Comfortable

Они все пьяны практически в ничто. Кисок не особо хорошо понимает, что происходит вокруг него, кроме того, что на коленях Чебома сидит какая-то девица-европейка, смеясь, широко открывая рот, и принимая из рук мужчины стопку за стопкой. Она совершенно точно ведется на его английский и все эти похабные подкаты, и Чон надеется, что она совершеннолетняя, иначе у них будут проблемы. Потом эта мысль оставляет его, Саймон обводит пьяным взглядом сидящих за столом, не различает и половины лиц и нетвердой походкой уходит на танцпол. Он тоже продюсер, устал за работой не меньше остальных. Любая из этих размалеванных девочек, натягивающих майки так, что видно очертания не скрытой бюстгальтером груди, даст ему прямо здесь, если он щелкнет пальцами, но одна из них совершенно точно выделяется на фоне остальных. У нее узкие, короткие шорты и нет белья, когда она наклоняется, ткань еле-еле сдвигается, демонстрируя голые ягодицы. Она ему нравится. Ее темные волосы до плеч встрепаны, пряди прилипают к накрашенным блеском губам, и девушка совсем не против. Саймон понимает это еще в тот момент, когда касается ладонью ее поясницы, и она подается назад, подставляясь под прикосновение. Ее имя не важно, он все равно не вспомнит к утру ничего из этой ночи, и ведет ее за собой, проверяя в кармане драных джинсов наличие презерватива. Совсем не хочется подхватить какую-нибудь дрянь, а потом под вымышленным именем, заплатив врачу, лечиться. Они проходят мимо ничего не стесняющихся пар, трогающих друг друга прямо в зале, рука девицы оттягивает пояс его штанов, и до туалета дойти становится совсем сложно. Когда распахивается дверь, чуть не разбив Кисоку нос, мужчина видит совсем молодого парнишку, слишком слащаво выглядящего для такого заведения, довольного и растрепанного. Даже не взглянув на них, он тут же скрывается в темноте, разрушаемой светом стробоскопов. Саймон сталкивается взглядом с Сонхвой. Тот методично моет руки, застегивает ремень и поправляет край толстовки. Переглянувшись лишь секунду, и в этих взглядах нет ни осуждения, ни упрека, Грей уходит, оставляя мужчину наедине с его подружкой. Он абсолютно не жаждет смотреть, что здесь будет происходить. Девица расстегивает шорты и облизывает губы, теперь ее поцелуи будут с привкусом дорогого коктейля и искусственного блеска. Она ловко вытаскивает ремень из пряжки и запрокидывает голову, когда мужчина оставляет засос на ее тонкой шее. На заднем сиденье такси его ожидаемо тошнит, и Кисок опускает стекло, жадно вдыхая холодный ночной воздух. Он не помнит, попрощался ли хоть с кем-нибудь, хотя, какая разница вообще. Нашаривает в кармане толстовки телефон, половина пятого утра, обычно он сидит в клубе до самого закрытия, не желая возвращаться домой. Ни одного пропущенного звонка или входящего сообщения, как привычно, и Саймон надеется, что не потерял ключи, потому что, если соседа нет дома, спать ему в подъезде, а кто-нибудь из соседей обязательно выскажется по этому поводу. Может, даже полицию вызовут. Водителю совсем нет дела до него, какая разница, кого везти, лишь бы заплатил, и мужчина благодарен за это. В прошлый раз его вез какой-то молодой парень, и, кажется, Кисок пообещал послушать его записи, даже пригласил в лейбл для прослушивания. А потом, как чумной, засел дома, не появляясь в студии две недели. Консьерж приветливо улыбается ему, Саймон в ответ пьяно кивает. Мужчине нравится эта парочка парней, живущая на шестом этаже. На них никогда нет жалоб, не шумят по ночам, не таскают девок к себе, да и появляются не часто, хорошие жильцы. В лифте Кисока снова укачивает, приходится прижаться лбом к холодной стене, чтобы мир вокруг перестал вращаться. Перед дверью он сначала долго не может разобраться, какой ключ нужный, потом не может попасть в замочную скважину. Он слишком пьян, может и правда заночевать здесь? Но дверь распахивается, и он вваливается в коридор, упираясь лбом в чье-то твердое плечо. Сонхва цокает языком, отталкивает и уходит в комнату. В квартире практически не горит свет, только настольная лампа в гостиной, и Саймон благодарен сейчас за это, его глаза, наверное, лопнут, если увидят яркий свет. Мужчина падает на диван и стягивает с себя толстовку. На его шее засос и след от ярко-малинового блеска. Грей закатывает глаза. — Мне нужно было найти кого-то получше, — Сонхва кивает как-то понимающе, устанавливая будильник на телефоне. — Сиськи силиконовые, губы тоже, а сосать не умеет. Быстрее было самому справиться. Ли тихо смеется и откладывает телефон в сторону. — Мне тоже не очень повезло, парнишка оказался не особо опытным, — Саймон крутится на диване, собираясь уснуть прямо здесь, пусть даже ноги не влезают. — Он хоть совершеннолетний? — Кисок хрипло смеется, падая с дивана, и потирает ушибленный копчик. Грей помогает ему встать и ведет до комнаты, любезно доводя до самой кровати. — Сказал, что да. Я же не проверяю паспорта. Вставать в девять, спи. Ответ он уже не слушает, закрывая дверь и возвращаясь к себе. Но сон не идет. Сонхва вертится, сбрасывает одеяло, снова поднимает, укрываясь до самого подбородка, бездумно обновляет социальные сети, а после не выдерживает. Опять идет в гостиную, смотрит на горящую лампу, а потом перетряхивает толстовку соседа. На смятой бумажной салфетке выведенные неровным мелким почерком цифры и имя, видимо, та девица из клуба. Он сжимает ее в кулаке и на кухне выбрасывает в мусорное ведро. Опустошает почти половину бутылки холодной воды и направляется к себе. Теперь он может заснуть. Головная боль утром такая привычная, что никто даже не удивляется. Кисок выползает из комнаты на полусогнутых, держась за стены, и просит выключить этот ебанный телевизор, потому что у него голова сейчас взорвется. Сонхва, чертово господне творение, протягивает ему стакан воды и обезболивающее, целых три таблетки, немыслимая щедрость, и продолжает смотреть новости, не обращая внимания на все взывания к совести, уважению и другим мифическим существам в их квартире. Саймон обкладывает его минутной нецензурной тирадой и скрывается в душе. Грей довольно улыбается и делает звук тише. Утренняя миссия вполне себе удалась. Когда мужчина возвращается, его ждет такой крепкий кофе, что впору сдохнуть, когда делаешь первый глоток, и подгоревшие тосты, потому что Сонхва о чем-то задумался, пока готовил. Повар он вообще так себе, но лучше, чем ничего. Кисок расползается по барной стойке, заменяющей им стол, и говорит так, будто стонет. — Почему мы живем вместе? Я уже не помню, как выглядит моя собственная квартира. — Потому что здесь нас не ищут тронутые фанатки, а соседям абсолютно похеру, кто мы с тобой. Им не меньше шестидесяти всем, их нихрена не волнует, что ты типа крутой репер, — Грей оставляет чашку в раковине. — Сегодня твоя очередь мыть посуду. — Давай наймем горничную, пусть она убирает, — тяжелый взгляд