Green nocturne

- Студент Банг? – Учитель Пак смотрит на нехотя вставшего ученика, чуть наклонив голову, исподлобья, с какой-то несколько неуместной для аудитории колледжа, для лекции по современной истории, хитрецой в весёлых глазах. Ёнгук мнётся, потому что, если честно, даже не слышал вопроса. Он озирается по сторонам в поисках хоть какой-то помощи, но все словно не замечают его стараний, а лучший дружок Химчан смотрит изумлённо, и ничего не подсказывает. Последнего можно понять – раньше Ёнгук никогда не позволял себе витать в облаках на лекциях, будучи чуть ли не самым прилежным учеником потока. Ёнгук чувствует лёгкую панику. - Так что там с британцами? – Спрашивает учитель, и продолжает смотреть буквально испепеляюще-весело. - П-простите… - мямлит Ёнгук, с ужасом понимая, что краснеет, - я… я не слышал вопроса. Вот теперь на Ёнгука смотрят, наверное, все. Такого ещё не бывало за все три года, что они учатся вместе. Ёнгук же мечтает провалиться сквозь землю. - Я спросил, Банг-шши, в каком году Англия вступила во Вторую Мировую Войну. Согласитесь, это довольно простой вопрос. Ёнгук сглатывает, потому что даже не сразу понимает, о чём идёт речь. Голос учителя творит с его сознанием какие-то непотребства, превращая Ёнгука в мало что соображающее существо. За такой голос нужно сажать в тюрьму, потому что это же оружие массового поражения и терроризм. А самое ужасное то, что остальные, кажется, имеют какой-то иммунитет к этому оружию, и Банг выглядит полнейшим дураком. Химчан поражённо шипит подсказку, и Ёнгук неловко мямлит что-то о тысяча девятьсот тридцать девятом году, безбожно путая даты и факты. В итоге Пак-сонсеним оставляет страдающего Ёнгука в покое, наградив его домашним заданием, большим, чем обычно, а в конце пары и вовсе просит зайти после занятий, чтобы обсудить некоторые детали Мировой Войны. Ёнгуку что-то совсем не по себе. Химчан отпускает двусмысленные шуточки про Хёсон-нуну, девушку с последнего курса, вот уже пять лет неизменную королеву и самую желанную девушку колледжа, которая, ко всеобщему удивлению, проявляет к Ёнгуку особенное внимание уже несколько месяцев. Ёнгук же снова проявляет феноменальную тупость, не понимая, о чём говорит друг. - Точно влюбился, - резюмирует Химчан, и смотрит встревожено. – Не то, чтобы я был против, но не хотелось бы, чтобы тебя выперли за неуспеваемость. Не говоря уже о том, что ты мог бы и рассказать мне, кто ж по тебе так прошёлся. - Никто, Чанни, ничего такого, - рассеянно говорит Ёнгук, насыпая пару лишних ложек сахара в кофе, явно не замечая этого. После пар он плетётся в кабинет истории, отчаянно пытаясь собрать мозги в кучу, взять себя в руки и приготовиться к тому, что надо будет услышать учителя, и адекватно ему ответить, а не млеть от его крышесносного голоса, низкого и глубокого, как Марианская Впадина. - А, Гуки, заходи. Ёнгук от такого обращения с порога выпадает в осадок, сбитый с толку, и все его приготовления летят коту под хвост, потому что он снова удушливо краснеет. Учитель же, кажется, искренне считает, что не сказал ничего такого, спокойно закрывая лежащие перед ним бумаги, и убирая их на край стола. Он поднимает на студента взгляд весёлых глаз, и Ёнгук понимает, что ему пиздец (хотя он никогда не матерится). Совершенно бескомпромиссный, стотонный пиздец. Потому что глаза у учителя не только весёлые и даже хитрые, но и какие-то неприлично юные. Словно перед Ёнгуком не взрослый мужчина, а мальчишка, живой и любопытный. Это открытие, кажется, окончательно выбивает почву из-под ног, лишая последней жалкой связи с реальностью. Ёнгук подходит к учительскому столу, и опускает взгляд, потому что смотреть учителю в лицо просто нет никаких сил. - Что ж ты так с Британцами? – Интересуется учитель, словно назло, пытаясь заглянуть студенту в лицо. – Чем они заслужили такое пренебрежение с твоей стороны? Кто вообще позволил учителю так запросто говорить со студентом?! Кто позволил так наплевательски забыть об этикете и правилах банальной вежливости?! Мысленно Ёнгук кричит во всё горло, буквально срывая свой, к слову, тоже не самый высокий, голос. Но это мысленно, а сам он только виновато кланяется, что-то невнятно мямля. - Ладно, Гук, что я, не человек? – Вдруг легко меняет тактику старший, и Ёнгуку срочно нужно на что-то опереться, чтобы не упасть, потому что ноги слабеют. – Я понимаю, всякое случается, особенно, под Рождество. Ты образцовый студент, в том числе, и по моей