***
В последующие несколько дней, покончив с утренними делами, я честно садился за стол и открывал ноутбук, но только и ждал повода отвлечься, и в конце концов бросил себя мучить, решив, что через некоторое время заскучаю от безделья и окунусь с головой в работу, а пока понемногу налаживал свое нехитрое одинокое существование. Заново вспоминал, как управляться с газовым баллоном и стирать белье в тазике. Нашел в сарае старенькую газонокосилку и вполне сносно обстриг траву вокруг дома. В том же сарае отыскалась почти нетронутая поленница сосновых дров, и вечерами я коротал время возле горящего камина. Но перед этим, закончив дневные дела, до темноты сидел на мостках, бездумно глядя на воду, наслаждаясь покоем и тишиной. Вскоре моему уединению пришел конец, хотя и не так, как я ожидал. Услышав шорох и заметив шевеление в кустах, я слегка струхнул, все-таки лес рядом, а я, как всякий коренной горожанин, отношусь к нему с некоторой опаской. Но вышедший из кустов довольно крупный, похожий на овчарку пес с длинной белоснежной шерстью не выглядел диким или агрессивным и смотрел на меня со спокойным интересом. — Ну, иди сюда, давай познакомимся, — предложил я. Неслышно ступая по мосткам, которые даже не скрипнули, несмотря на солидные размеры животного, он подошел и остановился рядом. Обнюхав протянутую ему руку, Пес со вздохом улегся на мостки, положив морду на лапы. Точно заметив мой вопросительный взгляд, он несколько раз взмахнул хвостом, потом снова опустил голову и прикрыл глаза. Поначалу я относился к Псу настороженно, но тот спокойно лежал или сидел рядом со мной, задумчиво глядя на воду и прибрежные кусты. Иногда звонким щелчком челюстей пытался поймать пролетающую мимо муху. Или просто подремывал, время от времени чутко поводя ухом. Я не сомневался, что у Пса есть дом — для бродяжки он выглядел слишком чистым и здоровым, да и вел себя с достоинством домашнего любимца. Как-то раз, чтобы проверить свои догадки, я прихватил из дома кусок колбасы. Пес аккуратно взял с ладони угощение, не спеша съел — явно из вежливости, а не потому, что проголодался, — и в благодарность пару раз махнул хвостом. Ошейник я заметил не сразу. Лишь когда после нескольких проведённых вместе вечеров осмелился погладить мохнатую собачью холку и наткнулся пальцами на ремешок из нескольких кожаных полос разного оттенка, перевитых шнуром с нанизанными на него цветными бусинами. Никогда не видел ничего подобного на собаках, впрочем, вряд ли хозяин купил этот ошейник в зоомагазине, скорее, сплел сам или заказал у какого-нибудь местного умельца. А может, не хозяин вовсе, а хозяйка — не у каждого мужчины хватит терпения после каждой прогулки отмывать и вычесывать своего питомца, а без этого шерсть очень скоро превратилась бы в грязный колтун, полный веток и репьев. Между тем, она была гладкой и блестящей, от пса приятно пахло чистым мехом и — едва уловимо — какими-то травами. Я не слишком люблю собак, но молчаливое присутствие неведомо откуда взявшегося зверя не раздражало. Наоборот, успокаивало. Во всяком случае, опасливо поглядывать в сторону леса я перестал. Я так и не смог определить, приходил ли Пес из деревни или из того странного дома. Пропадал он тоже неведомо куда. В какой-то момент, по одному ему известной причине, вставал, отряхивался и уходил с мостков, на берегу тут же исчезая в зеленых зарослях. Что касается дома, к этой загадке я окончательно потерял интерес, здраво рассудив, что если у него и есть хозяева, то не слишком общительные, раз до сих пор не пришли познакомиться, а значит, не нужно опасаться, что кто-то нарушит моё одиночество.***
Уезжая из города, я набил багажник машины продуктами, но спустя неделю с удивлением обнаружил, что у меня осталось не так уж и много еды, в основном, банки с консервами. Это означало, что придется на время покончить с затворничеством, которым я так откровенно наслаждался, и навестить большой мир, точнее, ту его часть, которая была мне доступна, а именно — ближайшую деревеньку. В лучах утреннего солнца лес казался куда более приветливым, и появлявшееся у меня по вечерам неприятное чувство, что из-за кустов наблюдает чей-то недобрый взгляд, испарилось без следа. По засыпанной сухими сосновыми иголками дорожке я миновал лес без всяких приключений. Затем, под монотонное стрекотание кузнечиков я пересек поле, засаженное какой-то травой с колосками, на всякий случай держась извилистой тропки — кто их знает, этих местных, еще по шее надают, если по незнанию потопчу какую-нибудь полезную траву. Дальше дорога шла под горку, потом снова вверх, и наконец передо мной показалась идиллическая панорама — три десятка разномастных домиков, поблескивающее зеркалом озеро, ветхая на вид церковь с новеньким блестящим крестом, и грунтовая дорога, желтой змеей уползавшая к еле видному на горизонте асфальтовому шоссе. При ближайшем рассмотрении поселение утратило свою лубочную красу — многие дома были давно не крашены, заборы местами покосились, а присыпанная песочком грунтовка в дождливый сезон наверняка превращается в огромную грязевую лужу. Магазин отыскался в центре поселка, между церковью и зданием, в котором размещалась местная администрация, пункт охраны порядка и сельский клуб, судя по висевшим на железной двери вывескам. Рядом бойко торговал небольшой рынок. У самой двери магазина расположилась со своим товаром совсем уж ветхая бабка, одетая, несмотря на жару, в толстую вязаную кофту и в шерстяном платке на голове. На деревянном ящике перед ней были разложены пучки каких-то сушеных трав, перевязанные нитками. Несколько разномастных собак дворовых пород дремали в тени. Я поискал взглядом Пса, но его среди них не было. Впрочем, не удивительно — трудно было представить этого аристократа валяющимся в пыли в компании здешних блохастых дворняг. Собаки молча проводили меня взглядами — то ли я не показался опасным, то ли им просто было лень подавать голос. Запасшись в магазине свежим хлебом, а на рынке — домашним творогом и пупырчатыми колючими огурцами, я обнаружил, что забил рюкзак почти под завязку. Правильно Марк говорил, что я непрактичный и не умею использовать обстоятельства в свою пользу. Не буду спорить, с Марком мне в этом отношении не сравниться. Парень далеко пойдет. Правда, уже без меня — и слава богу. А за продуктами можно через день-другой еще раз сходить, заодно и прогуляюсь. Однако против яблок, краснобоких и