкивает пальцы внутрь. — Ты такой расслабленный там, офигеть, — выдыхает Карлос ему в ухо, свободной рукой стягивая джинсы еще ниже. Он трется о мошонку и между ягодиц членом, прижимает к себе извивающегося Ширакаву и приподнимает на руках, вжимая в стену изо всех сил. Головка члена проталкивается внутрь, Ширакава довольно выдыхает и резко подается бедрами навстречу. "Еще, сильнее, ну же!" — хочется просить ему, но в горле пересохло, и он выдает только протяжный сдавленный стон. Карлос входит глубже, Ширакава чувствует, как расходятся под его членом мышцы, и закусывает губу. Ему слишком много и хорошо, ощущения перехлестывают и собираются в горле горьким темным комком. Карлос вталкивается полностью и замирает, поглаживает пальцами края входа и ласково целует в шею. Ширакава хочет совсем другого — он подается навстречу, выгибается сильнее и дергает Карлоса за волосы на затылке. — Двигайся, — шипит он, цепляет зубами нижнюю губу и втягивает ее в рот. Карлос стонет еле слышно, отодвигается и тут же вталкивается обратно. Ширакава проезжается спиной по кафелю, цепляется за мокрые плечи сильнее и отфыркивается от попадающей в рот воды. Его распирает изнутри, Карлос двигается глубокими частыми толчками, заставляя сдавленно стонать и впиваться ногтями в напряженные плечи. Ширакава жмурится, подстраивается под движения и подается навстречу каждому. Он закидывает вторую ногу на талию Карлоса, сползает вниз, и тот подтягивает его обратно, заставляя прогибаться в спине и сжимать бока коленями. Так удобнее, так лучше — Карлос двигается более плавно и размашисто, задевая внутри нужную точку. Ширакава стонет в голос, ему наплевать на тонкие стены и соседей. Он может лишь обвисать в руках Карлоса после каждого толчка и выстанывать бессвязный набор звуков в приоткрытый рот. Он чувствует подступающий оргазм всем телом от кончиков пальцев до затылка, сжимается вокруг двигающегося в нем члена и рвано дергается. Карлос прижимает его к себе, наваливается всем телом и распластывает по стене. Ширакава чувствует, как его член подрагивает в нем, как задница наполняется горячей спермой, и сжимается сильнее. Ему кажется, что он вырубается на минуту или две. Карлос опускает его в ванну, отводит с лица волосы и всматривается в лицо. На губах его снова довольная улыбка, а в глазах все та же жаркая темнота. Словно ему не хватило, было мало — как и Ширакаве. *** Ширакава даже смущается от пристального внимания Карлоса. Тот растирает по пальцам мазь и не сводит с изуродованного колена тяжелого взгляда. Ширакава сглатывает, чувствуя сухость в горле, и подавляет в себе желание поджать ноги. Карлос обхватывает колено пальцами, разминает связки под ним, прихватывает икру и тянет Ширакаву на себя. Простыни скользят под ними, Ширакава оказывается прямо между раздвинутых ног Карлоса и чувствует, как начинает заходиться сердце. Он вдруг понимает, что не хочет, чтобы Карлос уходил. — Эй? Может, сходим выпить как-нибудь еще? — шепотом спрашивает Карлос и гладит его по бедрам и животу. — В следующий раз мы можем обойтись и без этого, — отвечает Ширакава, дергая его на себя. Они целуются лениво, Ширакава обнимает его за талию, вжимает в себя и довольно выдыхает. Колено совершенно не болит.