дисциплине, поэтому, - следует ещё один убойно хитрый взгляд, от которого Ёнгуку ещё сильнее плохеет, - я готов сделать вид, что сегодняшней досадной оплошности не было, если ты, конечно, принесёшь мне хороший реферат на всё ту же тему, например, послезавтра. Страниц на восемь, больше не надо. Ёнгук только усилием воли заставляет себя уяснить информацию, и благодарно кивает. Реферат, конечно, мягко говоря, не во время, ему итак дохрена нужно сдавать и сочинять, но делать нечего. Учитель итак к нему очень добр. - Конечно, Пак-сонсеним, я всё сделаю. Просто я… Я весь день какой-то рассеянный. - Так бывает, Гук. Ничего, что я называю тебя так, по-простому? Не обижаешься? Посмотрел бы Ёнгук на того студента, который открыто обижается на преподавателя. Поэтому он отрицательно мотает головой, неловко потирая шею. - Ну вот и хорошо, значит, на том и порешим. Но я бы советовал тебе потренироваться контролировать сердечные порывы, чтобы они не мешали учёбе. Ёнгук буквально задыхается, потому что быть настолько понятным чужому человеку немного страшно. Он сам ещё не успел толком осознать, что с ним происходит, а учитель вот так запросто всё понял. Поэтому он спешно прощается с учителем, и вылетает из аудитории, чуть не сшибив по пути какого-то неудачливого первокурсника. На тему реферата в голову ничего не идет, приходится, вопреки обыкновению, воспользоваться интернетом, потому что в библиотеке думается ещё хуже чем дома: проклиная собственную глупость, Ёнгук то и дело оборачивался на вход, подсознательно ожидая, что войдёт учитель истории. Признаться, хотелось показать ему, какой Ёнгук молодец, как усердно выполняет задание. Но за весь вечер не получилось набрать и полстраницы связного текста, поэтому Ёнгук решил готовиться дома. В назначенный день, перед парой истории, он подходит к учителю и протягивает с грехом пополам написанный реферат, но господин Пак, видимо, решив, что Ёнгук уже оправился от давешнего шока, расслабился, и стоит вернуть его в неадекватное состояние. А именно, за каким-то чёртом, словно невзначай, прикасается к руке студента, забирая задание, и улыбается как-то уж совсем озорно. - Это дополнительное задание, мы не будем тратить на него время на лекции, поэтому я буду ждать тебя сегодня вечером, для защиты. Это снова совсем не к месту, ведь сегодня Ёнгук планировал даже прогулять последнюю пару, чтобы успеть на назначенную Масло-хёном репетицию в клубе на Хондэ: совсем скоро у них серьёзное выступление, а он всё ещё сбивается в ритма и забывает текст аж в двух треках. Но спорить с учителем он не решается и кисло кивает. - Кажется, ты не очень рад. – Пак-сонсеним смотрит очень внимательно. – Свидание сегодня, что ли? - Нет, что вы! – Ёнгук отвечает, пожалуй, слишком поспешно и слишком жарко, чем вызывает подозрения у старшего. – Ничего такого, я приду после пар. Прийти, это ещё полбеды. Если бы он помнил хоть слово из им же написанного! А реферат сдан, и повторить его не остаётся никакой возможности. Масло-хён, получив сообщение о том, что младший на репетицию не явится, приходит в бешенство. Для него ничего не имеет такого огромного значения, как предстоящее выступление, и как Ёнгук может считать иначе, он решительно не понимает. Настроение летит в тартарары. Просто к чёрту. На паре классической китайской литературы Ёнгук решается на крайние меры, и, игнорируя занудный бубнеж преподавателя, достаёт телефон и все полтора часа пытается хоть как-то подготовиться к защите реферата. Химчан просто крутит пальцем у виска, но ничего не говорит. Ёнгук откровенно дуреет, потому что с Великобританией и правда совершенно не складывается, словно Ёнгука сглазил кто, даже самому с трудом верится в собственную внезапную тупость. А перспектива плохих оценок повергает из просто плохого настроения прямиком в пучины отчаянья. За полтора часа в голове не остаётся ровным счётом ничего из прочитанного. Ёнгук кисло читает сотое, наверное, сообщение от Масло-хёна, ужасно матерное и полное разочарования, потом закидывает книжки в сумку и плетётся на третий этаж, как на Голгофу. Как на казнь. Неужели нельзя просто влепить ему самую плохую отметку и отправить с миром на Хондэ, где буянит хён? Можно подумать, Ёнгук так уж часто просит чего-либо, в том числе – милости у судьбы. Ну, или хотя бы можно поскорее лечь спать, чтобы этот треклятый день закончился. Просто закончился, как самый дурной сон. - Господин Пак? Ёнгук заглядывает в кабинет, и застаёт