***
Домой мы возвращались пешком. Солнышко припекало, играя золотистыми бликами в окнах домов и на лужах, коих многое множество разлилось по тротуару. Подставив лицо солнцу и купаясь в его теплых лучах, я неспешно шагала под козырьками магазинов. В отражении стеклянной витрины отразилась идущая с учебы девочка, и семенящий рядом большущий тигр в полосатом вязаном шарфике, несколько раз обмотанным вокруг шеи. Впрочем, тигра как раз больше никто и не видел, но на то он и являлся моим музом. Он осторожно обходил лужи, боясь замочить свои пушистые лапы и держа длинный хвост высоко над землей. Если уж говорить о его полосатой персоне, так она была изменчива, как и вдохновение, которое он мне поставлял. Сегодня он упитанный, в меру полосатый тигр, а завтра — вихрастый долговязый парень со все такими же желтыми глазищами. Веника я помню столько же, сколько и саму себя. Рос он вместе со мной, и вот уже обзавелся длинным именем — Вениамин, и очень им гордится. Хотя было бы от чего. Лентяй это тот еще. Продуктивность у него большая, а вот как завершить начатое, так это без него. Ему лишь бы идеи мне подкидывать. Общались мы с ним исключительно молча, и про себя, можно было бы назвать это телепатией, если бы Веник был существом из плоти и крови, а не мыслей и фантазий. В остальном мы были дружной командой, которая периодически ссорилась, после чего Веник объявлял бойкот и бросал меня на непродолжительный отрезок времени, но всегда возвращался. Как Карлсон, только полосатый, и с хвостом. По дороге мы зашли в магазин. На двери мелодично звякнул колокольчик. Народу было не много, но очередь мы успели настоять. Веник, привередливая скотинка, долго терся у полок с чаем, разрываясь между Гринфилдом и Tess. Чаеман несчастный. В итоге купив зеленый, и измотав нервы молодому продавцу, взгляд которого явно выражал желание запустить в меня этим самым чаем, мы с чистой совестью вывалились на улицу, просто в яркий осенний день.***
— Я дома! — оповестила я своих домашних, вваливаясь через порог. — Я, между прочим, тоже, — оскорбился Веник, но из вредности. Вечерами на него накатывала хандра. И хотя до вечера еще было несколько часов как минимум, готовиться он, как правило, начинал заранее. — Ты моя личная шизофрения, так что, увы, но знакомить с семьей я тебя точно не буду. Бросив сумку на диван, я прошлепала босыми пятками в ванную комнату, где ополоснула лицо под холодной водой и проверила с недавних пор живущего под ванной голубя. Пернатый повернул голову набок, рассматривая меня одним глазом и курлыкнул. — Знаешь, Чарли, можешь симулировать, сколько тебе влезет, но ты уже здоров. Можешь побездельничать еще пару деньков, и первым же рейсом отправишься обратно на вольные хлеба. После этого небольшого обряда приветствия я отправилась на кухню, где разогрела грибного супа и, сварганив быстро пару бутербродов, по ходу трапезы с набитым ртом невнятно отвечала на вопросы, как прошел день. Насытившись, засела за учебники с твердым намерением немного поучиться. Ага, наивная, так все и прошло, а как же… — Ты ведь не заткнешься, я права? Усевшийся на подоконнике Веник оборвал свое бассовистое мяуканье, которое называл пением, и утвердительно качнул головой. — Вот где ты на прошлых выходных был, а? — обернувшись к нему полностью, скрестила руки на груди, пытаясь принять самый подходящий для отчитывания вид. — А у меня было полно свободного времени, между прочим. Где ты шлялся, полосатый пуфик с усами? — Ты тиран, — обиженно надулся этот актерище, морща нос. Временами он напоминал большого ребенка. — Трудишься для нее, трудишься, и ни капли благодарности. У меня существует личная жизнь, в конце концов. Врет и не краснеет. Не знаю, куда он периодически пропадает, но я это списывала на его сонную натуру, любившую поспать. — Ты крайне ленивое и наглое существо, ты знаешь об этом? Остаток вечера мы с Веней провели на диване за просмотром Диснеевский мультиков, дружно напевая приставучие песенки, повторяя за героями на экране. Беря во внимание, что голосом и слухом был наделен только Веник, дуэт у нас получался не складный, но дружный. Поэтому все с облегчением вздохнули, когда мы наконец-то соизволили заткнуться, и то ради того, чтобы пореветь над драматичным финалом. Ночь между тем вступала в свои права, и если Песочный человек и существует, то он уже успел запорошить мне глаза. Спать хотелось неимоверно. Бросив взгляд на часы, под недовольное бурчание Веника, что я его бросаю одного в такой драматичный момент (папа Симбы как раз слетел со скалы), я безапелляционно удалилась в ванную. С шампунем я перестаралась, пены вышло больше, чем того требовалось. Со стороны я, наверное, напоминала одуванчик из пены. — Знаешь, я тут подумал… — Веник подкрался неожиданно, впрочем, как обычно. — Я там смотрел, внимал, проникался, в общем… — тут его голос приобрел воодушевленный оттенок. — А давай убьем персонажа! Я закашлялась, и тут же скривилась, когда шампунь попала в рот. — Для драмы же, не просто так. Помнишь, у тебя один фанфик есть недописанный? Так вот, если кое-что подправить, чуть-чуть драмы добавить, такая конфетка получится. А подправить нужно… Ты главное это, запоминай. — Веник, полоски твои за душу! Так быстро я голову еще не мыла…***