одуряюще пахнувших, я устоять не смог. Отиравшийся возле магазина парнишка лет двенадцати, солидно представившийся Василием, помог запихнуть яблоки в рюкзак, а я поделился с ним леденцами, которые продавщица отсыпала мне вместо сдачи. Мальчишка оказался разговорчивым, и тут же обрушил на мою голову целую кучу информации. Оказывается, в лесу созрела первая черника, а грибов в этом году мало, потому что лето выдалось сухое, почти без дождей. Магазин закрывается в шесть, но водку и пиво можно купить в любое время суток, постучав кулаком в заднюю дверь. Это мне вряд ли пригодится, но перебивать увлекшегося Василия я не стал. Еще он посоветовал в следующий раз взять рюкзак побольше и купить у его мамки ведро молодой картошки, а на яблоки незачем деньги тратить, тут неподалеку бывшие колхозные сады, их там сколько хочешь, тряси да собирай… — Ты значит, местный, — уточнил я, когда Василий наконец-то остановился, чтобы перевести дух. — Мы к бабке приехали, на каникулы, так-то я в городе живу. — Я тоже, — сказал я, хотя был уверен, что шустрый наблюдательный пацан и так не принял меня за деревенского. И, повинуясь непонятному порыву, добавил: — Знаешь озеро за Барским лесом? На этот вопрос Василий среагировал странно: брови поползли вверх, а рот приоткрылся в беззвучном «о». — Я там дом снимаю, на берегу, где деревянные мостки, — добавил я. — Неужели ты никогда там не был, тут рукой подать. — Знаю, — коротко ответил Василий и неохотно добавил. — Мы с пацанами туда не ходим, плохое место. — Почему? — не унимался я. — Вода грязная или тины много? — Просто плохое, — хмуро повторил Василий. — Ладно, пойду я, а то мать снова разорется, что пошел за хлебом и пропал на полдня. — Эй, погоди, — я поймал его за руку, не давая уйти. — Ты же мне так и не досказал про сад с яблоками… Оказывается, странности на сегодня еще не закончились — на Васькином загорелом запястье с трогательно выпирающей косточкой красовался кожаный браслет со знакомым плетением — точь-в-точь как на ошейнике Пса. — Прикольный ремешок, — осторожно сказал я. — Бабка у одного местного купила, — охотно объяснил Василий. Кажется, он готов был говорить на любую тему, если она не затрагивала дом у озера. — Это оберег. От сил зла. В устах мальчишки архаичное выражение прозвучало так забавно, что я невольно улыбнулся. Василий обиженно поджал губы и выдернул руку из моих пальцев. — Лучше бы мать в церковь тебя отвела, — неожиданно подала голос дремавшая возле своих гербариев старуха. — Некрещеное дитя — бесам потеха. Да и ты берегись, — неожиданно обратилась она ко мне. — Нынче полнолуние, самое время для этих. — Не слушай ее, она чокнутая, — деловито сказал Василий, разворачивая подаренный леденец и запихивая в рот. — Хочешь верь, хочешь нет, а только место и впрямь дурное, — пробормотала бабка. — И озеро, и дом… Тот, другой, что на самом берегу. — А кто там живет? — с любопытством спросил я. — Да поди разбери. То ли один, то ли двое. Не то зверь, не то человек. У этих разве поймешь. Услышав последнюю фразу, я почти перестал сомневаться, что Василий не ошибся с диагнозом. Очевидно, эта мысль отразилась у меня на лице, поэтому бабка, глядя неожиданно ясным и цепким взглядом, добавила: — Гляди, парень, и сам не заметишь, заворожит, заморочит бесовское отродье, — она повернулась к Василию. — И ты добегаешься, негодник! Все мамке твоей расскажу, что ты с чужими людьми разговоры ведешь — насует она тебе крапивы в штаны, как в прошлый раз! — Ведьма! Ведьма! Старая ведьма! — высунув напоследок язык, который конфета окрасила в ядовито-зеленый цвет, Василий припустил по улице, видимо, спеша к ожидавшей его мамке — упоминание о крапиве явно попало в цель. Я повернулся к бабке, надеясь, что в отсутствии малолетнего свидетеля сумею выпытать больше подробностей, но обнаружил, что та успела снова задремать, прикрыв глаза. Я закинул тяжелый рюкзак на спину и направился домой, по пути посмеиваясь про себя над деревенскими суевериями, а потом и вовсе позабыл о странном эпизоде, захлопотавшись по хозяйству. Пока я разобрал покупки, приготовил поесть и пообедал, день начал клониться к вечеру. Пес уже поджидал меня на мостках, и на его выразительной морде было написано крайнее неодобрение. — Больше не буду, — пообещал я, — в следующий раз приду вовремя. Не стану по пути ни с кем болтать, зачем слушать всякую ерунду. Пес слегка повел ушами — он часто делал это, когда я разговаривал с ним, точно показывая, что внимательно слушает. — На всякий случай — если какая-нибудь лесная тварь выйдет из кустов, ты же ее прогонишь? Волк, например, или лиса… Барсук… Ежик… Пес вздохнул и завалился на бок, подставляя живот закатному солнышку. — Понимаю, глупо звучит. И кого мне бояться, что за нечисть может здесь обитать — лешие или русалки? Зомби с заброшенного кладбища? Вампиры-кровососы? Пес встал и лениво потянулся, а потом потрусил по мосткам к берегу. — Погоди, и я с тобой, — окликнул его я. Сидеть на мостках в одиночку было скучно, отвык. Да и неуютно как-то… — Становлюсь суеверным, как местные, — сказал я Псу, который шел рядом, словно я его хозяин и это для нас привычно, и на минутку у меня мелькнуло сожаление, что мохнатый приятель в очередной раз исчезнет неведомо куда до завтрашнего дня. — Эй… — нерешительно окликнул я. — Может, в гости зайдешь? Но тот уже нырнул в кусты, только белая шкура мелькнула среди зелени и тут же пропала из виду.***
По мере того, как за окном темнело, мне все больше становилось не по себе. Над страшными историями легко смеяться при свете дня, а к вечеру здравый смысл как-то незаметно уступает место иррациональному «а вдруг?». Не бывает, как известно, дыма без огня. К тому же, как назло, в небе сияла полная луна, и ее молочно-голубой свет делал вечерние тени гуще и объемнее. Надо было понастойчивее приглашать в гости Пса — кто знает, вдруг прижился бы. Не так уж он и нужен своему хозяину, если болтается целые дни неизвестно где. А мне было бы не так одиноко по вечерам. Я повел плечами, чтобы избавиться от неприятного холодка между лопатками, и решительно распахнул дверь на улицу. В конце концов, я взрослый здоровый мужик, а не деревенская бабка или мальчишка-подросток. Бояться темноты и ночных шорохов в кустах — смешно и стыдно. Пусть я и вдали от цивилизации… Да если подумать, на улицах большого города по ночам куда опаснее! Когда первый порыв прошёл, я несколько подрастерял