История психопата (бетанейм)

Холодный металл неприятно оставался на коже грязными ощущениями. Хотелось его соскрести своим черным от времени ногтем, но возможности, увы, не было. Кристиан шел, опустив голову, смотря на немытый пол, не замечая вокруг практически ничего. Может, только тусклый розовый свет, струящийся из зарешеченных маленьких оконцев, отвлекал его избитый разум от рассматривания темных коридоров, выложенных бурой плиткой. «Закат не может умереть», — вот что пролетело у него в голове, как только он увидел хоть какие-то человеческие цвета на своей помятой одежде. Может это был и рассвет, но ему было безумно плевать на это. Это был хоть какой-то намек на солнце, которого Кристиан не видел уже добрых пять лет. Или больше. Он уже даже и этого не помнил. Тяжелое шарканье ног не причиняло боли барабанным перепонкам. Найтингейл знал, куда его ведут, знал даже для чего, но не знал, кого он мог увидеть в маленьком помещении, посередине которого стоял дешевый стол из пластика, чтобы затраты от испорченной мебели не были катастрофичными. Двери открылись с громким скрипом, и Кристиана протолкнули вперед. Он не понимал, зачем они настолько сильно следят за ним — но так же никогда не сопротивлялся, и ему было фактически все равно, что с ним там делают. — Мистер Найтингейл, присаживайтесь. Мужчина смиренно сел на пластиковый стул, и положил руки на стол. Так было нужно. — Вы же знаете, для чего я пришел сюда… — перед ним сидел мужчина в шляпе и пальто, глаза которого были закрыты темными очками. «Плохо» — подумал Крис, но решил не показывать своего недовольства. Здесь постоянно следили за ним — за мельчайшими вздрагиваниями мимических мышц, за потухшим на миллисекунду взглядом. Поначалу Кристиану было страшно и безумно неприятно, но через некоторое время стало плевать. Он вообще ко всему стал относиться более. не философски, нет. Более пофигистично. Как и сейчас — он уже слишком долго молчал, что начало напрягать его собеседника. — Мистер Найтингейл, я потратил 8 часов, чтобы добраться до этого чертового места. Вы должны понимать, что я высокопоставленный человек, и мне не очень нравится разбрасываться временем. — А кто же вы? Повисло неловкое молчание, которое опять не нарушалось около 10 минут. Видно было, что собеседник от каждой потерянной секунды начинал беситься. В конечном итоге, губы его сжались в тонкую нить, а большой и средний пальцы начали тереться друг о друга. — Вы же понимаете, что я не собираюсь Вам говорить. Найтингейл улыбнулся. Несмотря на нехватку практики, он продолжал читать людей. — Расскажите о себе. Это стандартная процедура, позволяющая понять нам, насколько Вы остались в здравом рассудке после стольких лет отсутствия адекватного общения. Кристиан не начал говорить. Он будто потерял самообладание — его начало мелко трясти. Он еще раз посмотрел на собеседника, пытаясь угадать знакомые черты в нем, но увидел лишь омерзительное упитанное лицо, и… эти полные руки. Говорить не хотелось совсем. Но палец мужчины уже удерживал кнопку записи диктофона. Найтингейл вздохнул, прокашлялся и начал говорить. Поначалу голос дрожал, был неприятно просевшим и будто не живым — общаться приходилось ему уже долгое время только с самим собой, слушал чужие голоса очень тихо и глухо, так как доносились они из соседней комнаты, и раз в неделю ему было позволено получить несложную информацию из уст охранника, что именно по тем дням приносил ему еды. Раз в несколько месяцев, его приводили в эту комнату, где из него пытались вытянуть какую-то информацию, о которой он не был осведомлен. Поначалу его это безумно раздражало, он кричал, метался по камере, раскидывая тогда еще деревянную мебель. Но это было в первые несколько месяцев заключения. Потом он просто приходил в этот ад для живой природы и молча сидел, ибо говорить ему было нечего. Но сейчас его прорвало. Одиночество пожирало его много лет, ему было необходимо высказаться. — Когда-то моя память не разрывалась от сотен дат и лиц, что пролетали перед моими глазами роем жужжащим. Я не боялся открывать новые границы, мой разум не был закрыт в зип-локе, до штамповки там был очень далеко. Я был свободным душой и телом, и было плевать на все эти законы, что творились в обществе. А потом пришло осознание себя как часть этого мира, и что единственный способ выжить в этом непрекращающемся безумии — изолировать себя ментально от кромешной тьмы человеческого Ада в себе, в своей раковине, в своей скорлупе. Я не боялся стать больным, мне было страшно от того, что со мной может сделать эта неправильная реальность. Больше всего я хотел убежать от последствий поступков человеческой глупости, я не хотел, чтобы в меня лезли и пытались переделать под себя — мне было все равно, будет ли на дворе апокалипсис или псевдоутопия. Я не хотел, чтобы кто-то лез в мою голову и пытался оттуда достать самое сокровенное и живое — настоящего меня. Поэтому я стал психиатром. Прям как Вы, мистер … — Крис посмотрел на карман, куда должен был быть прикреплен бейджик, но там ничего не оказалось. От этого стало только неловко, поэтому, удержав «многозначительную паузу», ему пришлось продолжить. Все-таки неприятно, когда знаешь, что на твою спину наставлено три автомата, готовых выстрелить в любой момент. -… Но не для того, чтобы пытать заключенных, а для того, чтобы лезть другим людям в душу и вытаскивать из них то, чего они боятся и стесняются. Я обожал смотреть на то, как политики, юристы, ученые — как все они выходят из своих повседневных ролей, и только передо мной они настоящие. Я знал их лучше их родителей, братьев и сестер, любовников и любовниц, мужей и жен. Я их знал, как никто в этом мире. Они не воспринимали меня как человека, и это было чем-то прекрасным. Если уж продолжать говорить про себя, то мне почти нечего добавить. Я просто был таким, каким хотело видеть меня общество. Пришел в театр — облачился в костюм кавалера энного города, улыбаясь таким красивым, но таким одинаковым дамам. Идешь по улице до своего офиса — «здравствуйте, я — ваш консультирующий психиатр со стандартным суповым набором умных фраз». Для жены — образцово-показательный муж и отец будущих детей. Может, я и тронулся умом, просидев в почти полном одиночестве 5 лет, но, поверьте мне, в моей голове все еще живо каждое слово, сказанное каждым моим важным пациентом. Впрочем… — Кристиан замолк, увидев пачку сигарет на столе и тяжело сглотнув, — я не уверен, что смогу быть вам полезен хоть как-то. В чем дело?