мужчины тут же затыкает ему рот. — Ладно, я вымою. Только молчи. К выходу они готовы не меньше, чем через полчаса. Кисок все еще выглядит так, словно стал жертвой нападения наркокартеля, и пытается перед зеркалом скрыть свое изувеченное похмельем лицо капюшоном. Сонхва посмеивается и крутит на пальце ключи от машины. — Твою мать, — Саймон пошатывается, завязывая шнурки кроссовок. — Донеси меня. — Оппа, — мужчина округляет глаза и хлопает ресницами, словно девица на выданье. — Ты же такой сильный, отнеси меня сам. Грей кладет голову соседу на плечо и шумно дышит в шею, там, где все еще красуется засос. Кисок упирается руками в стену, чтобы не потерять равновесие. Почему у Сонхвы такая мерзкая туалетная вода? Его же стошнит прямо здесь, а потом он рухнет. Вот это будет зрелище, хоть билеты продавай на это шоу. Но Грей отстраняется слишком резко, мужчина опять пошатывается и роняет телефон на пол. — Я жду тебя в машине, но ты не торопись, у нас же нет никаких дел сегодня, не торопись. Дверь хлопает для Кисока с таким звуком, будто рядом с ним разрывается снаряд. Он с трудом присаживается, чтобы поднять телефон и, наконец, завязать шнурки. Он сдохнет по дороге в студию, как пить дать. Сонхва нетерпеливо и нервно барабанит пальцами по рулю. Как же его заебало это все. От Саймона воняет этой девкой, он же даже не удосужился найти в шкафу какую-нибудь другую одежду, надел ту же толстовку, что и вчера. Чем он вообще думал, когда соглашался на эти свободные отношения, больной влюбленный дебил. Никаких шлюх в их квартире, там Кисоку можно трогать только его, но в клубах этот уебок лапает девок направо и налево, даже не скрываясь от камер фанаток. Все это просто мерзко, никакого уважения к самому себе. Грей ищет, чем можно вытереть боковые зеркала, и тряпка нужного цвета обнаруживается под пассажирским сиденьем. Он наклоняется и тянет ее, но ожидания совершенно не оправдываются. Трусы какой-то очередной шлюхи, он не пользовался машиной уже несколько дней, с предыдущей их попойки в клубе, и любезно одолжил тогда Саймону ключи, чтобы тот не тащил девку в грязный прокуренный туалет. Могли бы хоть вещи свои не забывать. Сонхва выключает телефон, звонить вряд ли кто-то будет, подключает айпод к магнитоле и уезжает, оставляя соседа растеряно смотреть вслед отъезжающей машине. Кисок сплевывает себе под ноги, проклинает мужчину и вызывает такси. Просто, блять, отлично. Сонхва встречает Чебома на этаже, и тот выглядит убитым. Рассеяно кивает и бурчит что-то неразборчивое, похожее на «Доброе, блять, утро, рад, что ты не сдох». Грей больше рад тому, что никого еще не убил. В студии он заваливается на диван и поджимает ноги, то и дело встряхивая рукой, поправляя часы на левом запястье. Саймон приезжает через полчаса, и он злой, как черт. — Ты мне должен за такси, уебок. Не мог подождать что ли? Сонхва с совершенно непоколебимым видом достает из кармана аккуратно свернутые трусы и протягивает мужчине. Кисок ничего не понимает и смотрит на него, как на полного дебила. — Ты забыл в машине, вот, возвращаю. Не разбрасывайся больше вещами, — Грей улыбается так сладко, что зубы сводит, и снова откидывается на спинку дивана. — А они тебе не маловаты? — Чебом ржет в голос и прикладывает бутылку холодной воды к виску, ему даже собственный голос сейчас противен. — Или ты у нас не особо герой по части размера? Сидящий в рабочем кожаном кресле Локо вторит его смеху и пихает Кисока в плечо. У Саймона вся комната кружится, и он грязно ругается, посылая соседа по квартире в путешествие в такие дали, что не каждый знает маршрут. Сонхва ведет себя так, будто ничего плохого не сделал. — Давай, трезвей, — Кисок хочет разорвать его на мелкие куски. — Скоро приедет Чжевон с текстом, нам нужно закончить трек. А если ты не сможешь работать, то нахера потратил деньги на такси, чтобы приехать сюда? Чебом приземляется на диван рядом с Сонхвой и закидывает руку ему на плечо, кончиками пальцев поглаживая шею. Саймон посылает обоих нахуй и выходит из комнаты. Пак кивает в ответ на тяжелый вздох и предлагает переночевать сегодня в его квартире, Грей благодарит, но предложение отклоняет, пытаясь дозвониться Чжевону и узнать, когда он все-таки соизволит приехать. Он не успевает набрать номер, парень вваливается к ним в комнату, и все мысли о прошедшей ночи теряются в громких криках людей и напряженной работе. Они заняты шлифовкой текста несколько часов. Саймон часто ругается и выходит из комнаты, чтобы проветриться, потому что сосредоточиться на работе не может из-за головной боли и кучи других своих заебов, а еще у него приступы ненависти к этому мальчишке, которому Сонхва приносит кофе, когда у Вана глаза начинают слипаться. Он не спал почти всю ночь, доводя свою партию до идеала, и выглядит расстроенным, когда Кисок жестко указывает на ошибки. Грей хлопает его по плечу, обещая, что поможет, и подсказывает, какие слова лучше заменить, чтобы хорошо легло на бит. Саймон сжимает пластиковую бутылку и все-таки срывается. — Он же не сраная принцесса, хватит с ним сюсюкаться, — Чжевон впервые за время их сотрудничества смотрит испугано, и Сонхва чувствует потребность защитить мальчишку. — Закрой рот, а, — Кисок ненавидит их обоих. — У него опыта поменьше твоего, так что соизволь помочь ему, а не пихать свои понты во все щели. Иди, передохни, объешь Худи, она принесла что-то вкусное сегодня, только перестань драть нам всем мозги. Саймон хлопает дверью, и на вопросительный взгляд Локо отвечает многозначительным средним пальцем. Они, блять, хип-хоп лейбл, а не сказка про Рапунцель. Он шляется бесцельно по коридору минут десять, а потом все-таки идет, чтобы выпросить у Худи хоть какой-нибудь кусочек еды. Его желудок сейчас просто загнется. Чжевон очаровательно смущается, когда его целуют, прижимая к холодной стене туалета. Закрывает глаза и обхватывает руками за шею, подставляясь под ласки. У них разница в росте с десяток сантиметров, и он младше на 8 лет, но есть ли смысл останавливаться сейчас. Сонхва касается губами тонкой шеи, мажет языком по ключице, и Чжевон запрокидывает голову, роняя на пол толстовку. Он в одной тонкой футболке, и через нее горячие руки Сонхвы чувствуются особенно остро, особенно когда пальцы трогают живот. Ван не болтливый, он никому не рассказывает, что поддержку один из его продюсеров оказывает не только на словах, карьера дорога ему, и съезжает по стене, когда тело пробивает дрожь. Колено упирается ему между ног, и он сжимает плечи мужчины, подаваясь навстречу недостаточным толчкам. Ткань джинсов слишком плотная, и ему хочется раздеться, но Грей никогда не трахает его в таких местах. Для Чжевона — диван в студии, снятый номер в отеле, в трех кварталах от студии, но не туалет. Громкие шаги и наиграно деликатное покашливание заставляют его спрятать лицо. Кажется, он в заднице. — Ничего, я же не трепло, — Кисок