Ах, постелька, как мне тебя не хватало… С блаженной улыбкой натянула на себя одеяло и тут же замотавшись как гусеница в кокон, я закрыла глаза. Тихо, только часы стучат. Тик-так-тик… Под кроватью подозрительно зашуршало. — Веник, ни слова… — Ты спи-спи, а я тебе сказку расскажу. — Ага, а потом заставишь ее записывать, — зевнула, обнимая подушку и отворачиваясь лицом к спине. — Спать ложись, завтра у нас тяжелый день. Веник вроде согласился. Какое-то время была слышна возня под кроватью, где он дремал или же отсиживался обиженный, и его тяжелые вздохи, преисполненные таким глубоким страданием, что даже жалко его стало, и себя, понимая, чем это закончится. — До утра я забуду. Давай я тебе расскажу, ты запомнишь, и мы оба будем помнить. А утром запишешь. Идет? — Я тебя ненавижу, — пришлось вытаскивать телефон из-под подушки, и щурясь от ударившего в глаза света, искать заметки. Сон на сегодня из списка дел можно было смело вычеркнуть. — Ага, я тебя тоже люблю. А теперь слушай…***
Ночь — это время вдохновения. Даже волшебное время. То самое, когда сны бродят по миру, а больно творческие натуры бегут в магазин за новой порцией кофе или чая, чтобы не заснуть и продолжить творить-творить-творить… Муза сидела на краю крыши, свесив вниз ноги. Запрокинула лицо к небу, жмурится под лунным светом, считает звезды. Улыбаясь, она напевала бодрый и задорный мотив: Когда на синем блюде неба возникает блин луны Политый белою сметаной облаков. Включают люди телевизоры и первые сны И наступает время котов! Веник прислушался, дернув длинным хвостом. Потоптавшись на месте, он поплелся по нагретой за день крыше, переступая кабели проводов, змеящихся по черепице. — Выгнали? — посочувствовала Кэй, когда полосатый присел рядом. — Я гуляю сам по себе, — оскорбился тот, по-турецки скрестив ноги. — Ничего, я утром вернусь. Я всегда возвращаюсь. А то ведь пропадет без меня. Кэй согласно хмыкнула, болтая в воздухе ногами в полосатых гольфах и мыча припев известной только ей песенки. Она была крайне музыкальной, бросаясь из крайности в крайность, сменяя жанры как перчатки. Веник помялся, без интереса всматриваясь в огоньки города и вслушиваясь в его шум, а затем предложил, поражаясь собственной храбрости: — Может, тогда чаю? За знакомство. — У тебя с собой есть? — повернула голову в его сторону, и гулька из волос качнулась на затылке в такт ее движению. — Обижаешь, — вытащил из рукава связку чайных пакетиков, широко улыбнувшись, что называется «от уха до уха». — А еще термос и пара кружечек про запас. Никуда без него не выхожу. — А у меня с собой мармеладки, — поддержала муза, жестом фокусника извлекая из недр своей пестрой сумочки, словно сшитой из разных лоскутков ткани, небольшую коробочку сладостей. — Тогда будем считать это началом нашего прекрасного содружества. Они ударились кружками холодного чая, и Кэй захохотала, когда содержимое выплеснулось через край, полетев на сконфуженную физиономию муза, пятном расплывшись по зеленому пуловеру. Веник фыркнул, стряхивая капли, и дотягиваясь языком до кончика своего носа. — Держи салфеточку, — смеясь, протянула ему пачку влажных салфеток, найденную в том же сумки. — Ну, за знакомство, что ли! — и сама же закусила мармеладной единорожкой. Веник выдергивал салфетки из пачки, и наблюдая за новой знакомой, думал о том, как все-таки интересно построен этот мир. В один момент ты рядовой муз, а в следующий вот уже сидишь на крыше облитый чаем и хрустишь вкусностями в неожиданной приятной компании. Музы не сотрудничают, или же крайне редко. Характерами не сходятся, слишком уж разные жанры или вкусы предпочитают. И вообще это считалось непрофессиональным. Эту эксцентричную барышню в ярко-красном свитере на пару размером больше, так что ткань соскальзывала с худых белых плеч, он заприметил не сразу. Первый раз она появилась, когда влезла в класс через распахнутое окно в самый разгар пары. Веник тогда вытянулся как сурикат, поводя бархатными ушами и круглыми глазами уставившись на самую настоящую Музу. Видел он их крайне и крайне редко, и то эти заносчивые личности воротили носы, показательно демонстрируя свое «фи». Еще бы, они ведь не какие-то фикрайтерские, а настоящих Авторов, издавших как минимум одну книгу. Вот уж задаваки. Сударыня тем делом деловито огляделась, тряхнула головой (на затылке качнулся растрепанный пучок рыжих волос с невозможным множеством ярких заколок) и, поправляя на ходу свитер, который болтался на ней как мешок на вешалке и достигал колен, целенаправленно направилась к застывшему Венику… нет, прошла дальше, и присела на крышку парты сразу перед ним и его подопечной. Обвела аудиторию взглядом прищуренных глаз цвета молодого крыжовника, на секунду задержала его на Венике. Мельком кивнула ему, как старому знакомому, и склонившись над усердно что-то пишущей в тетради девочкой, принялась увлеченно нашептывать той идеи. Веник поставил локти на парту, подперев голову руками. Какое-то время он молча наблюдал за незнакомой музой. Та казалась полностью поглощенной своим занятием, и больше ничего вокруг не замечала. — Меня Веник зовут. Муза замерла, словно сильно удивилась, что ее окликнули, а затем, нехотя оторвавшись от буднической работы по навеиванию вдохновения, медленно обернулась. От ее сурового, пронизывающего взгляда стало неуютно. Острый, как скальпель. Веник сглотнул. — Кэй, — вдруг широко улыбнулась девица, возвращаясь к первоначальному занятию — отвлекать от контрольной и одаривать очередной творческой идеей.