Кроха

Очередное задание закидывает в такую непроглядную глушь, что из звуков здесь только шорох листвы на деревьях и уханье сов по ночам. Уже третий день Наташе и Стиву приходится скрываться в какой-то лесной сторожке. Здесь есть и консервы, и крупы, и даже чайник, который можно разогреть на печке в углу домика. И меньше всего эта сторожка похожа на жилище лесника. Но Стив не спрашивает: какая разница, если здесь можно пережить все то, что происходит вокруг? В домике пахнет сосной и дымом. Это почему-то напоминает Стиву о довоенном Бруклине и времени, прожитом с мамой. Кажется, так для него пахнет дом. И чёрт знает, как туда примешался запах дыма. Но веет уютом и тишиной, спокойствием и теплом, так что Стив просто шлёт все к черту и наслаждается вынужденным затишьем. Наташа рядом, под рукой. Она лежит на продавленном, скрипучем диване, который служит им единственной кроватью здесь, и читает что-то из имеющейся скудной библиотеки. Кажется, это какие-то сказки. Она весело болтает ногами, лёжа на животе, с интересом водит взглядом по строчками, и Стиву нравится наблюдать за ней. Он даже делает пару зарисовок, стараясь передать обманчивую мягкость и плавность Наташи, её грациозность и женственность в каждом штрихе. Получается неплохо, даже не в цветном варианте. И пока Стив рисует, Наташа неслышно подходит сзади, тычется подбородком в светлую макушку, а после шепчет в самое ухо: — Ты видишь меня такой? Стив не вздрагивает. Кивает только, оборачиваясь и мягко целуя в губы. Наташа улыбается, льнет к нему на колени и ластится, как кошка. Стив откладывает блокнот и нежно гладит её по спине. За окном в страстном танце сливаются Ветер и Осень. Листья кружатся над землёй, застилая небо и все вокруг. Красно-желтые вихри поднимаются до самых окон, и Стив видит их через стекло. Наташа тоже похожа на Осень: тёплая, ласковая, но только для самых близких людей, которых у неё — по пальцам одной руки пересчитать; яркая, как буйство красок, щедро разбрызганных осенью на листья и траву; живая и резкая, как внезапный осенний ветер, сметающий на своём пути все; любопытная, как осенние листочки, с ветром пытающиеся попасть в самые тайные уголки, и как холод, пробирающий до самой души; и стойкая, отчаянная, как листва, которая из последних сил не сдается порывам буйной воздушной стихии и держится на ветках. Наташа для Стива — что-то, что нельзя не любить. Он научился видеть её другой: не коварной шпионкой, которая пойдёт на все ради своих целей, а девушкой, которая любит утренний чай и корицу, а ещё мятный кофе по выходным. Им нельзя заводить привычки — куда с их стилем жизни-то? Но у Стива есть одна, живучая и крепкая, яркая, хитрая, рыжая привычка. У Наташи тоже есть привычка, слишком сильная для супершпионки и слишком понятная для девушки, которой всегда — в самой тёмной глубине души — хотелось быть любимой. Её привычку звали Стивом, и эта самая привычка была лучшим, что случалось с ней со времён знакомства с Клинтом. Ночи в этом лесу тёмные, таинственные, наполненные шёпотом листьев и шорохом крыльев лесных птиц. Наташа и Стив спят в обнимку на диване, тесно прижавшись друг к другу и переплетаясь ногами. Наташа утыкается носом Стиву в грудь, сворачиваясь в его объятиях и расслаблясь в сильных руках. Но посреди ночи она просыпается, слыша шорох совсем рядом. Открыв глаза, она ничего не видит. Вокруг темно, за окном нет ветра. Наташа вертится на диване, теснее прижимаясь к Стиву спиной, и смотрит в угол. В детстве бабушка рассказывала ей о домовых и барабашках, духах дома, с которыми обязательно надо дружить. И Наташа знает о них многое: что нужно задабривать их, относиться с почитанием, не злить, не произносить их имена вслух и не стараться увидеть их, если не хочешь беды. Она знает, как нужно приглашать домового на новое место и как можно с ним помириться, если вдруг обидел. Знает она и то, что домовой предупреждает о бедах и напастях. Вой — к смерти, плач — к горю, грохот посуды — к пожару, а стук на крыше — к большой ссоре. На её памяти не выл никто, но горел дом у соседей бабушки. Как раз после того, как в серванте сама по себе треснула чашка и зазвенела, будто от касания чем-то острым, хрустальная ваза. Поэтому сейчас Наташа напряженно всматривается в темноту и всей душой боится что-нибудь услышать. Шорохи слышатся совсем рядом, за спиной сопит Стив, и Наташа вцепляется в его руку. — Что такое? — сонно бормочет он. Наташа качает головой и поворачивается к нему лицом, легко поглаживая ладонью светлые вихры и ведя пальцами по контуру лица. — Ничего, показалось просто, — шепчет