Часть 1
20 июля 2016 г. в 01:08
Шото всегда любил рисовать на руках всякие закорючки, мордочки несуществующих животных или только узнанные кандзи. Мама говорила, что так можно найти свою родственную душу — лучшего друга, который тебя ни за что не бросит и не оставит одного на стороне, находящейся против судьбы. Весь пол был усыпан карандашами и бумагой, на которых аккуратно выводились наброски его будущих меток, все шкафчики в комнате были под завязку забиты ручками — от обыкновенных шариковых до цветных с яркими блёстками, маркерами и фломастерами. Всё, что рисует или пишет, — его лучшие друзья. Как и взгляды на чужие руки. Его взор всегда был обращён на маленькие ручки девочек, пробегающих мимо в раздувающихся на ветру лёгких платьишках. Мама говорила, что он найдёт её, и они будут счастливы вместе. Мама говорила, что она будет той, кого захочется оберегать ценой собственной жизни. Он никогда не обращал внимание на мальчиков, потому что так сказала мама. Маме можно верить, мама — самый умный человек в мире. Отец часто кричал на него за то, что Шото нескрываемо пялится на чужих детей или даже взрослых, выискивая чёртову отметку на их руках. Каждый день новый рисунок или надпись, множество взглядов, направленных во всевозможные стороны и попытки найти то, в чём он нуждается больше, чем в собственных руках или ногах.
Дети, в гости к которым его слишком, по его мнению, часто водили родители, только издевались над ним, тыкали пальцами на его запястье и громко смеялись, называя Тодороки несмышлёным дураком. Шото не обижался. Какой толк слушать тех, кто для тебя — пустое место, лишь очередные дети на улице, которые толпами пробегают мимо тебя каждый день. Шото не обижался, когда его одноклассники из младшей школы смеялись над его одержимостью, и не плакал — нет, он точно не плакал, — когда его надписи сравнивали по уродливости со шрамом на лице. Шото не злился, когда одноклассники решили его разыграть и подделали на противоположном запястье самого тупого на свете ребёнка надпись "AllM". Он совершенно точно не злился, и отца вызывали в школу не из-за того, что он кого-то побил. Просто так, познакомиться и сказать, какой у него сумасшедший сын. Старатель закрывал на это глаза. Не из любви к сыну, просто из безразличия. В чём смысл разубеждать глупого ребёнка, что всё это — лишь пустышка, а на поиски своего соулмэйта уходят годы или даже десятки лет. Не стоит подрывать и без того держащееся на соплях доверие. Он должен вырастить того, кто взойдёт на пьедестал лишь благодаря своей силе. Личность не имеет смысла, на такие глупые заскоки обществу плевать, ведь герои — лучшие герои — становятся для маленьких детишек примером, и почему люди не должны радоваться тому, что их ребёнок пытается найти что-то своё в этом мире.
Тодороки ненавидел свою силу, отца и всё, что может так или иначе быть с ним связано. Он ненавидел эти многочасовые тренировки, после которых не хотелось дышать, ненавидел собственную комнату каждый раз, как отец сжигал её чуть ли не дотла, ненавидел себя за то, что является его сыном. Он бы хотел просто не существовать и никогда не рождаться, но — единственное "но", ради которого хотелось жить. Шото мечтал найти родственную душу, увидеть её лицо и умереть лишь от одного вида её улыбки. Хоть тренировки с отцом и не были улыбками, но от них точно хотелось умереть. С каждым днём на теле появлялось всё больше мелких ссадин, царапин и синяков, некоторые из которых позже превращались в слабо заметные, но ужасно ненавистные шрамы. Каждый его шрам сквозил отчаянием и обречённостью, ведь каждого из них можно было бы избежать, не родись он в этой семье. Надписи на руках и смешные рисунки сменились отвратительно белыми шрамами, на которые со временем Шото научился не обращать внимание. Карманные деньги больше не тратились на художественные принадлежности, шкафы были пусты, комната прибрана — никаких карандашей и бумаги на полу, никаких рисунков, приклеенных двухсторонним скотчем на осточертевшие зелёные обои. Их цвет въедался в мозг, прожигал сетчатку своей отвратительностью и ломал черепушку своей гадкостью.
В свои тринадцать он научился тихо ненавидеть всё зелёное, горящее и отца. В свои четырнадцать он понял, что от шрамов на его левой руке не осталось и следа. Кроме одного, на сгибе локтя, что каждое утро мозолил глаза своей уродливостью и краснотой. Он ненавидел его так же сильно, как и собственного родителя, но и любил его больше, чем кого-либо за свою короткую жизнь. Если у него есть шрам, значит, у неё он тоже будет.
Шото любил и ненавидел эту отметину, а Изуку не понимал, откуда на его руке так много крохотных, почти незаметных, но всё ещё ощущаемых шрамов. Изуку знал, что шрамы не его, что кто-то с другой стороны наверняка страдает. Наверняка у кого-то они болят, прожигают кожу. Наверняка у этого кого-то жизнь гноится, расслаивается. А, возможно, он умирает прямо сейчас (душой он мёртв слишком давно), но Мидории этого не узнать. Никак не помочь и не попытаться уберечь того от всех опасностей, что таятся в мире, даже без причуды.