самую, на его вкус, невероятную картину: Пак Дешик, с виду самый серьёзный и правильный человек в целом мире, сидит на собственном столе, заткнув уши наушниками, из которых раздаётся более, чем мощный бит, и закрыв глаза, качая головой в такт музыке, и беззвучно повторяя слова. Ёнгук поражён до глубины души. Во-первых, он безумно благодарен Вселенной за то, что хён подпевает именно беззвучно, потому что от его тихого, хриплого, невероятного голоса, говорящего не о учёбе, Ёнгук бы мог помереть на месте. А во-вторых, он решает, что учитель явно не будет в восторге от того, что ученик застал его в столь неподобающем виде, и наверняка смутится, а то и рассердится. Поэтому Ёнгук уже делает шаг назад, чтобы исчезнуть за дверью и переждать несколько минут, но всё та же судьба в очередной раз за этот чёртов день поворачивается к Ёнгуку голой жопой: учитель открывает глаза и сразу замечает Ёнгука, от чего тот, опять и опять, удушливо краснеет. Впрочем, учитель, кажется, не особо расстроен, он вынимает наушники и спрыгивает со стола с какой-то невероятной и неожиданной грацией. И улыбается во все тридцать два. - Уже пришёл? Здорово. А я тут время коротал… Знаешь Epic High? – Ёнгук сглатывает, потому что, небеса всевидящие, ну кто не знает Epic High?! Кто не любит Epic High?! Тем более, в его тусовке… Но вот к сонсениму подобная музыка как-то вяжется с трудом. – Очень мне нравятся, наверное, лучшая хип-хоп группа в Корее. Ёнгук решает, что, видимо, уже спит, и ему снится сюрреалестический сон. Он даже щиплет себя за руку. Больно. Значит, всё на самом деле. - Да… - растерянно басит Ёнгук, - они… они очень крутые. – И зачем-то добавляет: - Мой хён говорит, что однажды мы станем такими крутыми, что выступим с ними на одной сцене. Учитель вздёргивает бровь и как-то даже смотрит как-то иначе, по-новому. В глазах его сияет совершенно неподдельный, азартный интерес, и под этим взглядом Ёнгук чувствует себя маленьким несмышлёным мальчиком, заявившим, что знает, как изобрести фотонный двигатель и долететь до Юпитера. Приходится, буквально заикаясь, рассказать про главное увлечение своей жизни, про своих хёнов и про сорвавшуюся репетицию. - Что же ты не сказал?! – Возмущается учитель, явно позабыв о причине их встречи. – Разве можно так наплевательски относиться к своей мечте?! Когда какой-то противный занудный дурак требует у тебя рассказов про чёртову вторую мировую, надо слать его нахрен, и ехать на репетицию! – Всё это учитель говорит уже на ходу, буквально волоком волоча ошалевшего до полуобморочного состояния Ёнгука, сначала к выходу из здания, а потом и к своей машине. – Слать, конечно, стоит вежливо, мы, зануды, ужасно ранимы, - гудит он, как старый паровоз, оповещающий о скорой отправке со станции. – Пристёгивайся, студент Банг! Иногда, если прижмёт, я вожу довольно лихо. И «лихо», это мягко сказано. Ёнгук не смеет не то, чтобы звук издать – даже дышать не смеет, вцепившись в ремень безопасности на своей груди, и почти напугано глядя прямо перед собой. Учитель же, скинув всю свою степенность и статность, весело матерится на товарищей по дорожному движению, улыбается себе под нос и крутит руль с такой силой, словно от этого зависит его жизнь. До клуба, название которого Ёнгук успел тихо вякнуть, они добираются минут за пятнадцать, против привычных сорока минут. Поэтому Ёнгук даже толком не опаздывает. Учитель не напрашивается на репетицию, что, признаться, Ёнгука весьма успокаивает. Зато нервирует стоящий и курящий у входа в клуб Масло. - Джепп-а, что за херня? Ты же сказал, что ты не… Он замечает преподавателя рядом с Ёнгуком, и вдруг непривычно вежливо кланяется, здороваясь. - Ну, я поехал, Гук. Реферат потом защитишь… А в прочем, бог с ним, я так зачту. И не гуляй допоздна, завтра у нас с тобой первая пара. А потом садится в машину и снова резко дёргает с места. Ёнгук не может прийти в себя до конца репетиции, едва живой от обилия новых впечатлений, но, как нистранно, все тексты зачитывает просто идеально. Масло-хён что-то шутит про благодарность учителю истории, но Ёнгук слишком занят своими внезапно навалившимися эмоциями, чтобы понять смысл этих шуток. Допоздна Ёнгук не гуляет, но на первой паре ему всё равно катастрофически тяжело сосредоточиться на лекции. Не потому, что он не выспался, ясное дело, а потому, что вчерашний эпизод с экстремальной поездкой никак не идёт из головы. Потому что учитель, оказывается, такой непостижимо классный. Настолько