свою решительность — как ни крути, а лес был совсем рядом, пусть я и не верю, что в нем живут лешие и кикиморы. Или кикиморы — на болотах?.. Не знаю, какие тут звери обитают, но вряд ли деревенская детвора бегала бы по лесам без взрослых, водись тут волки, медведи или еще какие-нибудь опасные существа. Поколебавшись, я свернул на берег, надеясь, что на открытом пространстве буду чувствовать себя в большей безопасности. К тому же, с озера дул холодный ветерок — уважительная причина, чтобы через пару минут уйти в дом, не сознаваясь самому себе, что струсил. Лунная дорожка на масляно поблескивающих волнах почему-то не добавляла пейзажу романтизма, а делала еще более зловещим. Прибрежные кусты, днем весело шелестящие кудрявой зеленью, застыли, протянув ветви к небу, словно в безмолвной мольбе о чем-то. От воды поднимался полупрозрачный туман, завивавшийся маленькими вихрями на поверхности и медленно наползавший на берег. Некстати мне вспомнилось, что я ни разу не видел, чтобы мой мохнатый приятель пил из озера, даже в самую жару. А когда я кинул палку в воду и предложил Псу ее принести, тот посмотрел на меня, как на идиота, хотя охотно играл со мной в эту игру на берегу. И никто из местных грибников, проходивших мимо с полными корзинами, никогда не сворачивал к озеру, чтобы окунуться или хотя бы умыть разгоряченное лицо. Однако, судя по доносившимся с берега звукам, далеко не все старались держаться подальше от озера. Кто-то плескался в воде, ничуть не пытаясь скрыть свое присутствие. То ли никого не боясь, то ли считая, что сам напугает кого угодно. И это явно была не птица или мелкий зверек, а существо покрупнее. Несмотря на весь скептицизм, я почувствовал, что сильнее забилось сердце, а волоски на руках встали дыбом. Как назло, в памяти всплывали всякие страшные истории — про водяных лошадок-келпи, которые любят полакомиться человечиной, про танцующих на берегу вил, заманивающих в воду заглядевшихся на них парней… Я вполголоса матюгнулся и достал из кармана пачку сигарет. Привычные движения помогли успокоиться и начать рассуждать здраво, вернувшись мыслями к реальности. Ну подумаешь, плещется кто-то в воде — может, какой-нибудь нетрезвый деревенский мужик решил освежиться, прежде чем идти домой, чтобы от жены не так сильно влетело. Или туристы, соблазнившись уединенностью этого места, разбили неподалеку лагерь. А может, Васькины приятели сюда бегают купаться, тайком от родителей — как известно, нет лучшего способа заставить подростка сделать что-то, чем строго ему это запретить. В воде последний раз плеснуло, и купавшийся двинулся к берегу. Уже окончательно стемнело, но света полной луны было достаточно, чтобы разглядеть, что это человек. Или, по крайней мере, кто-то, на него похожий. Когда я пригляделся повнимательнее, у меня мелькнула мысль, что местная нечисть знает слишком много о моих вкусах, потому что из воды вышла отнюдь не прекрасная молодая девушка. Интересно, как полагается называть русалку мужского пола — водяной? Нет, водяной — старичок с бородой, а этот молодой и прекрасный. Как и полагается смертельно опасному существу нечеловечьей природы. Абсолютно обнаженный, только на шее темнело что-то вроде шнурка или ленты. С концов длинных, почти бесцветных волос, капала вода. В глазах, которые казались почти черными из-за расширенных зрачков, отражалась луна. — Ты кто? — спросил я. Голос прозвучал в ночи неожиданно громко, и парень недовольно поморщился. — Как тебя зовут? — продолжил я чуть тише. — Ты здесь живешь? Может, заблудился, потерялся? Он насмешливо фыркнул. — Ты здешний. Из дома на озере, — рискнул предположить я. — Деревенские не пошли бы так далеко на ночь глядя, да и побоялись бы. Он все так же молча кивнул — то ли подтверждая мнение о местных жителях, то ли признавая, что действительно живет в том странном доме, — и забрал из моих пальцев сигарету, про которую я совсем позабыл. Осторожно затянулся и поморщился, выпуская дым из полураскрытых губ. Потом отбросил сигарету в сторону и шагнул вперед, оказавшись совсем близко. Я вздрогнул от неожиданности, едва успев взять себя в руки и не шарахнуться в сторону. — Что ты де… — начал было я и запнулся, потому что он ткнулся губами мне в шею, куда-то под подбородком, потом провел приоткрытым ртом по коже и медленно втянул воздух, точно вдыхая запах. Я машинально провел по его плечам, смахивая капельки воды — жест, который я сделал прежде, чем осознал, кажется, выдал меня с головой, потому что он коротко вздохнул и доверчиво потянулся за поцелуем. Бережно коснулся уголка рта, точно спрашивая разрешения, потом медленно провел языком по нижней губе, словно опасаясь, что его вот-вот оттолкнут. Пришлось самому проявить инициативу, накрыв его рот губами и толкнувшись языком навстречу. Поцелуй вышел почти невинным — если не считать, что одновременно он успел расстегнуть пуговицу на моих джинсах и потянуть вниз молнию. Я заметил это, только почувствовав пальцы, гладящие член сквозь белье. — Может, все-таки скажешь, как тебя зовут? — спросил я в промежутке между поцелуями, но ответа не получил. — Пойдем в дом, там теплее и удобнее, — сделал я еще одну попытку. Но он только покачал головой и неожиданно плавным движением опустился на колени. Через пару секунд я почувствовал мягкие и осторожные губы на своем члене. Эти прикосновения были совсем не похожи на прежние робкие, почти неловкие поцелуи. Он ласкал меня умело и с явным удовольствием, ничуть не стесняясь того, что стоит перед незнакомым человеком на коленях, и единственное что на нем есть из одежды — кожаное ожерелье со знакомым мне плетением. Забывшись, я запустил пальцы в его волосы. Тонкие и лёгкие, они почти высохли, и я с удовольствием перебирал их, накручивал на пальцы, а под конец довольно сильно дернул, не сдержавшись. У меня давно не было такого вот спонтанного, животного секса. С коротким, но острым оргазмом, от которого стало почти больно, точно я освободился от чего-то, выплеснул наружу накопившееся внутри за последнее время напряжение. Когда я открыл глаза — кажется, буквально через несколько секунд, едва успев перевести дыхание, — на берегу уже никого не было. Я протянул руку, словно не веря в это, но пальцы встретили пустоту. Меня все еще слегка потряхивало, низ живота сводило сладкой судорогой пережитого наслаждения — морок мороком, но не мог же я вот так ни с того ни с сего кончить на пустом берегу, даже не прикасаясь к себе. И поскольку крепче молока я ничего сегодня не пил, словить такие глюки мне было не с чего, если только местные коровки не пасутся на конопляных полях. Зайдя в дом, я на всякий случай запер дверь на засов и трижды повернул ключ в замке. Потом проверил задвижки на оконных рамах. Подойдя к последнему окну, отодвинул занавеску и посмотрел сквозь стекло. Снаружи ни ветерка, лес стоит над гладью озера неподвижной громадой. И над всем этим — розовато-желтая луна, ровная, точно вычерченная циркулем. Полнолуние, как и сказала сумасшедшая бабка. Я был почти уверен, что не смогу уснуть, но отключился, едва коснулся головой подушки.***
