unua.

небо словно вылеплено из молока. облака закрывают тенью этот уже столетиями мертвый проезд и канал. переезд в череду проблем, а не вперед в бесконечность, а она не предел, ну, а я не у дел — бросаю гальку и надежды в вечность. еще хранит твое тепло и запах старая куртка, а я в своей нетрезвой и несвежей любви не вижу укурков и барышень самого древного дела и самого худшего сорта. тут все по Сартру, но не глубоко по-философски вдумчиво и долго — меня просто тошнит от качки, хотя мы совсем недавно вышли из порта. не деньги в заначке, а кусочки картона со стихами, и номером барыги, и квартиры с притоном, но он мне толкает не счастье под лампой с заискивающе-приторным тоном, а быстро доводит до точки, отпускает с миром, берет кисть и сливает мои резкие тона с мягким и теплым полутоном. на кончике языка привкус ржавчины и чего-то до боли знакомого, до боли горького, со вкусом скорби по трупу знакомого, кого-то близкого, первого, но мне не впервой ходить на могилы к любимым, единственным, искренне милым. хотя это все ложь, ибо обманом обтесывают камни для кисло-желтого кирпичного пути в бедламе. я никого не люблю, и за это меня нужно убить, ведь ты живой мертвец, раз не умеешь любить.