даже не смотрит на них, хотя сам факт того, что Сонхва закрывает собой этого мальчишку с миллионом амбиций, раздражает. — Сейчас дела сделаю и уйду, вы не прерывайтесь. Грей тяжело дышит и ждет, Чжевон не поднимает головы. Ему так стыдно, что слов нет. Саймон и так зол на него сегодня, а оказаться застуканным в такой ситуации было совсем отвратительно. Когда они снова остаются одни, Сонхва виновато улыбается и поднимает толстовку, успокаивающе поглаживая по плечу. Кисок чокнутый, все это знают, нет смысла волноваться из-за его дебилизма. Они возвращаются к работе, Саймон кидает злые взгляды на них обоих, но больше не мешает, заталкивая своего внутреннего мудака куда подальше. Когда текст доведен до того состояния, чтобы оба продюсера сказали о его охрененном смысле и качестве, Ван наконец-то начинает нормально дышать. Утром они сведут его с музыкой, подправят все косяки, а сейчас можно и по своим делам разойтись. Чебом внимательно смотрит, как переглядываются мужчины, и надеется, что эти пидоры не развалят его лейбл. Они же не совсем тупые. Кисок вызывает такси и не отводит взгляда, следя за тем, как Чжевон садится в чужую машину, и как они с Сонхвой уезжают. Позднее они встречаются дома. Саймон покачивает в ладони невысокий бокал с виски, лед ударяется о толстые стенки, и мужчина смотрит, как сосед разувается и аккуратно ставит кроссовки у стены, пряча шнурки. Чертов аккуратист. Грей устало трет переносицу и идет в гостиную, падая на скрипучий кожаный диван. Кладет на колени подушку и складывает руки. Этот день его вымотал. Кисок садится в кресло напротив и внимательно рассматривает мужчину. — Я довез его до общежития, чтобы не трясся по автобусам или такси, неспокойное время для такого парня, как он, — Сонхва закидывает руки за голову и хрустит пальцами. Как же он устал. — А я уж подумал, что вы с ним куда-нибудь поедете, ты останешься с ним. Я же вам помешал сегодня. И как давно вы? — Грей не отреагировал, и Кисок сменил тему. — Я все еще не могу забыть ту дамочку из клуба. Ну, серьезно, половина этих шлюх ничего не умеет, а лезут в штаны. Сонхва тихо засмеялся, откидывая подушку в сторону. Резкая смена разговора сначала заставила его задуматься, а после позволить мыслям течь свободно, будто они действительно были лучшими друзьями, а он не был тупым влюбленным идиотом. — У тебя есть пятьдесят процентов, что они смогут отсосать, а мне даже мальчиков сложно найти, так что не жалуйся. Саймон, наконец, снял кофту. Лед на дне бокала растаял, превращая остатки виски в немыслимую бурду, и мужчина сдвинул бокал в сторону. — Они все равно не умеют работать ртом, никакие проценты это не решают. Я уже и забыл, как это, когда отсасывают с душой, — Кисок провел пальцами по выбритым вискам, Сонхва внимательно следил за его движениями. — Проститутки тоже, знаешь ли, не очень хороши в этом, один автоматизм, никакого удовольствия. А мне хочется, чтобы прям… Ты же должен меня понимать, у тебя тоже член есть. Грей приблизился к нему так быстро, что этого было и не заметить. Склонился над мужчиной, заглядывая в глаза, Саймон шумно сглотнул. Ему казалось, что он знает, к чему все идет, но не был уверен, хочет ли этого на самом деле. — Я тебе напомню, — Сонхва медленно опустился на пол между его разведенных ног и осторожно потянул ремень. — Что ты делаешь, — Кисок закрыл глаза, не желая смотреть и не желая останавливать, он не ждал ответа на вопрос. — Перестань, мы же договаривались… Его не слушали. Теплые пальцы провели по животу, вдоль пояса низких джинсов, расстегнули пуговицу и молнию, поддевая широкую резинку черного белья. Саймон приподнялся, позволяя раздеть себя. Он знает об их уговорах, сам настаивал на некоторых из них, но не может сейчас ни остановить Сонхву, ни остановиться сам. Штаны стянуты до колен, мужчина задирает его футболку до ключиц, обнажая подтянутый живот. Дорожка темных, коротких волос уходит от пупка вниз, Грей проводит вдоль нее, щекочет горячим дыханием кожу, никогда не выставляемую на обозрение. Он напомнит этому ублюдку, что такое хороший отсос. Саймон потом думать ни о ком другом не сможет, не после этого. Кончики его пальцев теплые, осторожно касаются вялого члена, проводят от головки до основания и обратно, и это щекотно. Кисок вцепляется в чужое запястье и широко открывает рот, когда влажные губы скользят по его животу, оставляя короткие поцелуи. Они спускаются к лобку, жесткие волоски колют губы, и Сонхва мягко, медленно скользит языком по горячей плоти. Он больше не использует руки, ладони гладят живот и бока, пальцы водят по ореолам сосков, и Саймон шумно выдыхает. Его член подрагивает, наполняясь кровью, и мужчина разводит ноги шире, позволяя любовнику устроиться удобней. Плевал он на их договоры, если можно получить хороший секс, не выходя из дома. Губы обхватывают головку, и Кисок готов врываться в этот горячий рот просто потому, что Грей — мужчина, и он знает, как лучше. Сонхва практически не пользуется руками, лишь придерживает твердый ствол, сдвигает крайнюю плоть, оголяя головку. Его губы сжимают коронку, совсем слегка, снова и снова, бесчисленное количество раз, пока шумный выдох Саймона не подстегивает к большему. Он обводит языком головку по кругу, кончиком трогает уздечку, но, стоит Кисоку попытаться толкнуться, чтобы получить больше ласки, как он отстраняется, облизывая губы. Когда Чон берет себя в руки, вцепляется пальцами в подлокотники кресла, язык снова касается головки, проводит сверху вниз до самого основания. Сонхва вылизывает его ствол так, что с него капает слюна, и лишь тогда он добавляет руку. Его красивые пальцы на стоящем члене — запрещенное искусство. Ладонь двигается синхронно со ртом, язык ни на секунду не прекращает касаться коронки и уздечки, и Кисок пытается схватиться за чужие темные волосы, чтобы задать темп. Грей ударяет его по запястьям, возвращая руки на подлокотники. Вот поэтому у Саймона нет хорошего минета в жизни, он всегда торопится. Сонхва дергает его за бедра, заставляя съехать с кресла, и опускает голову. Кисок к такому не готов. Он не готов просто сидеть, когда Ли вылизывает его мошонку с таким остервенением, что это доводит до исступления. Грей мягко засасывает яичко, ладонь движется по стволу, большой палец размазывает выступившую смазку по головке. Саймон стонет тихо, отрывисто, чередует стоны с шумными вдохами, и сжимает подлокотники так, что на искусственной коже остаются следы от его ногтей. Сонхва вылизывает его промежность, трогает пальцами, и от этого низ живота сводит болью. Язык снова касается мошонки, мягко и осторожно, словно все еще сомневаясь, а потом влажные губы целуют, прихватывают кожу, оттягивая, и у Кисока перед глазами белые пятна. Грей водит своими блядскими губами по члену, пальцы все еще ласкают промежность, и видит Бог, Саймон выебет его рот, если мужчина не сделает что-то. Сонхва