Время года - зима

– Яна… – говорит она и протягивает руку. Его сердце как-то странно сбоит в такт этому короткому «Я-на». Два слога. Два удара. Ритм. – Евгений. Женя… – отвечает он. Её забавляют эти «два имени». И пауза между ними. И широченные штаны. И дурацкая куртка. Вообще… весь он. Такой… абсолютный мальчишка. Ей кажется, что она старше его на целую жизнь. Но у него неожиданно крепкое рукопожатие и синие глаза. Россия. Сочи. Олимпиада. Англия. Лондон. Трафальгарская площадь. Небо над головой удивительного цвета. Приблизительно такое, как меховой жакет на её плечах. Он разглядывает широкие кожаные полосы, служащие застёжкой… и думает о том, что… Она упала откуда-то с небес. Наверняка. У неё в волосах осколки солнца. И жакет цвета зимнего Лондона. А ещё она «округляет» шипящие. Он не может подобрать другого слова для определения того, как она произносит эти, такие сложные для себя, звуки. Да и не очень старается. Это единственное, о чём он на самом деле не хочет задумываться. Потому что в голову может прийти всякое. Такое, чему там не место. Давно уже. Так что… она просто «округляет» шипящие, а у него в солнечном сплетении расправляют крылья разноцветные бабочки… Её не интересуют мужчины. В том смысле, что ей уже достаточно. На всю оставшуюся жизнь хватит. Мальчиков ей не надо тем более. Даже во временное пользование. Даже… таких. Тем более – таких. Особенно сейчас. Когда единственное, о чём она мечтает, – свобода. Единственное. Поэтому она смотрит только на сцену. На Диму. Ни на секунду не забывая, что она на работе. Да. Она не смотрит. И не думает. Зимнее европейское небо затянуто облаками. И даже мех жакета не спасает от пронизывающего влажного ветра. Она легко поводит плечами и представляет, что дома зима. Настоящая. Снег. Холодное яркое солнце. И небо. Синее-синее… Он похож на это небо. На то, которое осталось в России. И осколки Московского солнца запутались у него в волосах. Она теряется, когда их обступает толпа. Безликое плотное море. Опасное. Сердце трусливо прижимается к рёбрам, и она беспокойно оглядывается. Ей страшно. Но у неё за спиной этот… мальчик. Небо... Солнце… Глупости. Она старше его на целую жизнь. И это из-за неё они оказались в этой ловушке из людских тел. И это она… Мелькнувшая в глазах растерянность делает её похожей на девчонку. На потерявшегося в толпе ребёнка. Это всего одно мгновение. Но и его достаточно. Мир проваливается в тартарары. Весь. Целиком. Включая Англию, Лондон и Трафальгарскую площадь. «Я-на» – сердце с готовностью подхватывает ритм. Бабочки на секунду замирают, словно прислушиваясь. – Нам надо к сцене... – быстро и решительно говорит она. Он слышит слегка звенящую нотку страха. И умиляется тому, какой взрослой и серьёзной она, наверное, кажется сама себе. У него прохладная рука. Её ладонь почти целиком исчезает в его. Он смотрит на неё и улыбается. Мгновенно возвращая к мыслям о той зиме, которая дома. Солнце и небо. Снежное слепящее счастье. Полный бред. Романтические мечтания, достойные тринадцатилетнего подростка. А она же… ей же… Он моложе её на полжизни! Она… замужем! Пусть только «де-юре»! Пусть даже только «пока»! Но… Её не интересуют мужчины! И уж тем более – мальчики! Этот, конкретный, даже одет, как подросток! «Очень подходит к твоей до ужаса взрослой сумке!» – ехидно уточняет внутренний голос. И, вопреки всему, в голове появляется странное: «навсегда». Как изображение на опущенной в раствор фотобумаге. Медленно, но неотвратимо. Сколько бы ни потребовалось времени… сколько бы ни было потрачено сил на то, чтобы что-то изменить… конечным итогом останется это «навсегда». Чёткое и ясное. Пока он ведёт её к сцене, раздвигая локтями, плечами, собой казавшуюся ей такой опасной толпу… Она думает об этом слове. Больше ни о чём. Навсегда. Что, чёрт возьми, навсегда? Он отпускает её руку, как только сцена оказывается рядом, а толпа – позади. И ей мгновенно становится холодно. Неожиданно обидно. Же-ня. Приходится напомнить себе, что… её не интересуют мальчишки. Билан приобнимает её за плечи, что-то говорит на ухо. Она возмущённо вскидывает брови и коротко отвечает. Дима улыбается примирительно. А у него внутри разливается лава ревности, когда он видит, как другой мужчина задумчиво поглаживает мех её жакета. Невесомо-ласково. – Дмитрий. – Евгений… – прежде чем успевает подумать, рука сама собой находит её ладонь, и пальцы уверенно и надёжно сплетаются в замок. Нежная кожа запястья. Пульсирующая точка. «Я-на»… Невыносимо правильно. Необходимо. Шаг. Ещё один. Взгляд в насмешливые карие глаза напротив. – Хорошо пел. – Спасибо. – Не за что. Следующий шаг делает она. От этого движения Димкина ладонь соскальзывает с плеча, прикрытого шелковистым мехом. И он провожает её взглядом. До тех пор, пока Билан не засовывает руку в карман. В свой собственный. Она забавно теребит пальцами волосы. Словно собирается сама себя дёрнуть за воображаемый хвостик. Перебирает пряди и старательно отводит глаза. Он умиляется этой старательности. Улыбается, вспоминая «круглые» согласные. И приходит в восторг от того, как мгновенно согреваются кончики пальцев, нагло забравшиеся под край её жакета. «Я-на». Счастливо выстукивает сердце. Он притягивает её чуть ближе. И осторожно касается губами её виска. Она замирает… вздыхает… и обнимает в ответ. Сминает ткань дурацкой куртки. Подцепляет большим пальцем петлю шлёвки. И её рука останавливается у него на бедре. Без тени сомнений. Уверенно. Навсегда. *** – У тебя роман? – С ума сошёл? Я только сегодня с ним познакомилась! И, кстати, это его агент хотел попасть на твой концерт! – И как его зовут? – Женя. – Отлично. Но я имел в виду агента. – Мммм… – А ещё, говорят, он гей. И это я уже не про агента. – Дима! Меня не интересуют эти слухи! – Да ради Бога! Моё дело предупредить… *** – Плющенко, ты идиот? Ты знаешь, кто её муж?! – Муж?! – Ну, точно! Идиот! Да, Женя, у неё есть муж! Во всяком случае – пока! И двое детей! Слышишь меня? – Что значит «пока»? – Не лезь туда! – Ира, что значит «пока»? – Это значит, что они разводятся! Но… – Спасибо. Дальше мне не интересно.