Разбудило меня светившее в лицо солнце, потому что я позабыл задернуть занавески после того как прошлой ночью любовался пейзажем в лунном свете. И, кажется, за всю ночь даже не перевернулся с боку на бок, хотя обычно сплю беспокойно, давая Марку еще один повод быть мною недовольным. Впрочем, мало что из моих привычек он был готов признать не нуждающимися в немедленном исправлении. Даже странно, что мы продержались вместе столько времени — за счет интимной жизни, не иначе. Получить немного покоя я мог только затрахав его до полусмерти. С утра я готов был смотреть на вещи реально и признать случившееся со мной чем-то вроде сна наяву. Вот только не слишком ли реальным был сон? Или все-таки не сон, а наваждение, которое навело «дурное место»? Выходит, я мало того, что подпустил к дорогим мне частям тела не пойми кого, да еще и остался перед ним в долгу, не оказав ответной услуги. С другой стороны, не надо ему было убегать так быстро. Припомнив подробности ночного происшествия, я снова почувствовал возбуждение и взял себе на заметку по возвращении в город найти постоянного партнера, которому, как и мне, нужны не отношения, а регулярный, ни к чему не обязывающий трах. А то так и крышей поехать недолго. Физиологические потребности игнорировать нельзя, ни к чему хорошему это не приводит. Например, начинает мерещиться нечисть нетрадиционной ориентации и минеты при луне. Позавтракав, я внимательно исследовал берег, но не нашел ни примятой травы, ни следов на берегу, ни поломанных веток. Только остаток вчерашней сигареты, докуренный почти до фильтра. Если в здешних краях не водятся курящие русалки, это аргумент в пользу того, что ночной гость не был порождением моего воображения. Наскоро перекусив, я отправился в поселок, решив как следует расспросить бабку-травницу, что за бесовское отродье она поминала. Почему «не то зверь, не то человек», и что значит — «то ли один, то ли двое»? Старая ведьма, как сказал Василий. У меня возле дома целая скамейка таких ведьм. С них станется объявить молодого парня демоном ада за то, что тот курит, громко слушает музыку или не поздоровался, проходя мимо. А все девушки моложе сорока проститутки просто исходя из их принадлежности к женскому полу. Старушка, должно быть, обиделась, что я без должного внимания отнесся к ее словам, но найти путь к сердцу женщины любого возраста не так уж и сложно, если проявить внимание, подкрепленное каким-нибудь приятным подарком. Тут я надеялся на помощь Василия — наверняка шустрый мальчишка, который любит совать нос в чужие дела, подскажет, с чем идти к ней на поклон — с бутылкой вина или коробкой конфет. Но моим планам не дано было осуществиться. Бабки возле магазина не оказалось, только собаки по-прежнему дремали в тени. Прогулка по лесу несколько прояснила мозги, и я отчасти обрадовался этому обстоятельству — хорош бы я был, если бы начал выпытывать у деревенской сумасшедшей, что за нечисть водится в здешних краях. Так и самому в больничку загреметь недолго. На этой оптимистичной мысли я решительно завернул в магазин — раз уж проделал такой путь, не возвращаться же с пустыми руками. Буханка свежего деревенского хлеба, пачка сосисок — может, Пес не побрезгует таким угощением, раз копченая колбаса не пришлась по вкусу, — и упаковка импортного пива, за которым пришлось самому лезть в холодильный шкаф, на самую нижнюю полку — похоже, товар здесь не самый ходовой. — Лёш, ты скоро там? — послышалось с улицы через открытую дверь. — Да иду я, — проорал кто-то прямо над ухом, и я невольно отступил в сторону и повернулся. И тут же почти столкнулся нос к носу со своим вчерашним гостем. Или с кем-то, на кого он был очень похож. — Привет, — растерянно сказал я, понимая, что молчание неприлично затягивается, в то время как я откровенно пялюсь на незнакомого парня, чуть ли не разинув рот от изумления. А за такое в деревне можно и кулаком в зубы получить. — Здравствуйте, — равнодушно кивнул он, потом вопросительно поднял бровь — я по-прежнему загораживал проход, не давая пройти. — Надо что? — Да так, поздоровался просто, — сказал я и, понизив голос, добавил: — На всякий случай, учти — я не из болтливых. Если хочешь делать вид, что ничего не было… — Когда? — коротко спросил парень. — Вчера вечером, на озере. Не помнишь, что ли? На лунатика ты вроде не похож, — не удержавшись, подколол его я, и справедливости ради добавил: — Во всяком случае, сегодня. — Ты уверен, что ни с кем меня не перепутал? — Он оскалил зубы в недоброй усмешке. — Теперь уже и не знаю, — признался я. С каждой минутой мне все больше казалось, что я по-глупому обознался. Виной тому яркое солнце, светившее из окна или то, что он встретился мне в таком неромантичном месте, как сельский магазин, пахнувший нагретым деревом и свежим хлебом, знакомый незнакомец, которого, судя по окрику с улицы, звали Лёшкой, не выглядел, как существо из иного мира. Самый обычный, хотя и довольно красивый, парень, в потертых джинсах. Длинные волосы — вовсе не белые, а светло-русые — были собраны в небрежный хвост на затылке, чуть более темная щетина покрывала щеки. Закатанные до локтей рукава клетчатой рубашки открывали тонкие, но мускулистые руки, покрытые легким загаром, со свежей царапиной чуть выше локтя. Правда, в полурасстегнутом вороте рубашки виднелся такой же плетеный ремешок, что у моего ночного гостя, но в здешних местах это украшение, похоже, таскают на себе все подряд, от непонятно чьей собаки до деревенского мальчишки. — Зато я знаю, — резко сказал он. — Держись подальше, понял? — Да от кого? — потеряв терпение, рявкнул я. — От тебя, что ли? — Лешка, мать твою за ногу, ты идешь или как? — послышалось с улицы. — Мне до обеда еще на ферму надо! Шевелись, а то на своем горбу