снова обхватывает головку, засасывает сильно, спускается по стволу, принимая половину, и двигается быстро, резко, будто обещая дать желанную разрядку. Но потом останавливается, и Кисок перестает жмуриться. Грей смотрит на него, держит его член во рту и смотрит, не отводя взгляда, а потом опускается медленно, и у мужчины пальцы на ногах поджимаются, потому что любовник берет его полностью. Заглатывает до самого основания и облизывает мошонку кончиком языка, продолжая смотреть. Когда он выпускает член изо рта, Саймон хочет умереть. У Сонхвы затекает челюсть и немеет язык, он смачивает слюной и без того мокрую головку и двигает ладонью, позволяя Кисоку толкаться в нужном темпе. Мужчина запрокидывает голову, ему откровенно поебать, что взгляд все еще направлен на него, и срывается, когда пальцы пережимают его член у основания. — Блять, — Саймон смотрит зло, но глаза его полуприкрыты, и нужного эффекта не получается. — Если ты не дашь мне кончить, я выебу тебя. Сонхва хищно улыбается, кадык дергается под кожей, и он снова берет в рот. Пальцы все еще сжимают основание члена, и от этого хочется сдохнуть, потому что терпеть уже нет сил, а этот ублюдок играет с ним по непонятным правилам. Он двигает головой быстро и резко, губы постоянно сжимаются на головке, кончик языка щекочет уздечку при каждом движении головы, и Кисок хватает его за волосы, до боли тянет, чтобы любовник почувствовал хоть каплю тех страданий, которые он сейчас испытывает. Но внезапно пальцы исчезают, Грей продолжает насаживаться ртом на его член, и Саймон стонет. Низко и протяжно, он трахает его рот так, что, наверное, Сонхве больно, а потом сжимает волосы, заставляя взять полностью. Кончать в горячую глотку — восхитительно. Особенно когда любовник сам стонет и скребет ногтями по чужим бедрам, и от осознания того, что Грею это нравится, Кисок уже не может держать рассудок под контролем. Он никогда не кончал так долго, и от этого никогда не было настолько хорошо. После он не может даже нормально вздохнуть, растекается по креслу и вздрагивает, когда язык слизывает остатки спермы с головки. Сейчас это больно. Кисок рассыпается на части и собирается в единое целое очень долго, проходит минут пятнадцать, прежде чем он снова может говорить и дышать. Грей валится на пол и все это время приводит дыхание в норму. — Пиздец, — его голос сорванный, хриплый, и от этого еще более низкий, чем обычно. — Если бы я, блять, знал, что ты так умеешь, ты бы делал это каждое утро. Блять, я тебе на дверь в студии табличку повешу — «Ли Сонхва — лучший минетчик страны». А потом он замечает, что у Грея стоит. Оказать подобную услугу он не может, это же по-пидорски, а он трахает баб, но помочь рукой — вполне себе неплохая расплата. Его телефон звонит и выпадает из спущенных штанов. — Да, я сейчас приеду, — Сонхва хмурится, он на это не рассчитывал. — Не смейте начинать без меня, я уже еду. И он уходит. Ли оборачивается и смотрит в спину соседу, завязывающему шнурки. — Я тебе бесплатная шлюха что ли?! Отсосал и молодец?! Какого хера ты сваливаешь, уебок?! Дверь хлопает, будто Саймон ничего и не слышал, и Сонхва ложится на пол, сверля взглядом потолок. Вообще-то, он и есть бесплатная шлюха. Сам предложил отсосать, его никто не заставлял. Еще и удовольствие получил. Он чувствует себя грязным и мерзким, расстегивает штаны и дрочит прямо в комнате, вспоминая искаженное от наслаждения лицо Кисока. Он, блять, по уши в дерьме. Сонхва продолжает лежать, пока сперма на коже не высыхает, и лишь тогда, на негнущихся ногах, плетется в ванную и ужасается своему виду. Спутанные волосы, опухшие губы и черные тени, залегшие под глазами. Это самый настоящий пиздец. В комнате он падает на кровать, бьет по подушке кулаками, вымещая всю злость на Кисока, и игнорирует двенадцать входящих звонков от Чебома. Выдержка Сонхвы лопается в один момент. Вот они целую неделю готовят трек, репетируют до изнеможения дни напролет, остаются в студии ночью, а сейчас Чжевон стоит на сцене и проигрывает Ганхи подчистую. Грей даже смотреть на это не может, сжимает кулаки и пытается сдержать ярость. Саймон маячит где-то за его спиной, решая, стоит ли ему подойти и поговорить. Они вроде как коллеги, вроде как работали вместе над этим треком, и обыкновенные самоистязания Сонхвы сейчас вообще ни к месту. Если Чжевон проиграл, то они виноваты оба. Но, наверное, его слова поддержки совершенно не имеют сейчас смысла, потому что Грей уходит в гримерку, не дослушивает до конца, что говорят на сцене, и туда уже Кисок заходить не хочет, не прямо сейчас. Он находит Вана, кладет ладонь ему на плечо, утешая, несет лишенную смысла ахинею, потому что взгляд у мальчишки разочарованный и расстроенный. Чжевон низко кланяется, извиняется за то, что не смог, но Саймону на это как-то поебать. Они помогали с треком, они выступали вместе с ним, и, мужчина допускает эту вероятность, их личные проблемы могли принести этот проигрыш. Может быть, если бы они больше времени уделили работе, а не пьянкам и бесполезному сексу, сейчас все было бы по-другому. Ван решается зайти в гримерку, чтобы извиниться и перед вторым продюсером. Когда Сонхва возвращается, съемки уже почти окончены, и Кисок бы, вымещая собственные обиды, с удовольствием сказал бы что-нибудь язвительное о заплаканных глазах друга, но тот выглядит до неприличия спокойным. Щелкает пальцами несколько секунд, словно подбирая слова, и достает ключи от машины. — Поехали, Чебом приглашает, — Саймон вопросительно приподнимает бровь. — Они заняли целый этаж в клубе, обещали не трахать мозги из-за случившегося. Ты едешь или нет? Кисок соглашается, потому что очень хочется напиться. Забирает свои вещи и привычно садится на пассажирское сиденье, под тяжелым взглядом мужчины пристегивая ремень. Чужая машина — чужие правила. Через час Сонхва уже пьян. Он тупо ржет над любой дебильной шуткой Хеку, сам шутит так, будто у него проблемы с интеллектом, предлагает позвонить Хэсолю, проливает на футболку весь бокал виски и путается в собственных ногах, когда пересаживается поближе к Чебому. Они пьют на брудершафт, и, когда на секунду их губы соприкасаются для традиционного поцелуя, мужчины за столом разражаются громкими выкриками и улюлюканиями. Саймон делает вид, что ему это не интересно. Ему кажется, что Сонхву он никогда и не знал, вот таким — уж точно. Они приканчивают еще одну бутылку виски, и Грей закидывает на Чебома ноги, указывая пальцами на кроссовки и обиженно хныкая, словно тупая малолетка. — Пиздец теперь, пятно с замши не вывести. Пак понимающе кивает, опрокидывает еще один бокал, доливает Сонхве и размахивает рукой. — Я тебе другие куплю, две, нет, три пары! Грей согласно кивает, ловя мужчину на слове, и садится ровно, почти прямо, тесно прижимаясь к Чебому. Кисок на это лишь закатывает глаза. Пидор — он и в Африке пидор. Но взгляд не