классный, что просто думая об этом, Ёнгук расплывается в широкой улыбке, глупой и вопиюще влюблённой. Химчан подкалывает чуть более ядовито, чем раньше, и «пугает» тем, что сам начнёт ухаживать за Хёсон, если Ёнгук не спустится с небес на землю. Но, получив рассеянное разрешение на подобное непотребство, решает, что лучше разговор прекратить сейчас, пока не всплыли какие-нибудь шокирующие подробности. У Химчана нервы-то не очень, и он их бережёт. Но всё же приходится взять себя в руки и конспектировать хотя бы что-то из лекции, чтобы больше не оказаться в таких дураках, как в прошлый раз. Чтобы хотя бы знать, о чём речь. Но мысли всё равно разбегаются, взгляд убегает за окно, где кружатся ленивые пухлые снежинки, навевая покой и даже некую меланхолию. - Вообще-то, - смеётся Химчан на перемене, - сонсеним дважды пытался задать тебе вопрос, но потом просто плюнул, и принялся пытать остальных. А ты, хитрая морда, смотришь себе в окно! Я даже сочувствую тебе, потому что так влюбляться в твоём возрасте несколько поздновато. Тебе же не семнадцать! Не семнадцать, - мысленно соглашается Ёнгук, рассеянно кивая, - но дело же не в том, сколько тебе лет, а в том и только в том, что у него настолько невероятный голос и такие живые, весёлые глаза… И что он любит ту же музыку, что Ёнгук, и что он совсем не такой «правильный», каким ставит себя на работе, он даже безбашенный, кажется! И такой, такой притягательный. Невероятный. Он же самый лучший! Так какая разница, сколько тебе лет, раз встретил вот такого человека? Химчан только вздыхает, но комментарии и шуточки прекращает. Конечно же, он заваливает контрольную по истории, которая проходит на следующей неделе. С другими предметами всё более-менее ничего, но общий результат заметно хуже того, что было всегда. Учителя начинают беспокоиться, но сваливают всё на усталость, зимнюю сонливость и близость долгожданных праздников. Но Пак-сонсеним беспокоится всерьёз, в какой раз оставляя Ёнгука после пар в своём кабинете. Тот тупеет на глазах, все силы тратя на то, чтобы не улыбаться мечтательно и глупо перед своим учителем. - Гук, ты меня немного расстроил своей контрольной работой. – Преподаватель буквально чеканит каждое слово, и Ёнгук стремительно киснет, виновато что-то мямля. Под таким взглядом, серьёзным и внимательным, совсем не весёлым, очень неуютно. – Я всё понимаю, и ты, очевидно, пренебрёг моим советом научиться контролировать свои чувства, но… Сегодняшний результат превзошёл мои худшие ожидания. В голосе учителя звучит такое неприкрытое разочарование, что у Ёнгука горло сдавливает от обиды и зла на самого себя. И, чуть ли не впервые, Ёнгук смотрит напрямую в глаза своему преподавателю, смотрит чуть ли не умоляюще. - Я исправлюсь! Наверное, Ёнгук вкладывает в это обещание очень много личного, потому что даже теперь, после такой жестокой отповеди, ему плевать на учёбу. Ему нужно вернуть расположение учителя к себе. Вернуть настолько, чтобы тот снова позволил себе неформальную речь и свои невероятнейшие улыбки. - Я исправлюсь, Пак-сонсеним, я клянусь. - По всем предметам? - По всем, - решительно кивает Ёнгук, сам себе обещая исполнить это во что бы то ни стало. Учитель замолкает, задумчиво потирая подбородок и то и дело поглядывая на своего нерадивого студента, готового прямо тут сгореть заживо со стыда. И Ёнгук готов побиться об заклад, что учитель это знает, видит, и именно на это и рассчитывал. - Хорошо, - наконец, решает он, - но не назначить тебе дополнительных занятий я не могу. Придётся извиниться перед своим клубным хёном, потому что я тебя у него заберу. Господи, какая фраза! Как звучит! Но Ёнгук уже выполняет обещание, поэтому держит себя в руках, и не позволяет себе уплыть в блаженные мысли. - Торчать в колледже до ночи мне совсем не хочется, к тому же, я живу не один, и мои поздние возвращения всегда встречаются с осуждением. Вот тут у Ёнгука всё обрывается внутри. Не один. У учителя кто-то есть. Впрочем, было бы странно, если бы такой потрясающий человек был одинок. Но всё же… - Поэтому, - спокойно продолжает старший, - дважды в неделю ты, Гук, будешь приходить ко мне, и усердно заниматься историей. В течение месяца, как минимум. И запомни, ты у меня экзамены сдашь лучше всех на потоке, понятно? - Понятно. Ёнгук кивает, как китайский болванчик, не смея поверить в то, что два раза в неделю, восемь раз за месяц, он будет наедине с человеком, в которого безрассудно и так