***
— Счёт «пятьдесят — тридцать» в пользу команды Гриффиндора! — радостно вопил Ли Джордан в микрофон. Трибуны ревели. Одни радостно кричали, другие презрительно улюлюкали. Малфой злился. Сегодня Гриффиндору ни за что не выиграть, решил он для себя. На этот раз звезде-Поттеру не отнять его славы. Дождь лил как из ведра, видимость была ужасная. Малфой оглянулся в поисках снитча. Мельком посмотрел на трибуны, пестрящие зелёными шарфами, а затем — красными, заметил Грейнджер. Она взволнованно смотрела на поле. Кажется, она украдкой взглянула и на него. Или ему почудилось? Малфой немедленно отвернулся от трибун, напряжённо вглядываясь в стену дождя. Он слишком крут для того, чтобы думать, смотрит ли на него эта грязнокровка. По крайней мере, ему так казалось. Сердце его билось чуть быстрее обычного. Но что это? С Поттером опять что-то не так: он полетел вниз с метлы. Впрочем, Малфою до этого не было никакого дела, ведь золотой шарик почти у него в руках. Набрав скорость, он ещё раз взглянул на трибуны. Грейнджер беспомощно наблюдала за падением Поттера, тщетно пытаясь что-либо предпринять, и Малфоя одолела лёгкая досада — теперь грязнокровка не увидит его триумфа, всё внимание вновь сосредоточенно не на нём. Слизеринец злобно дёрнул за рукоять метлы и резким движением руки схватил снитч. Со счётом «сто восемьдесят — пятьдесят» победу присудили команде Слизерина. Гриффиндорцы возмущались: «Это нечестно!». Слизерин ликовал. Малфой лениво смотрел по сторонам. Он слишком крут для того, чтобы разделять всеобщую радость слизеринцев, хотя на самом деле внутри его просто распирало от гордости, так как сегодняшняя победа — полностью его заслуга. По крайней мере, ему так казалось. После матча весьма довольные собой, своими улюлюканиями и своей командой, слизеринцы пошли праздновать. Игроки команды, переодевшись в сухое, присоединились к общему торжеству. Малфой ушёл в гостиную сразу, не заходя в раздевалку и не утруждая себя лишними переодеваниями. Он хорош и в спортивной форме. Да и зачем? Малфой слишком крут для того, чтобы…***
— Апчхи! …Чтобы потом слоняться по замку, словно вялая амёба, поминутно вытирая покрасневший от насморка нос рукавом своей мантии. По крайней мере, ему так казалось. — Апчхи! — эхом пронеслось по пустынному коридору седьмого этажа. Чёрт побрал бы этот дождь. Зачем он сюда поднялся, Малфой не соображал. Голова трещала так, будто по ней стучали молотком. Возможно, он шёл в библиотеку, но он уже не был уверен в том, на тот ли этаж он поднялся. Кажется, библиотека была на пятом или шестом… Или… А может быть, он изначально шёл в гостиную Слизерина? Сконцентрироваться было трудно. Усталость проникала в каждую клеточку тела, затрудняла любые движения, тормозила мыслительные процессы. Дойдя до поворота, Малфой остановился. Его вдруг одолел приступ сухого кашля так, что он даже согнулся пополам. Всё вокруг него: стены, пол — закружилось. Он с трудом удержался от глупого падения, стараясь опереться о стену — больше опираться было не на что. Он также не услышал чьих-то шагов и не сразу понял, что кто-то приближается прямо к нему. Грейнджер вышла из-за угла, в руках у неё, как всегда, была куча книг. Она застала его таким: с красными слезящимися глазами, захлёбывающимся в диком удушающем кашле, еле держащимся на ногах. Жалкое зрелище, подумал он, увидев Грейнджер, и хотел было рявкнуть, чтобы она немедленно убиралась отсюда прочь, но вместо этого послышался лишь ещё один громкий чих и какие-то хрипы. — Апчхи! — Малфой сердито шмыгнул носом и снова вытер его рукавом. — Будь здоров, — тихо сказала она, не смея поднять на него глаза. Грейнджер никогда не смела, если он находился так близко. Слишком близко, странно близко. Ближе, чем она привыкла. Внутри неё боролись два сильных желания: поскорее уйти, уйти как можно дальше, чтобы не видеть его, не слышать его бархатистого голоса, не вдыхать его терпкий запах, или подольше остаться, остаться и всё же переступить черту, которую