Чем быстрее, тем лучше.

      Неспешно натягиваю свитер, хотя явно бы не помешало ускориться. У меня талон в бранцентрал на три часа. Мне на дорогу остается около двадцати минут, что не очень хорошо, учитывая мою скорость. Не хочу и не люблю опаздывать. Сжав бумажку с назначением в руке, я вышел из хрущевки.       Сегодня будет мой тринадцатый раз в центре. Это дико забавно, что в совершении антиморального бесчинства пришло время дьявольскому числу, чертовой дюжине.       Никогда не был послушным мальчиком и примером для подражания. Никогда не видел в этом смысла. Бабушка говорила, что все мы грешники. А я понимаю, что поборов желание убить, ты не сможешь избежать уныния. А уныние – тоже грех. Зачем мне быть праведником, истязая себя ненавистью к собственной персоне, если я все равно попаду в ад и буду обречен на страдания? Будучи погрязшим в грехе, хоть при жизни повеселюсь.       К клейму привыкаешь быстро. Если все хорошо зажило, то о его наличии забываешь спустя два-три месяца. Мне кажется, что я и вспоминал о существовании каждой из брандмал лишь из-за того, что их замечают люди вокруг меня. Каждая бабёна с ребенком обязана прокричать мне вслед: «Хоть бы прикрыл свои грехи, грязный преступник! Нечего детям смотреть на эту гадость». Хотя я совершенно не понимаю, как наличие печатей на моем теле повлияет на моральный облик её личинки.       Я частенько рассматриваю свою «коллекцию» на теле, когда иду получать новую татуировку. Одна из самых любимых брандмал – черные расплывчатые линии вдоль каждой из дистальных фаланг пальцев. Это за фальшивомонетничество. Веселые были дни. Эти черточки напоминают мне о том, что я успел потратить все деньги до того, как меня уличили в совершении преступления. Круто, да?       Я уже подошел к двери бранцентрала. Еще пять минут до приёма. Отлично. Я зашёл в просторный и светлый коридор. Обычно тут много людей и невозможно избежать давки, но не сегодня. Мне досталось свободное сидячее место возле кабинета «125а», в который я и должен был зайти в три часа. Видимо, осенняя меланхолия не позволяла нарушать закон с такой же частотой и усердием, как в летние дни.       С каждым разом всё забавнее и забавнее наблюдать за другими людьми в центре. Сразу видно, кто первый раз на наказании, кто второй, кто зайдёт сюда ещё раз. Напротив меня сидела худощавая девушка. Она терла колени ладошками, а они, в свою очередь, предательски дрожали. Я не могу сказать, почему она здесь. Я могу лишь предположить. Может, она совершила ошибку в своей жизни, которая больше не повториться и в коей она раскаивается? Или ей плевать на праведность, и она боится боли? Я не имею понятия. Но я уверен в том, что эта девушка вне себя от страха.       Хорошо помню свой первый раз. Чувствовал себя примерно так же, как эта девушка. Это странно: сидеть и осознавать, что за свои проступки ты должен расплачиваться болью и позором. Хотя, позора боишься меньше всего. Да и боль со временем страшит не так сильно. Несмотря на то, что сейчас мне будут делать брандмалу на шее, я чувствую умиротворение и спокойствие. Может, из-за отработанной привычки: пытаться сохранить самообладание в подобных местах, чтобы продемонстрировать наличие пресловутого достоинства; может наказание уже меня не страшит, а болезненные ощущения являются в порядке вещей. На счету тринадцатое клеймо, но мне совсем не страшно.       Очередь задерживают. Уже прошло десять минут с того момента, как я должен был зайти. Скорее всего в кабинете идут баталии между пятенщиком и преступником. Я уверен, что виновный адски вопит и сопротивляется, словно в предсмертной агонии, что могло бы очень сильно расстроить мои ушки, если бы не звукоизоляция по всему зданию. Хорошо сделали. Благодаря отсутствию криков (точнее, осведомленности об их наличии) находиться в коридоре стало гораздо приятнее.       Кстати, никогда не мог понять: зачем нас клеймят? Я знаю, что грех можно искупить раскаянием. После откровенной исповеди по поводу злодеяний мне закрыт путь в рай, но я смогу облегчить собственные муки после смерти в аду. А если я не раскаиваюсь? Если я моральный ублюдок, который хочет получать удовольствие от бесчинств? Видно, в таких случаях обо мне заботиться государство. С помощью таких, откровенно говоря, зверских способов наказания оно пытается выжать из меня сожаление о содеянном. Не дождутся.        Спустя пару минут из кабинета выглянул пятенщик и позвал человека, записанного на три. Когда я вошел, то в комнате находились только я и мужчина средних лет, который и исполнял наказания. Это значит, что я был прав насчет воплей предыдущего "пациента". Обычно особо буйных выводят через запасной ход, чтобы выходя через главный, который находится в коридоре, они не смогли никому причинить вреда.       