отводит, не понимая, что на самом деле происходит. То ли остальные не замечают этого, то ли только делают вид. Чебом его трогает. Касается кончиками пальцев плеча, утыкается носом в шею, гладит бок, задирая край футболки, демонстрируя кожу на животе и синюю резинку белья, словно показывая ему, Саймону, что он упускает. Мужчина откидывается на спинку дивана и внимательно следит за этой парочкой, внезапно воспылавшей друг к другу любовью. Он отлучается всего на несколько минут, дойти до туалета задача выполнимая для него, но, когда возвращается, хочет вцепиться в глотку им обоим. Сонхва затягивается из рук Чебома, и глаза его счастливые, хоть и абсолютно пьяные, а еще он, блять, клялся, что бросил, когда они съезжались. Кисок помнит этот тихий голос, утверждающий, что больше ни одной в рот, но вместо этого он хорошо берет члены, и, видимо, часто. Грей прижимается к мужчине ближе, позволяя его руке расположиться на заднице, и Саймон уходит. Спускается по лестнице, борясь с головокружением, и цепляет первую попавшуюся девицу за руку. Она довольно улыбается, тут же принимает приглашение, и Сонхва смотрит им вслед, опираясь на перила балкона. Свешивается, рассматривая спину мужчины, и позволяет рукам Чебома удерживать его за шлевки джинсов. — Поехали отсюда, я позвонил стаффу, они отгонят машины к студии, — Джей кладет подбородок на его плечо и перекрикивает музыку. — Я достану из шкафа твое идиотское полотенце. Только придурок мог выбрать что-то с мультяшными рыбками. — Это «В поисках Немо», — пьяно смеется Сонхва и разворачивается. Проверяет наличие телефона в кармане, достает ключи, чтобы отдать их стаффу. — Давай убираться, все остоебало уже. Они прощаются с остальной командой, допивают виски прямо из бутылки и с трудом спускаются по лестнице, еле-еле удерживая равновесие. Грей закидывает руку на плечо мужчине и плетется к выходу. Ебал он в рот Саймона. Возможно, пожелания подхватить что-нибудь венерическое будет вполне достаточно. Мысль настолько его греет и утешает, что Чебом впихивает его на заднее сиденье такси без каких-либо проблем, садится рядом и называет свой адрес. Дома у Джея привычно уютно. Знакомый беспорядок, разбросанные по коридору кроссовки, куча смятых листов на кофейном столике, потому что вдохновение приходит совсем не по расписанию, пустые банки от энергетиков и чашка. Для Сонхвы это все — как удар в самое сердце, ну, нельзя же быть таким растяпой и нихрена не убирать. Он плетется в душ, нужно смыть соленый пот и чувство вины, и Чебом действительно приносит ему его полотенце. Они оба смеются, спотыкаются обо все, что только можно, и вваливаются в спальню минут через двадцать. Грей бросает футболку на пол, хуже от этого в комнате не станет, а когда-то дорогая вещь превратилась в обычную тряпку, которую не отстирать после виски. Чебом рассматривает его, подходит ближе, касается кончиками пальцев горячей кожи. Сонхва позволяет, опускается на постель и дает себя раздеть. Кисок, этот ублюдок, даже слова не сказал после их проигрыша, оставляя его мучиться от угрызений совести, как и в каждый прошлый раз, а у него, Сонхвы, терпение не бесконечное. Какого черта он вообще связался с этим великовозрастным мальчишкой, который не может даже нести ответственности за свои слова и поступки. Чебом целует его, и это кажется таким правильным, что больно. И боль эта горячая, жгучая, заполняет его целиком, от макушки до кончиков пальцев на ногах, заставляя корить себя за неправильный выбор. Джей всегда рядом, знает, что сказать и сделать в любой момент, до сих пор ведет себя так, будто они по-прежнему встречаются, хотя Грей, черт дернул, оставил его ради призрачной, бесполезной надежды. И от этого тоже больно. Чебом знает его, как самого себя, и каждая его ласка — точно в цель, заставляет жмуриться от удовольствия и подаваться навстречу горячим ладоням. С Кисоком такого нет. Сонхва смотрит, как бы не хотелось от истомы закрыть глаза, как чужие руки оглаживают его тело, как губы оставляют на коже поцелуи, как движутся литые мышцы на плечах нависающего над ним мужчины. Он улыбается, когда Чебом шарит в столе, чтобы найти презервативы, и растрепывает темные волосы, которые в этой стрижке портят красивое лицо. Пак целует его и входит медленно, удерживая бедра. Сонхва вцепляется в чужие запястья и раскрывается для каждого движения, чувствуя, что в голове ничего не остается. Когда Чебом владеет им, у него нет никаких мыслей, только приятная пустота, заполняющаяся шумными выдохами, тихими стонами, бессмысленными словами и сплошным, словно океан, удовольствием. Он открывает глаза и обнаруживает себя в постели одного. Простыни смяты, тело болит, а в голове все еще пусто. Грей не утруждает себя поиском вещей, все равно жара стоит невыносимая, даже ночью, и уверенно идет на балкон. Джей сидит на диване и медленно курит, наблюдая, как рассеивается в воздухе дым. Почему-то удивительно спокойно. Сонхва садится рядом и смотрит на переливающийся неоновыми огнями шумный город через открытое окно. — Ты пиздец какой красивый, — Чебом смотрит на мужчину, не отрываясь, и ведет ладонью по голому плечу. — А он полный мудила. Забей на него. — Это я все и без тебя знаю, — Грей долго подбирает слова, чтобы продолжить, но ничего путного сказать не получается. — Если бы я захотел вернуться… — Я бы принял, ты в курсе. Но все это попахивает малолетством и долбоебизмом. Оставь его, он все равно нихера не видит дальше своего носа. Потом Чебом берет его еще раз, на этом самом диване, и говорит, какой он потрясающий продюсер и артист при каждом медленном толчке, и Сонхва верит. Потому что Чебом ему никогда не врет. Утром, когда Грей приезжает в студию, Кисок уже там, низко склоняется над столом, работая с Биваем над треком. Бенюн козыряет, приветствуя второго продюсера, и возвращается к треку, не дожидаясь, пока вдохновение случайно озарит его. Сонхва придвигает стул, чтобы присоединиться к ним, и ловит хищный взгляд Саймона, направленный на его кроссовки, с прошедшей ночи испачканные виски. — Тебе же обещали новые, — мужчина откидывается на спинку кожаного кресла и закидывает ногу на ногу. — Продинамили? Сонхва тихо смеется. У него слишком хорошее настроение, вскормленное утренним минетом и не подгоревшим завтраком. — Хочешь быть первым, кто подарит мне новую пару обуви? Милости прошу, Кисок-хен, приму с превеликой благодарностью, — Грей кивает и щелкает пальцами. Лицо Саймона — маска самообладания, чудом не трещащая по швам. — Да и шмотки у тебя, как я посмотрю, новенькие. Джей дал поносить? Сонхва продолжает улыбаться, дергая края одолженной утром футболки, его собственная пришла в негодность. Зачем злиться на дебила. — Ты попроси, он и тебе одолжит. На тебе отлично будет смотреться, только в плечах повиснет, прости, но ты худоват, — Кисок скрипит зубами, на его щеках играют желваки. — Предлагаю заняться