она сама же и провела, остаться и быть не в силах видеть его таким… Таким измученным. — Исчезни, Грейнджер, — выдохнул Малфой, — не до тебя, — и снова зашёлся в приступе сухого кашля. — Тебе нужно в Больничное крыло. — Грейнджер встала у него на пути. — А тебе нужно убраться отсюда, и побыстрее, — огрызнулся он. — Ты ужасно выглядишь, — сказала она почти шёпотом и впервые в жизни подняла на него взгляд. Её глаза, отражавшие в эту секунду миллионы эмоций, были в стократ выразительнее, чем обычно. По крайней мере, ему так казалось, и он непременно залюбовался бы ими, если бы не стоял сейчас всего в паре метров от неё, если бы она не могла это заметить. — Какое тебе дело, как я выгляжу? — процедил Малфой сквозь зубы. — Иди в свою башню, учи уроки! Грязнокровка, — последнее слово он произнёс одними губами. Что было дальше, он помнил смутно, всё было как в тумане. «Грязнокровка», — звучало в голове у Гермионы. «Грязнокровка», — звенело у неё в ушах. К глазам подступала предательская влага, которую Грейнджер судорожно пыталась сморгнуть. Ничего. Она привыкла, и ей почти не больно. Больно, но не совсем. В конце концов, она всегда была за то, чтобы называть вещи своими именами. А кто она, если не жалкая грязнокровка? Малфой ясно указал ей на её место, и никем другим в его глазах она быть не может. По крайней мере, ей так казалось. Непроизвольным движением она схватила за плечи парня, ноги которого подкосились, и тем самым спасла его от позорного падения, вместе с тем обрекая на не менее позорное чувство — чувство, что ты слабак и падаешь в руки какой-то грязнокровки. Книги упали и так и остались валяться на холодном полу. К чёрту книги. Сложно сказать, что хотел сделать Малфой, — отпихнуть Грейнджер или же опереться на неё, — когда его руки мягко опустились ей на плечи. В глазах становилось совсем мутно. Сопротивляться больше не было сил. — Идём, — коротко сказала она, круто разворачивая его в противоположную сторону и ведя за собой по коридору, где, кроме них, не было ни души. Им повезло, что во время пасхальных каникул большинство учеников разъехалось, и замок пустовал. Грейнджер шла решительно, но осторожно, то и дело оглядываясь и замедляя шаг перед тем, как зайти за угол. Она выбирала самые пустынные коридоры, петляла и искала самые длинные, самые запутанные маршруты, не забывая при этом придерживать Малфоя, который, казалось, вот-вот свалится. Последний же волочился за ней на ватных ногах, то и дело чихая и кашляя, отчего звонкое эхо разносилось по всему замку, а Грейнджер сердито шикала, и взгляд её становился всё более и более обеспокоенным. Периодически Малфой сыпал в неё какими-то проклятиями и угрозами, которые в нынешнем его состоянии были больше похожи на бессвязный бред и выглядели крайне неубедительно. Впрочем, так или иначе, до места, куда вела Малфоя Грейнджер, им удалось добраться незамеченными и без происшествий.***
В комнате было душно. Малфой с трудом разлепил тяжёлые веки. Похоже, ему стало ещё хуже. С большим трудом он оторвал голову от подушки. Прилизанные некогда волосы были растрёпаны, а спина вся мокрая. Он увидел зелёный полог, мягкий ковёр такого же цвета и несколько кроватей с точно таким же пологом справа и слева от своей собственной. Он лежал у себя в комнате. В каком-то дурацком свитере, напяленном поверх рубашки, и мерзком красно-жёлтом шарфе, повязанном вокруг шеи. Шарф Гриффиндора. Её шарф. Гермиона сидела рядом с ним на кровати, её пальцы перебирали платину его волос, а в глазах читалось всё то же беспокойство. Откуда Грейнджер знает, где находится гостиная Слизерина, и как ей удалось выпытать у него пароль, Малфой понятия не имел, да и не хотел — слишком плохо он себя чувствовал. И в глубине души он был даже благодарен Грейнджер за то, что она притащила его в спальню, а не в Больничное крыло, — его он терпеть не мог, — напялила этот уродский вязаный свитер и гадкий шарф гриффиндорской расцветки, который он поначалу хотел сорвать и бросить