Что (не) случилось

У Перси раскалывается голова. Почти так же, как после нескольких бессонных ночей, потраченных на составление бессмысленных отчётов для Министерства. Почти так же, как после множества документов, переписанных от руки, и целой батареи опрокинутых кружек с бодрящими зельями разной степени крепости. Почти так же, только в тысячу раз сильнее. Настолько, что Перси чудится, будто его череп покрывается трещинами, и мозг, не такой уж выдающийся, как ему казалось раньше, вытекает наружу. Он поднимает непривычно слабые руки и сжимает голову, как будто пытается удержать растущий внутри напор. Он должен говорить «нет». «Нет» — несмотря на то, что привык соглашаться. «Да, господин министр». «Да, мистер Крауч». «Нет, отец» — и снова «да, сэр, да, непременно». — Разве ты для этого так усердно учился, Перси? Чтобы быстрее всех определять, кому следует угодить? На периферии его зрения маячит зловещая фигура, задающая странные вопросы. Перси помнит, что должен отвечать «нет», но уже не помнит, почему. «Нет» не принесёт ему облегчения, но смысл не в этом. Смысл не в том, чтобы унять боль. — Неужели ты совсем не раскаиваешься? Голос фигуры, закутанной в чёрную мантию, кажется подозрительно знакомым. Кто из его знакомых мог читать ему нотации в перерывах между выкриками Круциатуса? Внутри что-то взрывается, и осколки ползут наружу, медленно прорывают внутренности и кожу. Фигура приближается и садится рядом на корточки, с любопытством заглядывая в его искажённое мукой лицо. У Перси всё расплывается в глазах, да и очки он давно где-то потерял, но он отчётливо видит рыжий всполох на фоне чёрного монолита. — Ты хоть понимаешь, что предал свою семью? Фигура опускает направленную на Перси палочку и поправляет небрежно завязанный конский хвост. — Билл, — выдыхает Перси, и все раны на его губах начинают разом кровоточить. Палочка вновь поднимается, и Перси кричит; он глохнет от своего крика, но зрение неожиданно возвращается к нему, и он видит лицо Билла с небывалой отчётливостью. Они всегда были похожи — оба нескладные, высокие, угловатые. Перси всегда старался походить на Билла не только внешне, всегда хотел стать таким же успешным, известным, всеми любимым, но, похоже, серьёзно прогадал где-то в самом начале пути. − Прости, − говорить тяжело, но не так тяжело, как могло показаться. Просто Перси привык говорить, его язык натружен множеством диспутов, не стоящих выеденного яйца. — Прости, пожалуйста, прости. − Что я слышу? Мой блудный брат Перси просит прощения? — кажется, искренне удивляется Билл. — Не знал, что мне придётся пытать тебя, чтобы заставить извиниться перед матерью, которая все глаза выплакала, рассматривая твои фотографии в обнимку с Фаджем. Конечно, никакой фотографии в обнимку с министром не существует. Перси не из тех, кто удостаивается этой сомнительной чести. Его потолок — это случайно попавшая в кадр половина лица. − Я не хотел… расстраивать её, − бормочет Перси, жадно пользуясь короткой передышкой. Это правда — почти вся. Он не желал причинять Молли боль, но не успел остановиться и задуматься над тем, что стал её причиной. Билл качает головой. Передышка окончена. − Отец ждал твоего прихода каждый день, − Билл говорит тихо, но его слова кажутся оглушающими, они просачиваются в кокон физических страданий и усиливают их многократно. — Постоянно смотрел на эти дурацкие часы на кухне. Но твоя стрелка даже не думала шевелиться, как ты не думал возвращаться домой. В перерывах между криками Перси успевает подумать, что сам Билл и Чарли тоже в последнее время не жили дома. Но Билл, конечно же, имеет в виду совсем другое. − Я правда верил, что поступаю правильно, − вот всё, что он может сказать в своё оправдание. — Я не видел очевидного, я признаю это, и всё-таки… − Что-то завязывается в узел внутри него. — Всё-таки… − Кожу обжигает невидимый огонь. — Я… Я просто хотел жить не так, как вы, − его горло опалено, он больше не может говорить, но ему кажется, что Билл всё равно слышит. — Это не значит, что я вас не люблю. Это не значит, что вы мне безразличны. Просто я жаждал… чего-то совсем иного. Чего-то, чуждого Уизли. Разве это преступление? − Ты сам знаешь, куда ведёт дорога, вымощенная благими намерениями. Конечно, знает — в ад, где он сейчас. Мне жаль. Я не знаю, как всё исправить. Но, пожалуйста, только прекрати. − Тебя обвели вокруг пальца, − с сожалением говорит Билл. Я знаю! — мысленно кричит Перси. — Я всё понял уже давно! Хватит, хватит, хватит!.. Его ноги ломаются, как сухие тростинки, но беда в том, что это ему только чудится, а значит, они ещё не раз будут сломаны, если Билл не остановится. Я заслужил это, − даже его мысли слабеют. В его сознании давно наступил закат. — Будет лучше, если я умру, − это неуклюжая уловка, отчаянная попытка прекратить муку. — Так будет лучше для всех. Билл склоняет голову и, кажется, серьёзно раздумывает. Его палочка описывает в воздухе широкий полукруг, а потом он оступается и падает вперёд, неловко раскинув руки, и через его распростёртое тело переступает второй Билл. − Перси, − зовёт он. — Перси, ты меня слышишь?.. − Да, − склеившиеся от крови губы тяжело разлепить, но он снова пытается говорить. Острая боль ушла, но оставила после себя тяжёлый след. — Да, прости. Прости. Только перестань. − Это я, Билл, − зачем-то повторяет тот и что-то бормочет, и с его палочки срываются искры, но они больше не ранят, а, наоборот, приносят с собой облегчение — крохотная капля избавления в каждой искре. — Как насчёт того, чтобы заглянуть в Святого Мунго, а затем — ко всем остальным? — он старается говорить твёрдо, но Перси знает, что Билл редко выглядит таким растерянным. И уж конечно, он совсем не похож на того, кто пытал его всего несколько мгновений назад. — Всё хорошо. Уже всё хорошо. Если это какая-то ловушка, то Перси слишком устал, чтобы искать из неё выход. − Билл, − несмотря ни на что, ему нравится произносить это имя. — Я виноват. Не надо больше. − О чём ты говоришь? — в широко распахнутых глазах Билла плещется непонимание, но это непонимание осознанное, из того рода непониманий, которые отгораживают от ужасной правды. — Я направился сюда, как только узнал, что на Министерство напали. Я боялся, что с тобой случится что-то плохое… и, кажется, это произошло… − он легко касается пальцами виска Перси, и это совсем не больно, потому что на коже Перси нет ран. Круциатус не оставляет видимых увечий. — Но теперь всё будет в порядке. Перси с трудом поворачивает голову и смотрит на фигуру в чёрном балахоне, лежащую на полу безвольной неживой куклой. Складки одежды скрывают её лицо, но на её затылке Перси совсем не видит рыжих волос — только большую проплешину вместо конского хвоста. Билл внимательно наблюдает за его взглядом, а потом судорожно втягивает воздух. — Ты же не… — Руки Билла, обнимающие его, дрожат. — Перси, я бы никогда… я не понимаю. Почему?.. — Прости, — сознание Перси соткано из извинений. С кем бы он ни говорил тогда, их разговор был слишком реален, чтобы о нём легко удалось забыть. Может даже статься, он никогда ещё не был настолько откровенен, несмотря на задурманенное сознание. Может быть, Перси и был прав, говоря, что заслужил случившееся с ним. Но, конечно, он не должен был верить в то, что Билл способен обрушить на него мощь запрещённого заклинания. И вообще — любого, способного причинить вред. Теперь он догадывается о том, как именно Фрэнк и Алиса Лонгботтом потеряли рассудок. Билл зачем-то закутывает его в свою мантию. На самом деле, Перси совсем не холодно — наоборот, его тело до сих пор помнит призрачные ожоги призрачного огня — но мантия Билла хранит нежность самого Билла, и он трётся об неё щекой, как делал очень давно в детстве. Билл поднимает его на руки — тоже совсем как в детстве; только в детстве они веселились, а не сдерживали слёзы. Билл продолжает что-то негромко говорить, а потом аппарирует, и сознание Перси исчезает из Министерства вместе с телом, но не торопится возвратиться.