Мужчина сел за стол из металла, название которого мне до сих пор неизвестно, и сухо попросил документы: — Талон и бранбух. — Я бранбух дома забыл. Давайте обойдемся без него? — сказал я, протягивая талон. — Ну, и куда мне записывать наказание, по-вашему?! Можете совершенно спокойно вернуться домой, а после выплачивания штрафа за отказ от процедуры и разговора с полицией — берите новый талон на посещение бранцентрала. В следующий раз, когда будете приходить сюда, будьте любезны и возьмите бранбух! Он сказал это с отчетливо слышимыми раздражением и злостью. Обычно пятенщики более добры и снисходительны к нам, нежели другие люди, так как осознают, через какую боль мы, наказанные, проходим. Видимо, этот мужик под стереотип не подходит. Но денег у меня не было и не хотелось откладывать исполнение наказания. За пару недель разбирательств у меня бы точно появился страх. Я предложил ему выход из положения: — Прошу меня простить, но войдите в мое положение. У меня уже тринадцатое по счету клеймо и оно на шее, что делает все еще мрачнее. Я не хочу ждать недели и тратить их на размышления о зверском обращении с моей персоной. Чем быстрее вы это сделаете, тем лучше. Хм, я ошибся. Он согласился мне помочь: написал на отдельном листике все данные, нужные для бранбуха и сказал приклеить эту бумажку в него же. Отлично, теперь ожидание сократится до десяти минут. — В талоне у тебя нет ошибки? Тебя ж за лжесвидетельство наказывают? — Да, все верно. — Так странно, что приходиться верить на слово человеку, попавшемуся на лжи, — со смехом сказал мужик, — ну, и если тебе не в первый раз быть тут, то начинай привязывать себя сам, как можешь.       Я молча подошел и сел на стул из металла, который был предназначен для преступников. Он существует для того, чтобы ограничить у виновных возможность к движению. Возле него была тяжелая и прочная конструкция для удержания головы, состоящая из нескольких колец, расположенных на опорной пластине. Кольца — это две дуги, соединенные вместе. Благодаря этому кольцо можно было подстроить размер под голову наказуемого. Подобный предмет пыток преследует такие же цели, как и стул: ограничить движение. Например, для тех, кто проходил по статье "организация заговоров против государства" или "пропаганда экстремистской деятельности" это было очень удобно, так как ставили клеймо на веке.       Все в кабинете было из металла, кроме кожаных ремней, которыми я привязывал к стулу свои ноги, колени и торс. Процедура наказания являла собой нагревания клейма на огне в специализированной для этого печи и выжиганию рисунка на коже виновного. После в ожог втирался уголь, дабы оставить черный пигмент на длительное время (в основном, до смерти). Именно из-за специфики процедуры с огнем и высокими температурами практически весь кабинет состоял из металла, кроме кожаных ремней, которыми я привязывал себя к стулу. Иногда, конечно, делали надрезы, в которые также затирался пигмент, но это большая редкость. Менее десятка дел наказуемо надрезами. Например, моя татуировка на фалангах является надрезами. Это моя гордость.       Пока я привязывал себя, пятенщик уже раскалил печь и прикинул, какое клеймо мне подойдет. Рисунок и его размеры по этой статье были одни и те же, но из-за специфики места, куда они ставятся, сделаны разные орудия. Клеймо представляло собой дугу с рисунком, закрепленную на трубу. Мужик подставил мне холодное орудие наказания к шее, чтобы "примерить" его. Размер подошел отлично. Скорее всего этот мужчина работает тут не первый год. После "примерки" он закрепил ремни там, где не смог я: руки, локти, грудная клетка и плечи. Также зафиксировал мою голову в кольце. Я был полностью закреплен и не имел возможности двигаться.       Только после этого он достал коробочку с угольками и начал прокаливать клеймо в печи. Это меня не очень радовало, так как можно было бы сначала разобраться с клеймом и только потом начать меня привязывать. Вероятность отсидеть задницу в таком положении и на подобном стуле меня не прельщала.       За каждую статью уголовного кодекса предоставлялся отдельный рисунок, и были они преимущественно не меньше десяти сантиметров в диаметре, дабы при деформации тату было различимо изображение. В моем случае это было два равнобедренных треугольника (нижний больше, верхний меньше), вершинами обращенными к центру круга, в котором и находились. Это было схематичное изображение Велиала. Круг с Велиалом обрамляла надпись "не имеющий достоинства". Интересная задумка, однако.       Когда пятенщик вытащил клеймо из печи, то на несколько секунд задержал взгляд на мне. Может быть, ему было меня жаль. Мне нравится, когда кто-то меня жалеет. Словно я что-то значу и достоин чьего-то внимания. Он подошел ко мне ближе. Нас разделяло сантиметров тридцать. — Чем быстрее, тем лучше? — Несомненно.       Не прошло и двух секунд, как он прижег мне подподъязычную область шеи, а после этого мигом стал затирать уголь в ожог. Я хотел сохранить достоинство в глазах представителя правосудия, дабы продемонстрировать, что хоть и грешен, но не слаб. Хотеть — одно, сделать — совершенно другое. Мне хотелось кричать, но вместо этого выходили шипящие и приглушенные звуки. Мои руки и ноги тряслись, и я был не в состоянии их контролировать. Каждое движение, каждый вздох отдавались неимоверной болью в шее. Пятенщик промокнул в теплой воде платок и ждал подходящего момента, когда можно будет меня развязать. Я не знаю, сколько минут я бился в истерике от боли, но каждая секунда длилась вечность. Я ждал, когда смогу успокоиться и взять себя в руки, но у меня ждать выходило гораздо лучше, нежели что-то делать. Когда я свыкнулся с болью, мужчина распустил ремни и кольца, чтобы я мог встать. Я пытался попросить у него влажный платок, но не получилось. Я поднял лишь руку, и он сам положил платок на шею. В данном состоянии я уже мог различать секунды и часы. Только после тридцати минут я смог встать. Пятенщик взял платок и намочил его снова. После этого он отдал его мне и сказал идти через запасной ход.       Выйдя на улицу, я испытывал облегчение, так как дышать в кабинете было гораздо сложнее. После этого события я понял, что боюсь боли, но все так же не боюсь греха.