куда-нибудь на пол или, лучше, в другой конец комнаты, громко возмутившись, но потом отчего-то передумал. Всё-таки это был шарф Грейнджер, и не просто от скуки она замотала в него Малфоя. Да и к тому же, боль в горле немного утихла, по крайней мере, не было больше ощущения, что его царапают гвоздями. — Какого чёрта ты здесь забыла? — прохрипел он достаточно грозно. По крайней мере, ему так казалось. — Я могла бросить тебя в коридоре, Малфой, — сердито ответила Грейнджер, — в следующий раз так и сделаю. Пей. — Она протянула ему кружку с каким-то горячим напитком. — Что это? — спросил Малфой, принюхавшись. — Перцовое зелье, — ответила Грейнджер, — не бойся, не отравлю. Пей давай. Резкий запах Перцового ударил в нос, и он бы непременно это почувствовал, если бы не треклятый насморк. Малфой взял кружку двумя руками. Тёплая, даже горячая, как и его ладони. Из кружки всё ещё валил пар, и сквозь него отчего-то приятно было смотреть на Грейнджер, сидящую рядом с выжидающим видом. Она то и дело отводила взгляд и принималась с особым интересом изучать зелёный ковёр у себя под ногами. Вопреки своему отвращению к подобного рода зельям и к Грейнджер в частности, Малфой, смешно зажмурившись, практически залпом выпил всё содержимое кружки, а затем поморщился. Необычный привкус зелья оставался на языке, по всему телу разливалось приятное тепло, и, кажется, голова уже не болела так сильно. Грейнджер одобрительно кивнула. — Вот, засунь это подмышку, — сказала она, протягивая ему какую-то длинную стеклянную вещицу непонятного назначения. — Это называется градусник, — пояснила она в ответ на вопросительный взгляд Малфоя. «И откуда у неё столько маггловских штучек? Не таскает же она их везде с собой», — подумалось Драко. В том, что предмет со странным названием — изобретение магглов, он ни капельки не сомневался. Только они могли придумать такую несуразную вещь. Старший Уизли был бы в восторге. Эти предатели крови просто обожают всю эту маггловскую ерунду. Для Малфоев же даже одна мысль о том, чтобы воспользоваться хотя бы одним из подобных предметов, была бы оскорблением. И всё-таки этот странный предмет, как и сама Грейнджер, вызвал у Малфоя несвойственный ему интерес. И за это он сам себя ненавидел. По крайней мере, ему так казалось. — Не смей совать мне свой маггловский мусор, Грейнджер! — вспыхнул он. — На кой-чёрт мне эта штука? — Чтобы измерить температуру, идиот, — с напускным равнодушием ответила Грейнджер, а затем встала и собственноручно поставила градусник Малфою, который, кстати, почти не сопротивлялся. — Лежи спокойно и не дёргайся, — твёрдо сказала она, заставляя его лечь на подушку и плотнее закутывая в одеяло. — Это ещё зачем? — спросил Малфой, наблюдая за её действиями. — Ты выздороветь хочешь или нет? — раздражённо ответила Гермиона. В ответ Драко лишь чихнул. — Апчхи! — Он потёр раскрасневшийся нос. — Будь здоров, — сухо сказала Грейнджер, протягивая ему упаковку бумажных салфеток. Сердце её сжалось, когда Малфой, беря упаковку, коснулся её руки. Разумеется, случайно. По крайней мере, ей так казалось. — Давай сюда градусник. Драко взял пару салфеток и, вернув странный прибор Грейнджер, снова откинулся на подушку. Зная характер Малфоя и его отношение к окружающим, подобный жест и отсутствие каких-либо грубостей с его стороны можно было расценивать как «спасибо». Теперь он исподлобья смотрел на Гермиону, которая вертела в руках эту дурацкую штуковину, пытаясь там что-то рассмотреть, но сразу же отвёл взгляд, как только она вновь подняла глаза. — Тридцать восемь и пять, — задумчиво произнесла Грейнджер. — Что это значит? — спросил Малфой, хотя его абсолютно не интересовали маггловские изобретения. По крайней мере, ему так казалось. — Температура твоего тела равна тридцати восьми и пяти — выше нормы, — пояснила она и добавила: — Нужно сбивать. — То есть магглы, — произнося это слово, он смерил её взглядом, — придумывают всякие штуковины, чтобы узнать насколько погано