по-подростковому влюблён. И не важно, что там, в его доме, будет его девушка… Какая, к чёрту, разница. Они просто будут проводить время вдвоём, и Ёнгук будет слушать, слушать, слушать этот гипнотический голос, пробирающийся, кажется, под кожу. - Мне понятно, учитель, - ещё раз говорит он, а потом, после паузы, говорит намного тише и искренней: - Простите меня. Так не хотел вас разочаровывать. И вдруг случается чудо, потому что Пак Дешик, самый невероятный человек во вселенной, вдруг широко улыбается, и хлопает Ёнгука по плечу так, словно они старые друзья. - Прощаю, Гук! Вижу, вижу, что исправишься. И чем быстрее, тем раньше ты вернёшься к своим сценическим обязанностям. Так что файтин. Ёнгук мчится домой, переодевается и буквально летит в клуб, чтобы застать хоть часть репетиции выступления, назначенного на двадцать пятое декабря. Следующие три дня пролетают незаметно, хотя, кроме учебников, в них ничего нет. Ёнгук искренне старается выполнить своё обещание и подтянуться по всем предметам. А потом, после трёх этих дней, наступает первый день занятий у учителя дома. Ёнгук волнуется хуже, чем перед первым свиданием. Да он места себе не находит от волнения, и молится, чтобы не отупеть окончательно, оказавшись с учителем наедине. Он даже надевает белую рубашку, чтобы выглядеть приличнее, и едет по написанному старшим адресу, кусая губы. Он даже успевает точно в назначенное время, только забывает купить что-то в угощение. Впрочем, он не уверен, что это было бы уместно. Учитель, совершенно домашний в широкой футболке и плюшевых штанах, открывает дверь квартиры простого многоквартирного дома, и приветливо улыбается, подавив зевок. - Привет, заходи. Извини, я в таком виде… Просто сегодня освободился пораньше, и уснул. Ёнгук позволяет себе ровно полминуты восторга, перед тем, как вернуться в реальность. Он разувается и вежливо осматривается в небольшой, по-мужски уютной, довольно светлой квартире. Плакаты с выступлений самых разных хип-хоп исполнителей, заполонивших стены прихожей и кухни, поражают его до глубины души, и он даже решается спросить, на каких из этих концертов учитель был. Минут пять уходит на перечисления всевозможных выступлений, в Корее и Америке, где учитель часто бывает, потому что там живет его семья. Ёнгук понимает, что вот теперь влюблён совершенно бесповоротно. - А теперь давай-ка я тебя кое с кем познакомлю, - учитель выглядит совершенно довольным тем, что младший его понимает и явно разделяет его вкусы и пристрастия. Ёнгук смотрит в дверной проём, ведущий в одну из двух комнат, ожидая увидеть девушку, но никто не появляется. – Спит, наверное. С этими словами учитель уходит в ту самую комнату, и возвращается с… невероятно смешным длинноухим щенком на руках. - Это Джек, я взял его недавно, и теперь мне строго-настрого запрещено возвращаться домой поздно. – Он смеётся, глядя, как растерянно моргает глазами Ёнгук, глядя на щенка. – Джек, это Ёнгук, он будет иногда к нам приходить. Спрыгнув с рук хозяина, щенок принимается обнюхивать гостя, а потом даёт себя погладить, и вообще, всячески демонстрирует дружелюбие и желание поиграть. Ёнгуку он ужасно нравится, особенно тем, что он не невеста. Значит, всё не так плохо: если девушка и есть, они не живут вместе, а значит, отношения не очень серьёзные. - Что, ожидал увидеть тут женщину? – Смеётся учитель, прозорливо глядя на своего студента. – Ну извини, рассказать друзьям будет нечего… Я же говорил, что я зануда? Женат на работе, так что… - Я и не собирался никому ничего такого рассказывать. – Ёнгук хочет нахмуриться, но, против воли, широко и счастливо улыбается. - Ну-ну, - тянет учитель, как-то пристально глядя на Ёнгука и словно делая какие-то выводы, - ну-ну… Малыш Джек то и дело пытается прервать занятие, привлекая к себе внимание всеми возможными способами. Сонсеним сначала смеётся, шутит, что щенок принял Ёнгука за своего, а потом, на исходе второго часа мучений, даже немного сердится. Ёнгук считает, что имеет полное право собой гордиться: он ни разу не отвлёкся на свои мысли, ни разу не пропустил вопроса, и даже почти на всё ответил правильно. Учитель, кажется, остался им доволен. - Слушай, Гук, будь другом, поиграй с ним немного? Или ты торопишься? Учитель Пак так заглядывает Ёнгуку в глаза, что у того всё внутри плавится и течёт расплавленным воском, причиняя действительно сладкую боль. Он так заглядывает в глаза, что хоть стой, хоть падай: просительно, и откровенно специально