ящики попрешь! Я молча посторонился, пропуская Лёшку — тот повернулся боком, чтобы не задеть меня ящиком. На секунду мы оказались совсем близко, я поднял голову и встретился с ним взглядом. Не темные от расширившегося во всю радужку зрачка, как вчера, а обычные, светло-серые, глаза смотрели спокойно и чуть насмешливо — что, мол, съел, городской, не поймаешь, да и не знаешь ты толком ничего. На секунду мне показалось, что я уловил какой-то смутно знакомый запах, но Лешка не стал задерживаться рядом ни одной лишней секунды. Повернувшись спиной, он сбежал по ступеням и направился к стоящему возле магазина грузовику. Мимо на старом побитом велике проехал Василий, степенно поздоровался и подрулил к магазину, ловко объехав дремавших в тени собак, которые даже ухом не повели. — Ну что, надумал у мамки картошку покупать? — спросил он, с шаркающим звуком проехавшись подошвами по асфальту. Очевидно, этот нехитрый маневр он проделывал каждый раз, когда нужно было затормозить, поэтому сандалии на его ногах имели изрядно потрепанный вид. — В другой раз, видишь, у меня опять места в рюкзаке нет, — виновато сказал я. Разом потеряв ко мне интерес, Василий снова оседлал велик. — Подожди, Василий. Ты говорил, какой-то местный сделал твой браслет? Случайно не Лешка? Мальчишка помотал головой. — Его Олесь зовут. Сам я его не видел, к нему бабка ходила. Он чужих не любит, только со здешними водится, и то не со всеми. Вообще-то я не верю во всякое такое, в школе говорят, что всякие колдуны, ведьмы и вампиры — выдумки, они только в кино бывают. — А «оберег от сил зла» почему носишь? — не удержавшись, съехидничал я. — Он красивый, — бесхитростно признался Василий. — И с ним как-то спокойно. Может, и правда… Ладно, пойду я. А про картоху подумай, мать со дня на день всю распродаст, два мешка всего осталось.***
Пока я добирался до дома, пиво в рюкзаке стало неприятно теплым, и я затолкал его в холодильник, решив отложить одинокую пьянку на вечер. Зажечь камин, задернуть занавески, чтобы никакая дурацкая луна не подглядывала в окно, закрыть дверь на засов и выхлебать все шесть банок, пока не срубит. А до этого поработать хотя бы пару часов. В отличие от Марка, на деньги спонсоров я могу рассчитывать, только если предложу им интересный проект. На мостки я пришел куда позже обычного, и пса на месте не оказалось. Видно, надоело ему ждать, хреновый из него получился Хатико, но из упрямства я прошагал по мосткам и уселся на обычном месте, я же не ради собаки сюда прихожу. Полузакрыв глаза, чтобы можно было смотреть сквозь ресницы, я подставил лицо закатному солнышку. Вчерашние страхи показались мне детскими и смешными. В самом деле, разве в этом полузаросшем тиной озере, окруженном самым обычным лесом с елками и березами, в паре часов езды от мегаполиса, могут водиться какие-то сверхъестественные существа? Что до ночного происшествия, парень просто хотел развлечься, а потом смутился, что зашел уж слишком далеко, и смылся. А остальное доделало мое излишне живое воображение, подогретое глупыми деревенскими суевериями. Пригревшись на солнышке, я почти задремал, когда уловил за спиной поскрипывание досок и легкие, еле слышные шаги. — Ну наконец-то, — проворчал я. — Где ты шлялся, псина бестолковая, зайцев по кустам гонял? — Дела были, — услышал я и, дернувшись от неожиданности и испуга, чуть не свалился с мостков в воду. От падения меня спасло то, что Лешка бесцеремонно ухватил меня за шкирку. — А ты ждал, значит? — довольно спросил он. — Я думал, это собака. — Ты что, с животными разговариваешь? Совсем одичал на природе городской парень. А может, ты колдун? — Меня Илья зовут. А ты, значит, Лешка? — Можно и так, если нравится. Меня тут по-разному называют, — ответил тот и, не дожидаясь приглашения, уселся рядом со мной на мостки.– Эх, хорошо тут! — А местные говорят, что это дурное место, — не удержался я. — Как же, слышал, — усмехнулся Лешка. — А знаешь, почему? Когда-то давно, чуть ли не сто лет назад, какой-то парень здесь покончил с собой, прямо у своего возлюбленного под окнами. То ли утопился, то ли повесился на березе над водой — по-разному рассказывают. Говорят, его неуспокоенный дух до сих пор тут бродит. — Ты в это веришь? — Конечно, нет, — удивленно ответил Лешка. — Что я, совсем ебанутый, по-твоему? — Подожди, «у своего возлюбленного»? Хочешь сказать, он был влюблен в какого-то мужика? — Не в мужика. Графа или князя, не знаю точно. Смотри сюда, — Лешка обернулся и показал на тот самый загадочный дом. — Это остаток старой усадьбы, то ли сарай для лодок, то ли коттедж для прислуги. А чуть дальше от берега был господский дом — от него после пожара ничего не осталось, кроме фундамента. В двадцатые годы первый председатель здешнего колхоза его по камушку разобрал и в село свез. Домину отгрохал для себя и молодой жены. Вот только недолго радовался — жена спуталась с прежним хахалем, он их обоих из берданки порешил, а потом в колхозной конюшне вожжами удавился. — Какие страсти, Шекспир позавидовал бы, — не удержался я. — Любовь — она такая странная бывает, — пожал плечами Лешка и продолжил: — Выбрали в председатели другого мужика, тот сдуру поселился в том же доме — и тут засуха случилась, пшеница сгорела на корню, сена запасли на зиму всего ничего, пришлось половину племенного стада под нож пустить. Ну и загремел новый председатель в лагерь, как вредитель и враг народа. Следующий умнее оказался, в доме жить не стал, отдал его агроному, которого из Ленинграда прислали, поднимать сельское хозяйство научными методами. Тот сразу сказал — дурное место, проклятое, но куда ж денешься, пришлось вселиться. Смеялись над ним — вроде образованный, а туда же. Он обижался поначалу, а потом рукой махнул. С мужиками местными сдружился, стал к самогонке прикладываться за компанию. А как выпьет, рассказывал, что тот парень, то ли утопленник, то ли удавленник, является ему лунными ночами. Грустный такой, бледный. Ни слова не говорит, молчит и вздыхает жалобно…. В общем, так агроном до горячки и допился. Больше никто не хотел в этом доме селиться, даром что крепкий, просторный, а фундамент из тех самых камней, что остались от старой усадьбы. Карельский гранит — серый, с красными прожилками… — Что-то я не видел в поселке такого дома, — заметил я. История с каждой минутой становилась все более похожей на страшилки, которые рассказывают вечерами у костра, и я был рад подловить