Изуку хотел быть героем, Шото хотел быть кем угодно, но не героем. Нет, он хотел спасать людей, помогать им, быть героем, а не той фальшивкой, какой его хотел выставить отец. Пойти в Юэй казалось логичным, но в то же время это чувствовалось так, будто он всё ещё на поводке у отца — дёрни в сторону, и тебе не останется выбора, кроме как повиноваться.
До вступительного экзамена оставались считанные дни, но Тодороки надеялся, что именно в Юэй он сможет найти то, что так долго искал. Шестое чувство орало на ухо, дёргало за рубашку и пинало вперёд. Шестое чувство говорило, что ты поступаешь правильно. Шестое чувство не подвластно ни отцу, ни ему самому. Значит, он делает всё правильно. Поступать в Академию Героев — не мысль, внедрённая отцом в беззащитный разум, а то, что он должен сделать.
Среди учеников, столпившихся у здания, все казались ему пустыми — никаких амбиций, нет того искреннего желания стать защитником всего и вся. Серая масса, не имеющая концов и отличных оттенков. Кроме маленького зелёного пятнышка позади. Зелёного, который он так ненавидел, который выжжен на корке в мозгу. Который хотелось никогда не видеть.
Отец сказал, какой-то неудачник переломал себе все конечности на экзамене — так вот откуда появились эти шрамы на руке, отвратительно ужасные, с отвратительным зеленоватым оттенком. Отец сказал, что он точно не поступит — гадкая зелень залила все внутренности, мешая дышать. Отец, смеясь, сказал, его приняли, как вообще могли принять такого неудачника? — спустя сутки удушья грудная клетка зашлась в облегчённых вдохах. Отец сказал, они будут в одном классе, не пересекайся с ним, тебе не нужно находиться рядом с неудачниками. Отец сказал, ты станешь героем без друзей (тебе нужен только я).
Отца Шото стал ненавидеть больше, чем зелёный.
Изуку ненавидел себя больше, чем что-либо на свете (чем запах гари и пронзающий февральский холод).
Кому-то по ту сторону было больно всю жизнь, почему-то казалось, что тот кто-то считает свою жизнь уродливой. А тут он — переломал руки и ноги, оставив на нём ещё больше шрамов, чем было до этого. Мидория уверен, кто-то ненавидит его. Мидория уверен, что кто-то не захочет его знать за это. Его главной целью было стать героем, который спасает всех. Его целью было стать тем, кто никому не сделает больно. Стать тем, кто сможет уберечь всех.
Всемогущий говорил, всех невозможно уберечь. Говорил, жертвы бывают, их не избежать. Уверял, ты не сможешь спасти всех, как бы ни пытался (ты постараешься, но взамен ты будешь ощущать лишь разочарование в самом себе). Изуку понимал, это всё — чистая правда, но верить в это не хотелось до самого последнего вздоха. Тот, кто дал ему надежду, стирает её же в пыль. Она сыпалась сквозь пальцы, смоченные слезами, разлеталась, но мелкие крупинки остались на пальцах. Он не собирался терять последнюю надежду. Он научится контролировать силу, чтобы не делать больно кому-то. Он научится контролировать силу и станет тем, кто сможет спасти всех.
Шото поклялся стать настоящим героем, чтобы насолить отцу.
Изуку поклялся защищать всех.
Изуку подружился с Очако в первый же день в Юэй. Изуку знает, её руки чисты: нет ни шрамов, ни рисунков. Изуку знает, у девочек из его класса нет шрамов на левой руке. Изуку не одержим идеей найти соулмэйта, и он не плачет по ночам от своего одиночества.
Шото знает, Мидория — тот самый неудачник, оставивший, хоть и временно, эти гадкие зеленоватые шрамы на его руке. Шото уверен, на его правой руке есть кругловатый шрам диаметром в чуть меньше, чем три сантиметра (нет, он не измерял его линейкой). Шото чувствует, мать врала ему (он не ощущает разочарования).
Старатель понимает, что-то не так, когда мелкий идиот с зелёными волосами говорит, что Шото не его собственность. Сам Шото понимает, что всё именно так, когда мелкий идиот с ненавистными зелёными волосами говорит, что эта сила его и ничья больше.
Изуку понимает, что всё слишком "именно так", когда Тодороки после соревнований утаскивает его в переулок и показывает свою левую руку.
Сам Тодороки впервые за несколько лет искренне улыбается (пытается растянуть губы в чём-то похожем на улыбку). Изуку впервые обнимает кого-то, кроме матери, и чувствует себя героем, потому что смог помочь кому-то.
Шото говорит, я ненавижу зелёный цвет и этот шрам (он не упоминает шрам на лице, хотя Изуку после осмелится поцеловать его и назвать самым прекрасным, что он видел, сразу после самого Шото), но обещает, что полюбит его зелёный и его шрам на правой руке.
Изуку плачет и кое-как сквозь слёзы проговаривает, я ненавижу запах гари, февральский холод и себя (но не говорит, что любит Тодороки больше, чем ненавидит себя), но обещает, что полюбит Шото целиком и полностью, его шрамы, боль и холод (пронзительный, как раз тот, что он ненавидел так долго), исходящий от него.
Шото не наврал. Теперь он любит зелёный, совместные шрамы и Изуку (Изуку он любит сильнее, чем всё на планете).
Изуку понадобилось меньше времени, чтобы понять, он уже любит Шото (всего целиком, со шрамами, болью, приятным запахом гари и согревающим февральским морозом).