мило. Как дети просят конфету. Ёнгук сглатывает и кивает, потом мотает головой. - Нет, сегодня у меня нет… репетиций… В смысле, я свободен, конечно. Он тараторит, путается в окончаниях и опять краснеет, а учитель самодовольно улыбается, даже победоносно. - Характер у него тот ещё, у этого ребёнка… Он бы с меня три шкуры спустил, если бы я не поделился тобой хоть ненадолго. Ёнгуку странно наблюдать, как большой и сильный, взрослый мужчина так говорит о маленьком щенке, и вдруг он думает, что этот человек будет самым лучшим, наверное, отцом. Это одновременно восторженная, и очень грустная мысль. Джек, между тем, самостоятельно приносит свой поводок, и кладёт у ног замечтавшегося было Ёнгука. Он даже позволяет себе блаженно прикрыть глаза, слушая, как старший, хоть и ласково, но ругает щенка за чрезмерную наглость. - Ничего такого, учитель, правда, я могу с ним погулять. У меня, правда, нет планов. О, боги, боги!!! Пак Дешик, всегда и неизменно откровенно уверенный в себе, сейчас так неприкрыто смущается, что Ёнгук чуть не комментирует это, только в последний момент прикусив язык. Ёнгук выходит на улицу со щенком, которому явно не нужен поводок, потому что тот всё время вертится где-то в ногах и задорно лает. Немного отойдя от дома, Ёнгук решается не несколько безумный, но очень искренний поступок: рассказывает всё щенку, который явно внимательно слушает, навострив длинные уши. Ёнгук рассказывает всё, от того, с чего всё началось, до сегодняшних побед над собой. - Только не рассказывай ему, хорошо? – Ёнгук просит Джека на полном серьёзе, и тот выглядит достаточно надёжным парнем, чтобы не проболтаться. Ёнгук возвращает щенка через добрых сорок минут, измотанного, наигравшегося и совершенно довольного. Учитель всё ещё выглядит немного смущённым, и Ёнгуку отчаянно хочется его обнять. Но он только вежливо благодарит за урок, кланяется и уезжает домой. Потом с его жизнью что-то происходит, она превращается в чреду трёх систематически повторяющихся событий: лекции по истории, репетиции в клубе, домашние занятия с учителем, завершающиеся прогулкой и душевным разговором с Джеком. Учитель Пак подшучивает над их дружбой, и Ёнгук очень честно пытается обидеться, но на третий раз просто сдаётся, и оставляет бесполезные попытки. Учитель его хвалит, но Ёнгук всё больше устаёт, потому что самоконтроль, тот самый, о котором его дважды попросили напрямую, сжирает практически все силы. Да и эмоции, никуда не девающиеся, дают о себе знать, когда Ёнгук остаётся один, делая усталость просто невыносимой. На исходе месяца, отведённого на индивидуальные занятия, учитель Пак смотрит на Ёнгука очень встревожено, и предлагает, возможно, взять тайм-аут. Ёнгук, конечно, отрицательно мотает головой, потому что у него всё в порядке, просто немного навалилось, выступление послезавтра, он страшно волнуется, да и зачёты с экзаменами никто не отменял. Наверное, он оправдывается слишком жарко, потому что сонсеним опять качает головой с неприкрытым сомнением. На следующий день Ёнгук не идёт на учёбу вовсе, посчитав, что заслужил это право усердной учёбой, и с самого утра торчит в клубе, тренируясь даже пока старших нет. Он волнуется просто нечеловечески, ужасно волнуется, но его можно понять: для него, как самого младшего участника компании, это первое живое выступление, не ограничивающееся одним треком. Почти сорок минут выступления, приличное количество партий, это больше, чем подарок для человека, только входящего в хип-хоп, и это чуть ли не судьбоносное выступление. Зарекомендует себя, может получить шанс идти дальше и выше. Провалится – всё тот же шанс будет, но за него придётся бороться буквально не на жизнь, а на смерть. Скольких Ёнгук уже повидал, падающих с высоты своих амбиций и мечтаний, со скоростью выпущенной пули. Поэтому не удивительно, что Ёнгук боится, как перед Страшным Судом. В день выступления он ничего не ест, выключает телефон с самого утра, и просто мечется, сначала по своей комнате, потом по пустому залу ещё не открытого клуба, а потом и по тесной гримёрке. Масло-хён и сам волнуется, в итоге, просто отвешивает младшему ободряющий подзатыльник, матерно попросив не мельтешить, а то уже тошно. Ёнгуку самому тошно. А потом, когда он уже стоит на сцене, и ждёт своей партии, стараясь сделать свой голос хоть чуточку ниже, чем обычно, что-то заставляет его повернуть голову в сторону довольно плотно набитого зала. Он чуть не роняет микрофон, ухватив его