Лешку на вранье. — Так нету его давно. Прогрессивные советские колхозники после того, как агронома в психушку забрали, дом с трех концов запалили, а после камни на подводах из деревни увезли и в этом самом озере утопили. С тех пор, говорят, все наладилось, колхоз даже в передовые вышел. Такая вот история, хочешь верь, хочешь нет. Лешка залез в рюкзак и вытащил из него пластиковую бутылку с водой. — Жарко сегодня, — заметил он, откручивая пробку и поднося горлышко к губам. Меня бросило в жар — вспомнилось, как эти, или очень похожие губы, так умело и горячо ласкали меня прошлой ночью. И как сладко было их целовать, хотя на вкус они отдавали какой-то терпкой горечью. Лешка поймал мой взгляд. — Хочешь? — усмехаясь одним уголком рта, спросил он и, не дождавшись ответа, снова поднес бутылку к губам. — Хочу, — ответил я. — А ты? Его рука слегка дрогнула, плеснув водой из горлышка. Я проводил взглядом тонкую струйку, скользнувшую от запястья к локтю… — У тебя вроде ссадина была на руке, вот тут. Еще сегодня утром, — я дотронулся пальцем, размазывая каплю воды. Совсем как вчера. — Или на другой руке? — Не помню, — коротко, почти грубо сказал Лешка и отодвинулся. — На мне все быстро заживает, как на собаке. — Кстати, о собаках — с готовностью ухватился я за новую тему, чтобы сгладить неловкость, — бегает тут одна… — Собак тут много, — равнодушно сказал Лешка. — Не таких. Красивый пес, белый как снег. Очень умный. И на шее у него плетеный ремешок, совсем как этот, — я бесцеремонно оттянул воротник его рубашки. Пальцы скользнули по нагретым бусинкам и словно сами собой оказались в ямке между ключиц. От нагретой солнцем, чуть влажноватой кожи меня ощутимо повело, и я торопливо убрал руку. — Так это твой пес? — спросил я, виновато отводя глаза. — А что, понравился? Хочешь себе забрать? — недобро улыбнулся Лешка. — Шустрый ты. Вот только всё это зря. Ты все равно тут ненадолго, а таким, как он, в городе не место, — и уже куда более мягко, словно извиняясь за свою вспышку, добавил: — Я видел, как вы тут вдвоем сидите. Даже думал подойти, познакомиться. — Почему не подошел? — Увидел, что вам и без меня хорошо, — усмехнулся Лешка. — Не хотел нарушать твою тишину. Может, ты со здешними духами общаешься. Хочешь дождь из саранчи наколдовать, или еще чего. — Только не говори, что ни во что такое не веришь, — завелся я. Этот парень только что скормил мне сказочку про проклятый дом и призраков, а теперь насмехается! — У тебя на шее амулет заговоренный, который местный колдун сделал, думаешь, я не знаю? — Если веришь во что-то или в кого-то, кто тебя оберегает — так и будет, — серьезно сказал Лешка. — Оберегает? И что же? Кусок плетеной кожи? Или может, собака? — Может, и собака. А вот охраняет или наоборот — это уж как повезет. Слышал когда-нибудь о нагвалях, или демонах Ину? Или хотя бы об адских псах? — Кажется, что-то слышал, но не помню уже. Это что-то типа оборотней? — почти наугад спросил я. — Знаешь, я не очень увлекаюсь всеми этими — я чуть было не сказал «глупостями», но Лешка, кажется, догадался. — Ладно, городской парень, некогда мне с тобой болтать, — неожиданно сказал он, поднимаясь на ноги. — Дел много. И не дождавшись ответа, повернулся ко мне спиной и зашагал по мосткам к берегу. Вот и вся любовь, ни пока, ни до встречи, ни нежного поцелуя на прощание. — Эй, подожди! — спохватился я, когда он уже дошел до берега. — Так ты все-таки живешь в этом… Но Лешка не ответил, даже не обернулся, просто раздвинул кусты и исчез. Прямо как Пес до этого. И как они это делают, интересно. Должна же там быть тропка или лаз сквозь кустарник, или хотя бы кроличья нора или волшебная дверь в страну эльфов. Совсем заморочил меня Лешка своими мифами и легендами народов мира! Кусты стояли плотной зеленой стеной. При попытке раздвинуть их и заглянуть внутрь обнаружилось, что безобидные на вид ветки вооружены небольшими, но острыми шипами у основания каждого зеленого листка. А в тени этого природного забора, вывалив наружу язык, удобно устроился Пес. — Ну и где ты бегал, а? — спросил я. — Меня тут без тебя чуть в озере не утопили! Пес наклонил голову, точно задумавшись, после чего громко чихнул и смешно потер нос о лапу. — Ну да, я слегка преувеличил, — сознался я. — С мостков я сам чуть не свалился. Но и ты тоже хорош. Можно подумать, у тебя куча срочных дел, мог бы меня подождать, куда тебе спешить-то… Я остановился и засмеялся — прав Лешка, я и вправду одичал. Разговариваю с собакой и объясняю ей, что значит быть хорошим другом. Вот же глупость. На этот раз я не стал церемониться, а просто взял Пса за ошейник — разве не для этого их надевают на собак — и повел за собой. Конечно, справиться с таким здоровенным зверем, если бы он вдруг стал упираться, я бы не смог, но Пес, как оказалось, был совсем не против того, чтобы зайти в гости. Переступив порог, он с любопытством принюхался, потом обошел комнату по кругу — у меня невольно вырвался короткий возглас, когда Пес оказался в опасной близости от проводов стоящего на столе ноутбука, и он тут же осторожно отошел в сторону, ничего не задев и не зацепив. Повел носом в сторону кухни, но этим и ограничился — а между тем, настоящая деревенская собака, попав в дом, наверняка бы прежде всего выяснила, где дают еду. Потом Пес подошел к дивану и, поставив на него переднюю лапу, обернулся ко мне. На морде явно читался вопрос. — Устраивайся, будь как дома, — великодушно предложил я. Он тут же запрыгнул на покрывало и улегся, пристроив морду на вытянутые лапы. — Слишком ты умный для обычной собаки, дружок, — сказал я, потрепав Пса по загривку. — Может, ты и вправду оборотень или колдун в собачьем облике? Пес, разумеется, ничего не ответил, только сладко зевнул во всю пасть и прикрыл глаза. Набегался, наверное, за день. И вправду, как дома себя чувствует, того и гляди, уснет и захрапит. — Олесь! — окликнул я. Пес поднял голову, навострил уши и приветливо замахал хвостом, потом коротко гавкнул. — Дурак я, да? — спросил я, покачав головой. — А все Лешка со своими глупыми разговорами… Ну ладно, раз ты у меня в гостях, может, поужинаем? У меня сосиски есть. Пес снова широко зевнул, а потом вдруг соскочил с дивана и потрусил к двери. — Надеюсь, дело не в качестве сосисок, — пробормотал я, глядя, как он толкает лапой дверь, чтобы выйти наружу. — Что за день такой, все меня бросают. Раз угощать оказалось некого, с ужином я