---

— Я думал, Пожирателям Смерти незачем нападать на Министерство, — громко шепчет Рон. Перси узнаёт его и изо всех сил старается не шевелиться и не поддаться искушению открыть глаза. Впрочем, последнее всё равно получилось бы у него с большим трудом. — Я думал, там… не те, кого они считают своей главной мишенью. «Приспешники Волдеморта» — вот что, наверное, хотел сказать Рон. К большому сожалению, именно Рон, а не его странный двойник. Кто-то гладит Перси по запястью. Молли не говорит ничего, но Перси точно знает, что это она. — Пожиратели Смерти не щадят никого, — мрачно отзывается Билл. — Каждый, кто не поддерживает их лично, может стать жертвой, а таких очень много даже в Министерстве. Особенно много в Министерстве таких, как Перси, − обманутых мишурой слов, сложенных в бессмысленно привлекательную картину. − Так что случилось? — это хором спрашивают близнецы. − Кажется, у Перси пытались узнать наше местонахождение, − голос Билла прерывается, словно скрытый полосой помех. — И, когда он отказался говорить, продолжили использовать Круциатус. Теперь Перси вспоминает, почему так упорно цеплялся за слово «нет». Чего он не помнил — когда его мучитель исчез, и на его месте появился Билл. Настоящий Билл решил отправить его в Святого Мунго, а затем — «ко всем остальным» и, похоже, выполнил оба этих обещания одновременно. Но он ничего не говорил про Нору, потому что семья Уизли — вся, за исключением одного-единственного её члена, — временно покинула свой дом. Должно быть, Артур — а ведь именно его искали в первую очередь — чем-то очень сильно досадил тем, кому опасно противиться. А это значит — он сделал правильный выбор. Это значит — он добился гораздо большего, чем Перси. Это значит — Перси не имел права думать и говорить об отце так снисходительно, как он позволял себе раньше. − Но ведь Перси не знал, где мы скрываемся? — осторожно встревает Чарли. — Ведь так? Билл долго молчит. − Знал, − наконец говорит он. — Я рассказал ему. Мы даже успели отправить друг другу несколько писем. Что ж, один из их секретов раскрыт, и едва ли остальные обидятся на то, что Перси всегда выделял Билла среди остальных своих братьев. Но ещё один секрет навсегда останется между ними — секрет о том, что Перси, пусть измученный и начавший сходить с ума, на какой-то миг поверил, что заслуживает столь жестокого наказания. Секрет о том, что он на какой-то миг поверил, будто Билл имел причины, желание и право претворить это наказание в жизнь.