за шнур в последний момент. В белоснежной футболке и забавной брендовой кепке, в самом первом ряду слева, лениво оперевшись локтями о ограждение перед сценой, и улыбаясь своей фирменной хитрой улыбкой, стоит Пак Дешик, и качает головой в ритм бита, сочиненного Ёнгуком и хёном буквально несколько дней назад. То есть, он узнал про концерт, пришёл, смотрит, да ему ещё и нравится! Ёнгук медленно закрывает глаза и поднимает голову к потолку, глубоко медленно дышит, пытаясь успокоиться, и звуки вокруг замедляются и делаются тише. Надо справиться, вот сейчас – просто надо. Сейчас сделать всё идеально куда важнее, чем на экзаменах. Ёнгук мысленно отсчитывает секунды до начала своей партии, а потом, в последний раз выдохнув, открывает глаза, и читает. Как он читает – он не смог бы сказать даже под страхом смертной казни, потому что сорок минут слились в один бесконечный миг зрительного контакта с человеком, чувства к которому превосходят космос по масштабам. Но, кажется, серьёзных ошибок он не допустил, учитель улыбался и явно получал удовольствие. А потом Масло-хён, уже в гримерке, чуть не проломил младшему спину, поздравительно стуча кулаком. Только Ёнгук как-то всё думает не о том, что справился, что они все справились, что они молодцы. В голове только одна мысль, стучащая, как молотком, по внутренней стороне черепной коробки: «он приходил и ему понравилось». Ёнгук сам не свой от этого всего, и в субботу, на следующий день, он спит почти до вечера, тем более, что хоть и мирная, но всё же пьянка по случаю успешного «дебюта» младшего затянулась практически на всю ночь. Ёнгук, не смотря на лёгкое похмелье, никогда не чувствовал себя таким счастливым, как сейчас. Он просто вспоминает заинтересованное и даже слегка удивлённое лицо сонсенима, вспоминает, как тот здорово выглядит в простой одежде, совсем юным, почти мальчишкой. Ёнгук заворачивается в одеяло и нечленораздельно гудит что-то, не в силах перестать улыбаться. - Спасибо, что пришли на моё выступление. – Говорит Ёнгук, придя на последнее занятие домой к учителю. Признаться, с самого утра он ужасно грустит по этому поводу: за месяц он почти привык проводить время с сонсенимом, бесконечно слушать его голос, да и гулять на прощание с Джеком. И как теперь, без этого всего?.. – Это очень меня поддержало. - Мне понравилось, - с какими-то невероятными эмоциями говорит учитель, и голос его кажется ещё ниже, ещё гуще, чем обычно. Он пропускает студента в квартиру, но, почему-то, продолжает его рассматривать, чуть сощурившись. – Ты большой молодец, поэтому Табло-шши не отвертеться от совместного выступления. Он тихо смеётся, словно медведь ворчит: уютно, притягательно и немного страшно. Ёнгук ловит на себе взгляд чёрных глаз, и неловко трёт загривок. - Что-то не так, сонсеним? – Спрашивает он, прокашлявшись. Под таким взглядом жарко и трудно дышать. - Нет… Наверное. Просто всё думаю, что с тобой делать. Ёнгук не понимает, в каком смысле, и что вообще с ним надо делать (по крайней мере, из того, что хоть чуточку реальнее и приличнее его мечтаний). Ему становится ужасно неуютно, и он смотрит в стол, за которым сидит, как нашкодивший школьник. - Ну, - тянет учитель, и у Ёнгука по спине бегут восхищённые мурашки, - то, что ты влюблён, это я вижу. Ёнгук вздрагивает, закусывает губу, но взгляда не поднимает. Зачем учитель начал этот разговор? Тем более, что понимает очевидное. Зачем же душу выматывать, голосищем своим бархатным?.. Немного помолчав в ожидании ответа, сонсеним продолжает всё тем же тихим, хриплым голосом, сидя напротив своего студента за небольшим письменным столом: - То, что ты влюблён в меня, я вижу тоже. На этот раз покраснеть даже не получается: Ёнгук бледнеет, вздрогнув так, что чуть не падает со стула, и поднимает на старшего перепуганный взгляд. Правда, увидев совершенно спокойные глаза, бледнеет ещё сильнее, и, сцепив вмиг повлажневшие ладони в замок, снова опускает взгляд, не зная, чего ожидать дальше. Как?! Как он мог быть настолько очевидным?! Почему он недостаточно следил за собой?! Дурак, дурак, не видать теперь никаких индивидуальных занятий, а как без них жить?! А как дожить хотя бы до конца этого разговора, вынести буквально просверливающий изучающий взгляд? - П…простите… - тихо выдыхает он, кое-как заставляя себя не закрывать глаза. - Простите? Ты извиняешься? – Голос у учителя кажется искренне удивлённым, а потом, к своему ужасу, Ёнгук слышит в нём улыбку: - Кто же