решил не торопиться и уселся за ноутбук, чтобы компенсировать утренние часы, которые я провел, любуясь на здешние красоты и охотясь за призраками. И свое послеобеденное безделье в компании красивого парня, который откровенно меня клеил, а я старательно делал вид, что не замечаю этого, потому что мыслями то и дело возвращался к другому, такому похожему и непохожему на него. Начав расчёты, я незаметно увлекся и ушел в работу с головой, пока ноющая от напряжения спина не напомнила, что я торчу за столом уже почти два часа. Я прикрыл уставшие глаза, мысленно подвел итог сделанному и решил, что банку пива определенно заслужил, а то и две. Откинулся назад — очень осторожно, но стул все равно предупреждающе скрипнул, — и сладко потянулся. За спиной послышался звук открывающейся двери. — Вернулся? — спросил я. — Будешь сосиски или уже мышей в лесу нажрался? За спиной раздался тихий смешок, и я стремительно обернулся. Он стоял в дверях, прислонившись к дверному косяку, словно не решаясь войти или ожидая приглашения. На этот раз мой ночной гость был одет в растянутую футболку, сильно выгоревшую на солнце, и шорты из старых обрезанных джинсов. Я осторожно выпутал из его распущенных волос застрявшую в них веточку с колючками. — Тебя зовут Олесь? — спросил я, пригладив его волосы и собрав их в горсть на затылке. Провел пальцами по такому знакомому ремешку на его шее. — Это ты делаешь эти… обереги? Ты и есть тот колдун, про которого рассказывают в деревне? Он коротко рассмеялся и встряхнул головой. Это можно было понять и как да, и как нет. Или он просто хотел, чтобы его волосы были свободно рассыпаны по плечам. Однако он не отстранился, и это показалось мне хорошим знаком. — Останешься со мной? На этот раз сомнений в ответе не было — он покачал головой. — Тебя ждут дома? Кто, брат? Он обижает тебя? — спросил я и наткнулся на недоуменный взгляд. — Может быть, бьет? Олесь откинул голову и рассмеялся, теперь уже открыто, не стесняясь, и я невольно рассмеялся вместе с ним, хотя минуту назад всерьез опасался того, о чем спросил. Когда его руки обвились вокруг моей шеи, я легко коснулся губами полузажившей царапины на его руке, чуть выше локтя.***
Утром я снова проснулся из-за незадернутых штор — солнце светило в лицо, забиралось под ресницы, ласково грело макушку. Уж не привиделся ли мне вчерашний день? Тем более что проснулся я, как обычно, один. Но разворошенная постель и пятна на простынях доказывали, что если какая-то магия была в прошлой ночи, то творил я ее не в одиночку. Мы так и не зашли дальше довольно смелых ласк. Он не настаивал, но я думаю, позволил бы мне куда больше, если бы я попросил. Но эту черту я не был готов перейти, кем бы он ни был: «бесовским отродьем», как уверяла старуха-травница, Лешкиным близнецом со слегка съехавшей крышей, или Олесь и Лешка — это один и тот же парень, который морочит мне голову. У меня накопилось немало вопросов, но задать их было некому, потому что Олесь не пришел ни этим вечером, ни следующим. Как и Лешка. И даже пес перестал появляться на мостках, хотя я приходил вовремя и сидел допоздна, пока не становилось темно. Ждал, сам не зная, зачем и кого жду. Окончательно запутавшись в своих размышлениях, я залез в интернет и обнаружил, что в чем-то Лешка был прав — истории про превращавшихся в собак колдунов и магов рассказывали по всему миру. Правда, про белых псов писали в основном хорошее. Например, белый пес-оборотень кадехо охранял запоздалых путников и помогал им благополучно добраться до дома. Правда, если пес был не белый, а черный, путник обычно исчезал навсегда… Нашелся и нагваль — животное-двойник человека или колдун, умеющий обращаться в зверя, тут мнения расходились, если вообще можно говорить о таком всерьез. Если он лизнет человека в лицо, тот потеряет душу, утверждал один из письменных источников то ли XVI, то ли XVII века. Судя по фотографиям, серьезная по тем временам книга, толстый рукописный фолиант с картинками, которые больше напоминали детские рисунки, изображающие какую-нибудь выдуманную крокозябру с лошадиными ногами и крокодильей мордой. Мне стоило бы посмеяться над всем этим, но почему-то не хотелось. Я не мог не думать о том, что ни разу не встречал одновременно Лешку и Олеся. И Пса не видел ни с одним, ни с другим, даже и не был уверен, что он действительно принадлежит одному из них, или им обоим в одном лице. Все, что было общего у этих троих — тот странный плетеный ремешок на шее. А еще — еле уловимый тонкий запах каких-то трав от собачьей шерсти. Так же пахла Лешкина загорелая, нагретая солнцем кожа, когда я наклонился к нему, совсем близко, чтобы рассмотреть амулет. Тот самый запах, который еще хранила вторая подушка на моей постели. Я продержался три дня, а потом отправился в деревню. Оказалось, моего приятеля Василия отправили в город — он ухитрился где-то подцепить ветрянку. Я узнал об этом от бабки-травницы, которая оказалась весьма словоохотлива, пока я не завел речь о доме на озере и спросил, что означает «то ли один, то ли двое, то ли зверь, то ли человек». Только покачала головой и поджала губы. Как я не пытался, не смог больше ни слова из нее вытянуть. Вернувшись домой, я пару минут постоял на крыльце, а потом повернулся и решительно зашагал к зарослям кустарника. Изрядно ободрав руки о колючие ветки, я наконец обнаружил брешь в этой живой стене. Пройдя через узкий проход между двумя колючими кустарниками — напоследок особо зловредная ветка так вцепилась в меня, что я чуть не оставил ей на память кусок рукава — я обнаружил вполне сносную тропку, петлявшую между молодых елочек. Вела она, судя по направлению, как раз к загадочному дому на берегу, остатку старой усадьбы, о проклятых камнях которой так живописно рассказывал мне Лешка. Очень скоро я уткнулся в потемневшую от времени кованую ограду с заостренными пиками наверху. Нелишняя предосторожность, когда живешь в лесу. Если, конечно, не забываешь запирать вход на все замки, чтобы незваные гости вроде меня оставались по ту сторону ограды, чего здешние хозяева почему-то не делали. Последний раз чертыхнувшись и стряхнув с ворота иголки и листья, я толкнул рукой ажурную калитку, к которой меня вывела тропка. Она поддалась легко и без звука — судя по свежим потекам масла, ее недавно тщательно смазали. За забором заросли были не менее густыми, но это уже был не лес, а запущенный сад — сирень, шиповник, калина и бузина переплетались друг с другом в живописном беспорядке. Несколько старых яблонь с белеными узловатыми стволами сгибали ветки под грузом созревающих яблок. Со стороны леса дом утопал в зелени и не выглядел заброшенным и нежилым — скошенная трава возле крыльца, клумба с лохматыми ярко-розовыми пионами, и рядом — узенькие и ровные, как по линейке, грядки с какими-то травами. По стене вились побеги плюща, сквозь узорную листву которого проглядывала потемневшая от времени кирпичная кладка. Сидевший на перилах крыльца дрозд, наклонив голову, посмотрел на меня черными бусинками глаз, кажется, ничуть не испуганный моим появлением. — Так и будешь стоять? — услышал я знакомый голос. — Заходи, гостем будешь.***
