Огоньки на кончиках пальцев

Это произошло в Неаполе или в Сардинии — он уже точно и не помнит, как шустрый рыжий ураган оказался рядом с ним, ещё и смел нагло ухмыляться, и он был готов поставить любимое виски, что её ухмылка была смесью превосходства, снисхождения и презрения. Это его взбесило мгновенно: тогда квартал был в копоти добрые пару недель, как и люди, которые не стремились высовываться из своих домов-коробок лишний раз — разборки мафии всегда наводили страх, но их лёгкая драка произвела чересчур сильное впечатление не только на гражданских, но и на него самого. Быстрая, ловкая, мастер боя, несмотря на кукольное лицо, — такие знают цену жизни, будут рвать врагов и выберутся из любого дерьма, упокоив лишний мусор на свалке. Такие люди всегда были на вес золота. Тогда его остановил принцип, что бабам в будущем отряде делать нечего, хотя, признаваясь себе, она бы не пошла за ним — верность и вся она была отдана другой семье, и лишь его косой взгляд в сторону её напарника заставил расцвести на мягких сухих губах оскал, предупреждая, что лишнее движение и полетит его голова на атомы и молекулы. В тот раз синьорита Накахара сломала ему руку, а Занзас оставил на память пару ожогов, вызывая на дне голубых глаз разгорающийся костёр неприязни. Это было забавно. Во второй раз они встретились, когда Скайрини решился на переворот, а ни черта неяпонка потеряла того, которого была готова защищать и умереть — яркий ураган костра в глазах померк, уступив место чуть кислому дождю предательства, уменьшающего живое яркое пламя. Занзас бил тогда по больному, припомнив того мусора и его лепетания о суициде. От этих словесных ударов огонь разгорелся сильнее и даже затянул его — удар, как и владение гравитацией, у неё не пострадал. Она тогда ещё долго и яростно жестикулировала, наглядно показывая, что с ним сделала бы, если бы не Чертов запрет босса. Сейчас Занзас и сам не сможет объяснить, почему он сказал те слова, но её лицо того стоило. — Виски? Волосы выбились из косы, шляпа была давно отобрана и вертелась в руках итальянца. — Ты редкостный мудак, но вкус у тебя явно есть. С того негласного перемирия начались их редкие и случайные встречи. Они не говорили, не флиртовали и не спали, они не были ни друзьями, ни любовниками, ни союзниками. Занзас скорее бы подумал о комфорте и тишине, которая не давила на барабанные перепонки. Они могли встретиться где угодно, но неизменным оставалось одно: полыхающий камин с ароматом свежесрубленного дерева, бокал виски и тишина, в которой граничило нечто на грани удовольствия. Чем больше проходило времени, тем больше эта связь крепла, несмотря на все попытки не пересекаться, которые проваливались раз за разом, словно это было нужно не только им. В последний раз перед мятежом Скайрини нарушил их негласное правило о дистанции: просто толкнул со щелчком любимую шляпу девушки и растрепал её волосы, напоминающие легкие искорки пламени — так всегда говорила ему мама, когда солнечные блики падали на ярко-рыжие волосы их соседки. Он пропустил несколько прядок, ощущая внутренний огонь. Накахара впервые дёрнулась, но больше не шевелилась, хотя напряжение так и не ушло. Когда он собирался уходить, то услышал: — Чуя. Тогда он засмеялся — он даже не пытался ничего узнать о ней, так что было забавно получить в ответ её имя. Потом был переворот и вечный холод, пробирающийся не только под кожу. Его грел внутренний огонь ярости и мести, которая точно состоится — не ровен час и он будет свободен. И не прогадал: его хранители пришли за ним, опоздав на восемь лет. Дальше все слилось в одно: Конфликт, старик и малец с наивными глазами. Что мог сделать Скайрини после проигрыша и потери вожделенной цели? Прогуляться и после зайти из лучших баров, но плану не суждено было сбыться, когда он увидел насмехающуюся Чую. — Пунктуальность все так же хромает, как и навыки боя, да? Опоздать на восемь лет, чтобы увидеть вместо нескладной девчонки молодую женщину, которая была рада его видеть, как и он её — своеобразный привет из тихого и уютного прошлого. Таких коротких встреч у него наберется не больше пары десятков, но её сила притяжения, как и вечерние посиделки, были крохотным пятном, которое никак не удавалось отнести к черному. Что это значит для Чуи — он не знает. Но... Огнём можно любоваться вечно, как и зажженным пламенем в обеих руках, но Занзас давно заметил, что больше всего его привлекает огонь, исходящий от неё — на самых кончиках пальцев, когда он проводит по волосам тяжёлой рукой. И эти минуты он не променяет до тех пор, пока огонь Накахары отдаёт искрящимися всполохами на его пальцах, согревая то, что пыталось покрыться инеем восемь лет, но так и не смогло. Хотя Занзас в этом никогда не признается.