больному человеку? — честно говоря, что-то в этом было. — И как это работает? — спросил он после недолгой внутренней борьбы. Грейнджер еле заметно улыбнулась. — Вот столбик с делениями, на нём — цифры, — начала объяснять она, показывая термометр Малфою. — А это вещество, ползущее по термометру, называется ртуть. Ставишь градусник под мышку, и столбик поднимется или опустится до деления, которое и будет обозначать температуру твоего тела, понимаешь? — Я что, похож на идиота? — огрызнулся Малфой. Вынести то, как какая-то грязнокровка объясняет ему что-то, как последнему дураку, было выше его сил. Грейнджер обиженно нахмурилась, и он, сам не зная, почему, вдруг сказал. — Ладно, продолжай. — Температура здорового человека равна примерно тридцати шести и шести, — продолжила она уже более сдержанно. — Всё, что выше тридцати семи, говорит о том, что человек болен или заболевает. Самая высокая температура, указанная на термометре — сорок два. Это, как правило, летальный исход. При её словах в глазах Малфоя мелькнула тень страха. Что, если и его температура поднимется так же высоко? Грейнджер заметила его волнение, несмотря на все старания Малфоя выглядеть непринуждённо. — Не волнуйся, у тебя пока всё не так плохо, — успокоила она его. «Куда уж хуже», — подумалось слизеринцу. — И как тебя угораздило? Действительно, думал Малфой, как же его угораздило оказаться в собственной кровати вдрызг больным да ещё в компании грязнокровки, которая демонстрирует ему глупые маггловские штучки и украдкой усмехается над ним? В ответ на слова Грейнджер он только хмуро шмыгнул носом. Она попыталась дотянуться до его лба, но он грубо отдёрнул её руку, и, неожиданно для них обоих, их пальцы переплелись. Ещё одно резкое движение, и Грейнджер снова сидела у него на кровати. Его руки заскользили по её щеке, убирая за ухо прядь непослушных волос. Гермиона не сопротивлялась. На долю секунды Малфою показалось, что она немного, всего на пару дюймов, подалась вперёд. А может, и не показалось? К чёрту. Это уже не было важно. Он приподнялся на локтях, но Грейнджер одним лёгким движением заставила его лечь обратно. Её пальцы запутались у него в волосах, а расстояние между их телами начало стремительно сокращаться. Горячее дыхание опалило тонкую шею, и Грейнджер накрыла губы Малфоя своими. Поцелуй получился жарким. Должно быть, виной всему температура. По крайней мере, ей так казалось. Забавно, каким горячим может быть поцелуй человека, у которого такие холодные глаза. И обжигающие взгляды. Кончиком языка Малфой провёл по её губам и углубил поцелуй. Теперь он готов был поклясться, что температура его тела давно превысила пределы столбика термометра. В груди разгорелся настоящий пожар, а обжигающие поцелуи только подливали масла в огонь. И Малфой не захотел его тушить. Он не заметил, как его руки оказались на талии Грейнджер, обвивая её очень мягко и непривычно нежно, словно цветок — одно неосторожное движение, и тонкий стебель сломается. Девушка ответила на поцелуй. Ей нравилось зарываться руками в его волосы, в кои-то веки не прилизанные, ей нравилось ощущать на себе его дыхание, ей нравился его запах, — немного резкий и всегда узнаваемый, как и он сам, — и ей нравились его прикосновения. Местами резкие и даже грубые, но странно-осторожные, а иногда почти ласковые, совсем недавно она боялась их, как огня. Совсем недавно она мечтала его ударить и, кажется, ненавидела его в те минуты, когда переставала вожделеть. Но, чёрт возьми, ей всё это нравилось. А ему нравилась её кожа, такая мягкая и приятная на ощупь, когда проводишь по ней кончиками пальцев, ему нравились её губы, — их вкус он запомнит надолго, — и ему нравились её волосы, густые и непослушные, которые она тщетно пытается уложить каждое утро. «Как метёлка, — думал он про себя. — Но красивая, чёрт побери». Поцелуй прервался почти незаметно. Мягко отстранившись, Гермиона посмотрела Малфою в глаза. Всегда холодные и мрачные, словно пасмурное утро, они глядели