Толкнув дверь, я прошел по полутемному коридору, который закончился буквально через несколько шагов, и оказался в довольно большой и светлой комнате. Целую стену занимало огромное панорамное окно, открывавшее вид на озеро и лес на противоположной стороне. Напротив него стояло два плетеных кресла, словно для того, чтобы сидеть в них и любоваться пейзажем. Хозяина — или хозяев — нигде не было видно, зато мне навстречу, зевая и потягиваясь, вышел Пес. — Ну, здравствуй. Ты почему к озеру не приходил, а? — пожурил я, опускаясь на колени и запуская обе руки в белую шерсть. — Совести у тебя нет. Я, между прочим, ждал, волновался… Пес шумно выдохнул мне в ухо, застучав виляющим хвостом по деревянному полу, потом ткнулся мокрым носом в щеку — надо полагать, это было извинение. — Не ругай его, это я виноват, — раздалось у меня за спиной, и я невольно вздрогнул. — Он лапу поранил, пришлось запирать его дома, пока не зажила. — Как это случилось? — Подрался с другим псом, тот ему лапу и прокусил. Ему тоже досталось, не думай… Шерсть клочьями по двору летала. — Он точно в порядке? — заволновался я. — В полном. У меня тоже все хорошо, спасибо, что спросил, — Лешка криво усмехнулся. — Если тебя это утешит, он скучал и рвался наружу, словно чувствовал, что ты его ждешь. Мы даже поссорились немного. Лешка протянул руку, собираясь погладить пса, но тот отвернулся, уклоняясь от ласки. — Вот видишь! — засмеялся Лешка. — Ничего, пообижается и перестанет, не в первый раз. Ты-то сам не соскучился? — По нему или по тебе? — спросил я, но Лешка не повелся на провокацию. — По нам обоим, как я понимаю. Или нет? — он опустился на колени рядом со мной, требовательно заглядывая в глаза. — Каково это — когда есть другой человек, который во всем похож на тебя? — спросил я. — Не знаю, со мной такого не было. Чтобы во всем похож. А почему ты спрашиваешь? И вообще, зачем ты здесь? — Представь, что парень, с которым ты проводишь ночь, вдруг исчезает и не появляется больше, — осторожно начал я, — Я хотел узнать — может, что-то случилось, или я обидел чем-то, задел?.. — Или оказался не очень-то хорош в постели, — фыркнул Лешка и уже куда более серьезно продолжил: — А может, задавал слишком много вопросов? Или спрашивал не о том, о чем действительно нужно было спросить? На первую фразу мне стоило бы обидеться, но я решил пропустить ее мимо ушей и вместо этого спросил: — Почему ты злишься? Мне не стоило приходить? Или… я слишком долго раздумывал, прежде чем прийти? — Лешка не ответил, но я каким-то шестым чувством понял, что попал в точку. — Но я все-таки здесь. И ты не прогнал меня, даже предложил зайти. — Не очень-то радуйся, я, может, еще тебя не простил, — Лешка посмотрел на меня, точно прикидывая что-то, а потом резко поднялся на ноги. — Хочу тебе кое-что показать, — сказал он, протягивая руку и помогая мне подняться. Руку он после этого так и не выпустил и повел меня за собой, как мне сначала показалось, к двери, но в последний момент мы свернули в сторону и оказались возле лестницы с коваными перилами, которая спиралью уводила куда-то вверх — судя по высоте, не на второй этаж, а прямо на чердак. Подъем оказался нелегким делом, и Лешка не облегчал задачу, потому что под предлогом помощи и страховки сократил до минимума расстояние между нами. Он жарко дышал мне в шею, елозил ладонями по спине и бокам, то и дело сползая на задницу, в общем, нагло лапал меня. Когда мы добрались до конца лестницы, я запыхался и был изрядно на взводе. Под крышей было жарко, едва уловимый аромат трав, которым пропах дом, был тут сильнее и гуще, и неудивительно: пучки сушеных растений — корешков, листьев, соцветий — были развешаны на натянутой поперек чердака веревке. — Твое хозяйство? — спросил я. — Колдуешь понемногу, привораживаешь, порчу наводишь? Лешка неопределенно мотнул головой, что можно было понять и как да, и как нет, или отстань. Очень знакомый жест, только в более агрессивном варианте. — Не шути такими вещами, — серьезно сказал он. Словно в подтверждение моих слов, снизу раздался какой-то шум, и я невольно обернулся в сторону лестницы. — Он сюда не заходит, — ответил Лешка на мой незаданный вопрос. — Ступеньки слишком крутые. Ему не нравится. — О ком ты сейчас… — начал было я, но Лешка тут же перебил: — Вообще-то я тебя сюда не для этого привел. Смотри. Вслед за Лешкой я подошел к окну. Поверхность расстилавшегося перед нами озера была гладкой и ровной, и дом отражался в ней, как в зеркале, с его высокими и узкими окнами, верандой-фонариком, и если приглядеться, можно было рассмотреть отдельные черепицы на крыше. И даже два темных силуэта в отражении окна — я и он. — Если долго смотреть туда, начинает казаться, что тот дом — настоящий, а этот, где мы сейчас — только отражение. И если подует малейший ветерок — мы исчезнем в водной ряби. Как отгадать, где настоящее, а где иллюзия? На секунду мне показалось, что моей шеи невесомо коснулись сухие губы, но когда я обернулся, Лешка стоял в двух шагах от меня. — Пёс — белый, значит, ты… — я остановился, не зная, стоит ли продолжать. — Только не говори, что во все это веришь, — с улыбкой сказал Лешка. — Колдуны, оборотни и прочая мистическая хуета… — А если верю? — Ну, как хочешь, — пожал плечами Лешка. — Кто я такой, чтоб спорить? — Поцелуешь меня? — Не боишься? — Чего? Потерять душу? — У тебя есть полминуты, чтобы уйти, — помолчав, сказал он. — Удерживать не буду. Подумай хорошенько, потому что потом уже не отпущу. Мы не отпустим. Я закрыл глаза и начал считать. Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь… Я пообещал себе досчитать до конца, прежде чем дать ответ, но думаю, они оба уже знали, что я никуда не уйду.