работой, а не тратить время на тупые разговоры. Саймон закрывает рот, сдерживая рвущуюся наружу колкость. Ли прав, им стоит позаботиться о том, чтобы не вылететь позорно из шоу в компании оллкиллов. Они проводят за работой целый день, пока на улице не темнеет, и Бенюн просится домой. Ему нужно отдохнуть, голова отказывается выдавать хоть какой-то здравый, уместный вариант трека, он хочет поспать хоть немного. Мужчины кивают, и Кисок уходит проводить их последнюю надежду на победу в шоу до выхода из здания. Сонхва работает, почти не останавливаясь. Записывает и слушает, слушает и записывает, и так по кругу, пока пальцы не сводит от боли при каждом нажатии на клавишу. Он трет слипающиеся глаза и откидывается на спинку кресла, потягиваясь. Все его мышцы ноют, а позвоночник хрустит при каждом движении. На столе рядом оказывается высокий стакан из Старбакса, и имя на нем его, не Саймона, который устраивается в соседнем кресле и внимательно смотрит. — Ты серьезно ни разу не слышал, когда я тебя звал? — Грей разводит руками и касается пальцами края стакана. — Я на диване сидел часа четыре, предлагал помочь, но ты то ли глухой, то ли еще что-то. В общем, вот твой кофе, передохни. Пройдись, поешь, сделай что-нибудь, пока твоя крыша не уехала. А я послушаю запись, уж мне со стороны точно виднее, чем тебе. Шесть часов над треком без перерывов, ты тронутый, блять. Сонхва считает, что предложение вполне себе здравое. Единственное, о чем он сейчас мечтает, так это сходить, наконец, в туалет, и не сдохнуть по дороге туда, потому что все затекло до ужаса, и ноги колет миллионом иголок. Саймон занимает его место в кресле, и мужчина считает это за перерыв. После того, как все дела сделаны, а с кончиков волос падают капли, умыться ледяной водой было жизненно необходимо, Грей останавливается у открытого окна и жадно вдыхает теплый ночной воздух. Ему так хочется спать, что, наверное, он не сможет закончить трек сегодня, и вибрация телефона в кармане от входящего сообщения на секунду пугает его, привыкшего за эту ночь к одиночеству. «Могу приехать утром и записать свою часть». Чебом, как обычно, немногословен, когда дело касается работы. Сонхва стучит большим пальцем по дисплею, набирая бессмысленный текст, а потом все-таки отвечает. «У нас нихуя не готово, господин директор. Я извещу, когда можно будет подъехать». Он знает, что Чебом не обидится. Они знают друг друга слишком хорошо, чтобы улавливать сарказм даже в сухом тексте сообщений. В ответ ему приходят три дурацких смайлика и просьба поторопиться с треком. Грей возвращается, потому что устал, потому что его все заебало, и Саймон выглядит довольным, когда мужчина забирает со столика немного остывший кофе. Он горький, сливки даже не ощущаются на языке, и Кисок хлопает его по плечу, будто они все еще хорошие друзья. — Это охуенно, продолжай. Серьезно, реально круто звучит. Сонхва с облегчением выдыхает. Он хотя бы не проебал целый день впустую, уже хорошо. И внезапно на него накатывает такая усталость, словно тяжесть всего мира, глаза слипаются, и он бросает пустой стакан в стоящее под столом ведро, промахивается, но не обращает на это внимания, сил нет. Укладывается на диване, устраивая голову на жестком подлокотнике, и посылает к чертям всю остальную работу. Кисок приносит ему подушку, они часто остаются здесь ночевать, и все остальное превращается в размытое пятно. В день эфира Сонхву трясет. И без того немногословный, сегодня он молчит, пока девушка-гример старательно замазывает черные круги под его глазами от бессонных ночей, и даже успевает задремать от мягких, неторопливых прикосновений к своему лицу. Сидящий в соседнем кресле Кисок не затыкается ни на секунду, перекидываясь с Чебомом сотней шуток и обсуждая рабочие вопросы. Грею абсолютно все равно. Он не может дождаться, когда это долбанное шоу закончится, потому что у него больше нет сил, он редкостно заебался и хочет выспаться, а не проводить целые ночи в студии, работая над очередным треком. Их зовут, и мужчина движется на автомате, чуть не ошибаясь поворотом. Саймон громко ржет ему вслед, и хорошо бы врезать ему, но пошел бы он к чертям. У Бенюна подрагивают руки, они дают ему последние советы и занимают свои места. Где-то в глубине души Сонхва хочет, чтобы они просрали этот раунд и вылетели нахрен из шоу, чтобы он мог отоспаться и восстановить нервы. Они опять плетутся в самом хвосте, и только великим чудом снова остаются. Возможно, он действительно херовый продюсер. Кисока рядом уже нет, не осталось даже запаха парфюма, и тогда Сонхва может глубоко вдохнуть, беря себя в руки. Какого вообще хуя с ним происходит, он не понимает. Мужчина плетется по коридору и находит коллег по громким вскрикам и отборной ругани, которой они сопровождают каждое мало-мальски осознанное высказывание. Чебом ударяет его по плечу, его белый костюм уже смят, пиджак валяется на стуле, и никого, в общем-то, не волнует его состояние. Грей только и может, что натянуто улыбаться, потому что, правда, заебало. Джей прижимается губами к его уху и все равно говорит громко, за шумом музыки и гулом других голосов его почти не слышно. — Саймон вообще времени не теряет, — Пак сбрасывает входящий вызов, видимо, не такой уж и важный. — Уже какую-то девицу из стаффа зажал в гримерной, только и видел его руку у нее под юбкой. Вот, нигде не пропадет мужик. Сонхва не знает, зачем Чебом ему это говорит. То ли чтобы позлить, то ли чтобы подтолкнуть. Но с места он срывается быстрее, чем в голове формируется здравая мысль о нужности этого. Он врывается в гримерную, и девушка, та самая, которая красила его перед съемкой, торопливо одергивает юбку, стыдливо прикрываясь руками. Саймон смотрит на него со злостью, кажется, готов выкинуть из комнаты со всей силой, что у него есть, и сжимает кулаки. Вроде бы, насчет этого у них есть договор, и он все еще действует. — Ты, блять, ебнутый? — Грей повышает голос и не реагирует, когда девушка, выбегая, задевает его плечом. — Я спрашиваю, ты ебнутый? — Да что ты приебался ко мне? Кого хочу, того и трахаю. Тебя это вообще ебать не должно, — Кисок подходит ближе, и разница в росте только играет ему на руку. — Еще как ебет, блять. Не хочу ничего подхватить после того, как ты трахнешь очередную шлюху. Или ты, блять, забыл, что потом обычно трахаешь меня? Саймон совсем близко, его глаза черные от злости, а дыхание горячее, касается влажной от пота кожи на щеке. — Я же, блять, не боюсь, что ты подкинешь мне что-нибудь от Чебома. И с пидором трахаться тоже не боюсь. Так что закрой свой грязный рот и свали отсюда нахуй, — когда Сонхва пытается что-то сказать, Кисока прорывает. — А то ты отлично устроился. Трахаться не с одним генеральным, а сразу с двумя. Очень удобно, блять. Если один пошлет нахуй, второй точно прикроет. Пиздец как охуенно устроился. Или ты только с директорами