извиняется за такое светлое чувство? Это же потрясающее, волшебное чувство, Гуки. На какие великие дела оно может подвигнуть человека… Ёнгуку кажется, что всё это – дурной сон, потому что уловить хоть толику смысла в словах старшего, или хотя бы предположить, чем он мотивирует этот разговор, не получается. А потом всё становится в тысячи и миллионы раз хуже, потому что: - И на какие ужасные, отчаянные поступки… Сколько боли оно может причинить… Если оно не взаимно. То, что ему очень вежливо и корректно указывают на его место, намекая, что всё тщетно и без вариантов, Ёнгук понимает. Он никогда и не рассчитывал, но сейчас, услышав это практически напрямую, на душе становится невероятно тоскливо, но как-то опустошённо легко. Поэтому он уже куда спокойнее смотрит на старшего, и даже улыбается. - Ничего подобного, сонсеним. Если не рассчитываешь на эту взаимность, то и бояться нечего. - Вот как… - Ёнгуку кажется, что учитель едва уловимо разочарован. – Вот оно как… Значит, не рассчитываешь. Ёнгуку, если честно, ужасно хочется плакать, реветь как школьнице, впервые познавшей, что такое отказ и разбитое сердце, но он продолжает улыбаться и продолжает смотреть на старшего, разве что, не позволяет себе моргнуть, а то же потечёт. Но Дешик, как всегда, решает, что надо привнести элемент неожиданности и в эту ситуацию, хотя, на вкус едва держащегося Ёнгука, это лишнее. Учитель вдруг встаёт, не отрывая какого-то совсем уж нечитаемого, непонятного взгляда от младшего, и, что уже выходит за все рамки, раскрывает руки, явно приглашая в объятья. Ёнгук несколько секунд просто тупит, глядя на это, а потом решает, что к чёрту, всё – к чёрту. Решительно! Он мечтал об этом с тех пор, как впервые услышал голос старшего, и сейчас он не в той ситуации, чтобы воротить нос от таких подарков. Поэтому он встаёт тоже, и, не говоря ни слова, просто кладёт голову своему учителю на плечо, и несильно прижимается. Ангелы небесные, разве существуют такие запахи на земле, как запах кожи этого человека?! Ёнгук буквально дуреет, утыкаясь носом в изгиб шеи старшего, и глубоко вдыхает, запоминая. А потом сильные руки смыкаются на его спине, и получается самое настоящее объятье. - Хён?.. – тихо гудит Ёнгук, не зная, чем всё это закончится, просто млея. - Да, малой?.. – Дешик звучит как-то странно ласково, очень нежно. С такой нежностью, которая, наверное, присуща только большим, мощным, сильным животным, вроде медведей. От обращения Ёнгук расплывается в широкой улыбке. - Хён, скажи что-нибудь? Всё равно, что. - Зачем?.. – И улыбается же, Ёнгук слышит эту улыбку очень чётко. - Знаете… наверное, вам это говорили сотни раз, и вам уже не интересно… Но когда я слышу ваш голос, мне хочется закрыть глаза, чтобы ничего не отвлекало, и просто слушать, слушать, слушать… Он под кожу пробирается, всё внутри заполняет… Дешик всё улыбается, словно невзначай поглаживая младшего по спине. - Удивишься, - басит он, - но нет, такого мне никогда не говорили. И это, наверное, самое приятное, что я слышал в своей жизни, малой. Самые трогательные слова. Ёнгук не отвечает, не зная, что в таких ситуациях обычно говорят. Он просто молчит, наслаждаясь таким неожиданным щедрым подарком. - Спасибо… Дешик молчит, а потом усмехается так, что у Ёнгука волосы за ухом щекотно шевелятся. Хорошо, очень хорошо. Лучше, чем когда-либо. - А ты такой дурак, Гук-и, - безапелляционно заявляет Дешик, чуть сильнее сжимая руки на спине младшего. – Неужели, история так и не научила тебя тому, что думать за других плохо, глупо и неблагодарно? Ёнгук, разомлевший было, снова напрягается, напружинивается весь, внимательно слушая. А Дешик, легкий, азартный, при этом удивительно спокойный, говорит то, от чего у Ёнгука цветные пятна плывут перед глазами: - Ты мне нравишься. Ты мне нравишься так сильно, малой, что я готов уволиться из колледжа… Если ты, конечно, согласишься быть со мной. Ёнгук, совсем недавно буквально оплакивающий своё разбитое сердце, теперь только хватает ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, и цепляется за широкие плечи старшего, потому что ноги толком не держат. И совершенно не знает, что сказать. А потом он замечает, как его тянет, ухватив зубами за штанину, малыш Джек, и от его детского ворчания всё напряжение исчезает в один миг, и спадает оцепенение. Ёнгук промаргивается, удобнее устраивает голову на плече старшего, и улыбается уже совершенно спокойно. - Конечно, согласен. Скажешь тоже. OWARI