она, целуя его в щеку. В ней бурлит адреналин, кровь с шумом буквально носится по венам, разгоняя тепло и жар. И Стив рядом, так вовремя рядом, что Наташа, не сдерживаясь, льнет к нему, закидывая ногу на бедро, и целует — сначала в колючую от щетины щеку, а потом в губы, кусая, врываясь языком требовательно. Стив просыпается мгновенно. Наташа удивляет своим напором, потому что, господи, на часах четвёртый час ночи, нужно спать. Хотя завтра они все ещё будут в этом домике, Стива это мало волнует. Он обнимает Наташу, и она тут же сдаётся на его волю: обмякает, расслабляется под его руками. Эти руки никогда не причинят ей вреда, они будут рядом, поддержат, когда будет нужно. Так, как Наташа доверяет Стиву, она порой не доверяет самой себе. Он гладит её по спине, пересчитывая пальцами выпирающие позвонки и ребра, чуть сильнее давит на поясницу, в ямочки Венеры, и Наташа сходит с ума. Перекатывается, укладываясь на Стива сверху, и медленно толкается бедрами навстречу его. Стив тут же переворачивает их обратно, скользит руками по её телу, скрытому под большой футболкой. Соски твердеют под ладонями, тёмная ткань ложится шелком, эротично подчеркивая изгибы тела. В комнате темно, видно плохо, и это только добавляет остроты. Он ведёт руками ниже. Футболка у Наташи — до самых бедер, но он забирается руками под ткань, тянет вверх, открывая тазовые косточки, грудь. Наташа стягивает футболку, прижимаясь всем телом к горячей коже Стива. Он целует её плечи, родинку над левой грудью, шрам над косточкой на бедре. Наташа под поцелуями плавится, гнется навстречу, пальцами впивается в его волосы и тянет на себя, тут же целуя. Стив с ней нежен и осторожен, и Наташе не хочется ничего другого. Она выпутывается из белья и освобождает от него Стива, тут же призывно раздвигая ноги. Он входит одним слитным движением, выбивая из Наташи резкий выдох. Она жмурится, обвивает Стива ногами, скрещивая лодыжки за спиной. Он двигается медленно, плавно, целуя Наташу в шею, губами прихватывая ключицы. Она стонет, подаётся навстречу. И мир вокруг теряет своё значение. Сейчас есть только любовь, нежность и желание быть ближе, слиться в нечто единое. У Наташи внутри горит огнём, плавятся внутренности, бабочки сходят с ума и тянут её за собой в омут греховного наслаждения и тёмного удовольствия. Хриплые выдохи Стива над ухом только сильнее распаляют, заставляя быстрее подаваться навстречу, шептать молитвой «Стив, Стив, Стив, пожалуйста, Стив», слившееся в единую фразу на выдохе. Цепляться тонкими пальцами за широкие плечи, чувствуя, как под кожей напрягаются мышцы. И в голове мысли путаются, цепляются друг за друга, ни одна не даётся, чтобы осмыслиться. А Наташе хорошо так, что хоть в голос кричи. Но она лишь кусает губы, стонет, протяжно и сладко, и сводит ноги сильнее, вжимая Стива в себя. Он целует её в щеку, царапает щетиной нежную кожу. Утыкается лбом в ключицу и выскальзывает из неё, выплескиваясь на бедро. Ей хватает этого, чтобы нырнуть в оргазм следом, затеряться в наслаждении и увидеть звезды под плотно сомкнутыми веками. И уже на грани, краем уха она слышит тонкий вой за печкой в углу, и по щекам текут слёзы. Стив сцеловывает хрустальные капельки, успокаивает ее, вытирая чем-то бедро, и она засыпает на его груди, всхлипывая тихо и коротко. Утром они просыпаются от сообщения на спутниковый телефон. Им пишут, что обстановка стала легче, что опасность миновала и они могут выбраться из своего затворничества. На сборы уходит полчаса, и уже выходя Наташа снова слышит тонкий вой. У самой двери. Она оборачивается, в груди все противно ноет и тянет, по спине бежит холодок, а душу сковывает настоящий страх. Кажется, никогда в жизни ещё она так сильно не боялась будущего. Она отправляет Стива вперёд, обещая, что догонит. Правдами и неправдами убеждает его поверить. Целует, закрепляя обещание. И вихрем проносится по комнате: отрезает кусок хлеба, достаёт солонку, расставляет на столе. И все это время судорожно шепчет: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Стива она, как и обещала, догоняет. Берет за руку, сжимая пальцы. Он сжимает в ответ, нежно и осторожно. И Наташа думает, что все будет хорошо. Все должно быть хорошо. А в домике, остающемся за их спинами, маленький человечек, покрытый тёплой, мягкой шерстью, радостно доедает оставленный хлеб, щедро посыпая солью. Ему повезло, что девушка оказалась знающая. А то от всех, кто здесь ночует, и кусочка не дождешься. А вой… Он хотел пожелать этим двоим удачи и спеть на счастье. Да вот только петь эта кроха за свою долгую жизнь так и не научилась.