ебешься, а, милый? Джей тебе не доплачивает за эту особенную должность? Саймон даже не успевает понять, как болезненный удар приходится ему в скулу. Он не разбирается и не выясняет, бьет в ответ, попадает в живот и в грудь, несколько раз заезжает по лицу и пропускает удар коленом между ног. Они дерутся насмерть, и Кисок все еще рвется, когда Донгаб, неизвестно как оказавшийся здесь, держит его за руки. Из разбитого носа кровь затекает в открытый рот, и мужчина сплевывает ее на пол, все еще с ненавистью смотря на Сонхву. Для слабака-коротышки дерется он очень даже неплохо. Чебом удерживает его, но Ли падает на пол, заливаясь истеричным смехом, запрокидывая голову назад. Потирает ноющую от удара скулу и смеется, ударяясь затылком о стену. В этой тишине хохот кажется полным сумасшествием и первым шагом к шизофрении. Увести Сонхву отсюда — самый настоящий подвиг, его не держат ноги, а все тело слабое. Чебом ругается сквозь зубы, тащит мужчину за собой, надеясь, что эта драка не станет достоянием общественности после тупого поста какой-нибудь недалекой девицы, заталкивает Грея в свою машину и не рискует везти его к себе домой. У него и так бардак, не нужно ему еще и разбитых вещей. Чебом трахает его на узком кожаном диване жестко и грубо, затыкает рот ладонью и оставляет засос под ключицей, усмиряя гнев Сонхвы, заставляя быть слабым и подчиняться. Когда они заканчивают, у обоих нет сил, они размазывают по мокрым от пота лицам остатки макияжа и шумно дышат. Их хриплые, сорванные голоса переплетаются, разрушая неидеальную тишину. — Спасибо, — сипит Сонхва, не зная, за что благодарит. То ли за то, что увел оттуда, то ли за этот секс, позволивший успокоиться. Продолжать он не видит смысла. — Что ты собираешься делать? — Джей ищет свои вещи в ворохе брошенной на полу одежды и чертыхается себе под нос, когда случайно начинает натягивать чужие трусы. Сидеть в студии голым для него кощунство. — Съеду сегодня же. Я так устал от всего этого, поэтому лучше будет уйти. Вряд ли мы сможем ужиться после сегодняшнего, а впереди еще слишком много работы вместе, — мужчина принимает свои вещи и одевается неторопливо, его все равно никто не ждет. В снова установившейся тишине вибрация телефона оглушающая, и Чебом, переводя дыхание, отвечает, пытаясь не хрипеть «Мам, все хорошо, я перезвоню позднее, занят немного». Сонхва завидует. Завидует всей жизни Чебома, такой свободной от всех запретов, которыми он сам себя окружает день ото дня. Грей вызывает такси, ему нужно забрать машину, чтобы потом собрать все до единой вещи в снимаемой на двоих квартире и вернуться к себе, где привычно пусто и спокойно. Джей завязывает шнурки и откидывается на спинку дивана, растрепывая волосы. — Если ты что-то надумаешь, звони, — Сонхва кивает. — У меня всегда есть место для тебя. Он не договаривает, но мужчина все понимает. Ему пора заниматься своей жизнью, а не пытаться стать частью чужой. Их поцелуй короткий и медленный, успокаивающий, Грей уходит, абсолютно уверенный в правильности всех принятых сегодня решений. В квартире тишина. Лишь гул работающего кондиционера и шум проезжающих мимо дома машин, врывающийся через открытые окна, разбавляет ее. Кисок, наверное, уехал снимать очередную доступную девку, что ж, теперь он сможет со спокойной душой приводить их сюда, никто не будет мешаться. Сонхва весь мокрый от ночной духоты, футболка неприятно липнет к спине, и душ вряд ли изменит что-то теперь, не заставит повернуть назад. Ледяная вода ударяет по плечам, стекает по коже, своим холодом выжигая остатки сомнений. Все верно, давно стоило это сделать, а он превратил себя в тупую малолетку, страдающую по парню, которому точно плевать. Он давно уже взрослый, пора уже поступать в соответствии с возрастом, а не с идиотскими чувствами. Все равно они кроме него самого никому не нужны. Когда он застегивает чемодан и убирает ноутбук в сумку, на пороге его комнаты появляется длинная узкая тень. Мужчина не оборачивается, продолжая собираться. — Решил съехать? — голос Кисока тихий, но отчетливо различимый. — Неожиданно, знаешь ли. — Заебало все, знаешь ли, — передразнивает Сонхва манеру разговора, еще раз окидывая комнату взглядом. Не хотелось бы сюда возвращаться за важными забытыми вещами. — Теперь квартира в твоем полном распоряжении, делай, что хочешь. Скула снова начинает ныть, и Грей прикладывает все еще холодную ладонь к щеке, надеясь уменьшить боль. Саймон приближается к нему медленно, словно загоняя глупую добычу в западню, и скрещивает руки на груди. — Может, нам нужно поговорить или еще что-то? Выпить чай напоследок, проститься, как хорошим соседям. Его голос насмешливый, не ответить на издевательский тон очень сложно, но у Сонхвы получается. — По-моему, мы уже отлично простились, освободи проход, я не загонял машину на стоянку, — Саймон продолжает стоять на месте, не собираясь и шага делать в сторону. — Когда мне выпишут штраф, я отправлю его для оплаты тебе. Да ты можешь съебать уже? Кисок целует его. Глубоко и жадно, хватая рукой за шею, второй держа за поясницу. Не дает ни выбраться, ни дышать, и все слабые удары по своему телу игнорирует, стараясь лишить воли. Это похоже на насилие, и Сонхва не помнит, чтобы соглашался на что-то подобное, но это их первый поцелуй с тех пор, как между ними закрутилось это дерьмо, и он не может оторваться. Губы у Саймона мягкие, горячие, а руки держат так крепко, что, того и гляди, кости треснут. Грей позволяет себе один короткий, еле слышный стон, когда поцелуй разрывается, и закрывает глаза, потому что не может все это выносить. Он не хочет быть выебанным в своей комнате съемной квартиры чокнутым соседом, по которому сохнет больше полугода. Но, кажется, Кисок решает все за него, толкая на постель и скидывая на пол мешающийся чемодан. Он задирает футболку мужчины до самой шеи, а потом сдергивает ее грубо и резко, потому что все лишнее. Сонхва цепляется пальцами за его запястья, царапая подушечки о металлический браслет часов. Он не может остановить, не хочет, потому что Саймон между его ног, упирается коленом в пах и продолжает целовать. Он чувствует себя таким униженным, смешанным с карьерной грязью, снова отдавая свое тело в чужое распоряжение. Кисок кусает его за челюсть, отвратительное ощущение, а руки скользят по груди, оставляя белеющие полосы от ногтей на коже. Кисок чувствует, как в голове что-то постоянно щелкает и гудит, словно сломанная техника, потому что с Сонхвой совсем не так, как с женщинами. Его можно трогать жестко, сильно, не боясь громкого вскрика от боли, сжимать бока и кусать кожу, а в ответ получать только стоны и податливо выгибающееся тело. Потому что Сонхве все это нравится. А еще с ним можно быть осторожным, касаться пальцами груди и живота и повторять этот путь губами и языком, слушая, как стоны сменяются шумным, поверхностным дыханием. Можно следить за бешено