на неё совершенно иным взглядом. Ни тени злости или презрения в них не читалось. Зато читался испуг, и Драко смотрел в ответ, ожидая реакции, словно смертельного приговора. Грудь его тяжело вздымалась, дыхание было рваным, прерывистым. Грейнджер глядела, не мигая, не смея отвести взгляд. В её глазах была паника. Она вскочила с кровати и стремглав помчалась к двери. — Нет. — Малфой схватил её за руку. Ему было противно находиться с ней рядом. Ему было противно даже заговорить с ней. Ему было противно. Всегда, сколько он себя помнил. По крайней мере, ему так казалось. Но не сейчас. Да что с ним такое творится? Почему-то он не мог её просто так отпустить. Почему, не знал даже он сам. Просто не мог и всё тут. Малфой всегда получал то, что хотел. Даже внимание грязнокровки. — Если проболтаешься хоть кому-то… — процедил он. Она испуганно закивала. Твёрдым, но осторожным движением, он усадил Грейнджер на её прежнее место — рядом с собой на кровать. Всё остальное время они провели в полной тишине, лишь изредка прерываемой приступами сухого кашля, который никак не хотел отступать, и чиханием. — Апчхи! — в который раз чихал Малфой. Грейнджер больше ничего не говорила, лишь кидала в его стороны взгляды, полные беспокойства и какой-то странной, непонятной ни ему, ни ей самой нежности. А он, в свою очередь, не переставал держать её за руку, как будто боялся, что если он вдруг отпустит, она встанет и уйдёт и больше ни за что не вернётся. Но она не посмеет, решил для себя он, не посмеет. Драко Малфой искренне считал простуду самым мерзким состоянием, которое только может постигнуть человека. В нём не было решительно никаких плюсов. По крайней мере, ему так казалось. Раньше. До этого дня. Сейчас же, лёжа в своей кровати и держа за руку грязнокровку, которую он, казалось, терпеть не мог, Малфой несколько переосмыслил свои прежние взгляды на простуду, на Грейнджер, на грязнокровок да и на всё остальное в целом. «Нужно было сделать это раньше», — корил себя он. «Нужно будет сделать это снова», — думала она.***
Хватка его начала ослабевать только пару часов спустя, и Грейнджер поняла, что Перцовое зелье подействовало — многострадальный слизеринец, сражённый банальной простудой, наконец, уснул. Она окинула внимательным взглядом его лицо, тело закутанное в кучу одежды и одеяло, словно капуста, руки, которые лежали поверх всего этого и одна из которых не переставала сжимать её ладонь даже во время сна. Гермиона была зла, очень зла на него. Сегодня он изрядно помотал ей нервы. Даже больше, чем обычно. Ей хотелось хорошенько врезать ему, и она бы обязательно это сделала, если бы он не лежал сейчас в бессознательном состоянии с высокой температурой, одетый в её свитер и укутанный её гриффиндорским шарфом. Вместо этого она наклонилась и накрыла его сухие горячие губы своими, даря ему ещё один, на этот раз совсем невесомый, поцелуй, который он в тайне мечтал получить вот уже целый год и боялся признаться в этом даже себе самому и о котором ему лучше было не знать, потому что тогда произойдёт то, чего Грейнджер больше всего боялась — его лицо вновь исказит эта извечная гримаса презрения и отвращения, которая причинит ей невыносимую боль. По крайней мере, ей так казалось. Она отвернулась, прервав поцелуй, который Малфой, наверняка, даже не почувствовал. По крайней мере, ей так казалось. До тех пора, пока он снова не сжал её руку чуть сильнее прежнего и с его губ не слетело всего одно слово. — Гермиона… Не Грейнджер, не грязнокровка. Гермиона. Сердце её забилось в бешеном ритме, а на лице расцвела улыбка. А Малфой всё продолжал сжимать во сне её руку, как будто боялся отпустить её, отпустить грязнокровку, которую он, кажется, ненавидел, и которой он, кажется, восхищался, общество которой обычно было ему противно, но с которой он не хотел бы расстаться, особенно теперь, к которой он испытывал крайне противоречивые чувства, главным из которых всё-таки было презрение. По крайней мере, ему так казалось.