I wish there was another way out

Тик. Так. Тик. Так. Тик. Так. Тик... Руди раздувает ноздри, исподлобья глядя на часы. Он никогда не выносил звуков, мешающих тишине. Его тишине. Его собственная тишина состояла из мыслей. Мысли метались, затем успокаивались, словно укладываясь где-то в подсознании, потом вновь, потревоженные яростью, взмывали вверх, беспорядочно носились, шептались между собой, собирались в образы, чтобы заново осесть пылью по краям сознания. Руди закрывал глаза, брал укулеле. Длинные пальцы задевали струны, и звук раззадоривал мысли вновь; хаос, собственный хаос был его тишиной. Тик. Так. Руди продолжает смотреть на чертовы часы. Он не смог бы дотянуться, даже если бы очень захотел. Он не смог бы сделать им больно, даже если бы очень сильно захотел. Губы Руди, крепко сжатые, на миг расслабляются и дёргаются. Тик. Так. Тик. Так. Тик... Скоро придёт надзиратель с обедом. Он мог бы сломать ему руку. Он мог бы расцарапать его шею. Он мог бы... Тик. Так. Руди отводит взгляд. Ложится на кушетку. Он не знает, сколько ему осталось здесь находиться, но чувствует, что скоро покинет это проклятое место. Место, где взамен на свободу он... Он... Никому. Не делает. Больно. Тик. Так. Тик. Так. Если бы он только знал, как дорого стоит свобода. И его части, поганые и жалкие, отдадут долг. С этих пор их больше не будет трое. Он один - и он позаботится о них; и они станут частью его мыслей, и будут вертеться в сплошном потоке, оседая и взмывая, оседая и взмывая... Тик. Так. Хотел бы он, чтобы был другой выход. Но первым делом, как только Руди выйдет отсюда, он пойдёт в магазин с часами и разобьёт их все. Они будут лежать, застывшие, как мертвецы, их винтики будут разбросаны по полу вперемешку со стеклом, и Руди создаст хаос, и будет тишина, и мысли... Тик. Так. Как. Тяжело. Даётся. Свобода.