вздымающейся грудной клеткой, за движущимся под тонкой кожей кадыком, за напрягающимися мышцами на животе. Рассмотреть проступающие ребра, тазовые кости, острые ключицы, потому что обычно Сонхва прячет свое тело за свободными футболками и куртками, прячется от остальных. Кисок не знает, почему не делал это раньше. Он вздрагивает, чувствуя чужие пальцы в своих волосах, когда целует впалый живот, противится движению рук и останавливается, когда голос Ли срывается. Избавлять от одежды другого мужчину занятие слишком увлекательное, чтобы с ним торопиться. Особенно, когда это Грей, стыдливо пытающийся прикрыться, оставшись без штанов и белья. Он поджимает ноги, отворачивает голову, но Саймон сильнее и выше, он даже не вздыхает, когда разводит ноги, чтобы устроиться между ними. Он снова целует, и губы податливо приоткрываются, как белый флаг, как поражение. Сонхва стыдится открыть глаза. Он так ненавидит себя сейчас за то, что снова поддался, но поделать ничего не может. Он весь изломанный, изувеченный изнутри от этой чертовой любви, и Кисок зализывает его раны своими грубоватыми, неумелыми ласками, вытягивая на поверхность каждый нерв, заставляя звенеть. Но даже кисоково «сегодня будет по-другому» шепотом на ухо не помогает. Потому что он не умеет по-другому, может только брать и брать, не собираясь расплачиваться за каждый излом внутри Сонхвы. Саймон ведет ладонями по бокам, пересчитывает пальцами ребра, болезненно цепляет тазовые кости, а потом Ли широко открывает глаза, чтобы закрыть их в ту же секунду. Кисок берет в рот. Тот же самый Кисок, который не желал смотреть на его лицо во время секса, ставя на колени. Он полгода трахал его как шлюху из борделя, так что же он творит сейчас. Сонхва пытается держать себя в руках. Он боится спугнуть, потерять эту иллюзию, потому что реальностью быть оно точно не может. Саймон сосет совсем неумело, иногда задевает зубами нежную кожу и тяжело вздыхает, отстраняясь. Он бесконечно благодарен за то, что Сонхва не смотрит. Он чувствует себя ебанным девственником, что, по сути, так и есть, потому что он не знает, как спать с мужчиной. Все, что между ними было, сплошной инстинкт, Грей всегда был готов, ему и не приходилось ничего особенного делать. Ли все еще растянутый и влажный от смазки после Чебома, но, когда Кисок, с трудом раздевшийся, запутавшийся дважды в собственных штанах, раскатывает по члену презерватив и приставляет головку к отверстию, Сонхва открывает глаза и упирается стопой ему в плечо. Поразительно гибкий, будто не мужчина. — Если ты, блять, собрался меня насиловать, я выкину тебя в окно, уебок. Кисок сбивчиво извиняется, сам не знает, почему, матерится, когда понимает, что не знает, где искать смазку, и настойчиво толкается пальцами в чужие опухшие губы. Грей абсолютно порочен, когда облизывает пальцы, посасывает их, удерживая запястье. Он смотрит и не отводит взгляд, и у Саймона поджилки трясутся от того, каким может быть любовник. Он растягивает его торопливо, быстро двигает рукой, и Сонхва одобрительно стонет, вскидывая бедра. Всего один короткий поцелуй, прежде чем пальцы заменяются членом, и они стонут оба, потому что сегодня действительно все по-другому. Кисок двигается медленно, упираясь руками в подушку, позволяя обхватить себя ногами, и склоняется над искаженным от удовольствия лицом. Он понижает голос, хотя, куда еще ниже, и говорит с Сонхвой, зовет по имени, обещает выебать так, что он сидеть не сможет еще пару дней, и Грей отворачивается, отравленный ядом этого голоса, чтобы отчаяние не было так заметно. Он же не малолетняя мокрощелка, не будет рыдать, но, когда Кисок входит под совершенно другим углом, задевая головкой простату, он впивается ногтями в его запястья, выгибается, запрокидывает голову, пытаясь заткнуть себе рот. Его стоны перебудят соседей, но этот ублюдок словно специально продолжает говорить с ним, пока трахает. Это совершенно невыносимо. А еще это чертовски больно, когда чужая ладонь обхватывает его член и дрочит резко и быстро, не попадая в ритм с толчками. Сонхва кладет свою ладонь поверх кисоковой и задает темп. Он же, блять, музыкант, должен понимать. Кисок кончает первым. Запрокидывает голову, выставляя на обозрение тонкую шею и острый кадык, закусывает губу, крепко удерживая чужие бедра. Грей смотрит на него с нескрываемым восхищением в этот момент. Он просто невероятный, когда кончает, и не давать видеть это на протяжении полугода — настоящее преступление. Ладонь снова сжимается на его члене, а влажные губы касаются уха. У Саймона сотни заготовленных фраз и комплиментов, но все они для женщин, ни одно из этих слов не подойдет мужчине. И он говорит первое, что приходит в голову, надеясь, что сможет вместить в короткое предложение все, что его дерет изнутри. — Ты охуенный, — Сонхва стонет, толкаясь в чужой кулак. — Ты такой охуенный. Грей весь изгибается, дрожит, пачкая чужую ладонь спермой, зажмуривается и боится дышать. Что, блять, это вообще сейчас было. Кисок, который поцеловал его. Кисок, который трогал его, словно желанного любовника. Кисок, который взял у него в рот. Это не тот человек, которого Сонхва знает. Он живет с эгоистичным ублюдком, мнящим себя центром мироздания, так что же, блять, происходит. Саймон вытирает ладонь о простыню и шумно дышит, приводя мысли в норму. Он точно ебнутый, по-другому это никак не объяснить. Когда Ли пытается уйти, его снова возвращают в постель, настойчиво и грубо. И ему это нравится. — Давай попробуем как взрослые, — голос Кисока совсем низкий, и от того еще более томный. — Мы только что трахались, как взрослые. Что именно ты хочешь попробовать? Наркотики, секс втроем, работать на заводе. Что ты хочешь попробовать как взрослые? Сонхва не может найти причину собственной злости. Возможно потому, что доверять Саймону не входит в его обычный распорядок, а еще потому, что Саймон мерзкое трепло и уебок. Мужчина целует его в плечо и ведет ладонью по голой, влажной от пота груди. — Попробуем встречаться как взрослые. Не свободные отношения, а нормальные. Грей долго ничего не говорит, сверлит взглядом стену и пытается понять, в какой момент его наебали. Кисок несколько часов назад был абсолютным натуралом. Куда все катится. — Я подумаю, — Сонхва лениво встает с кровати, его голос сиплый. — Потом. Кисок идет следом за ним, не обращает внимание на хлопающую дверь душа, она все равно не закрывается, они свернули замок через два дня после въезда, и прижимает мужчину к мокрой кафельной стене, снова целуя. Они могут хотя бы попытаться, по крайней мере это лучше чем то, что между ними было. Утром в студии Сонхва виновато улыбается Чебому, прячет искусанные плечи под просторной футболкой и слушает наработки Бенюна для финального трека, делая вид, что не замечает взглядов Кисока, прожигающих и властных. Может быть, все не совсем уж и хуево. Они потом разберутся.