Отрубленная рука.

Саске только заходит в дом, а Сакура уже подпихивает ему пяткой тапочки, не прекращая разбирать ворох кепок, шарфов и перчаток на верхней полке шкафа. На её волосах завязана косынка, поясок фартука затянут сложным бантом. Поймав на нём взгляд мужа, Сакура мимоходом улыбается.  — Сарада вызвалась помочь. Хоть бы развязать, как закончу.  — Я помогу, — откликается Саске, наклоняясь, чтобы поцеловать её. Сакура ловким, механическим движением, как машина, выполняющая программу, подставляет ему щёку и так же дежурно целует в ответ. Мужские чёрные перчатки занимают её на долгие полминуты, а когда она, наконец, откладывает их, то тут же принимается складывать газовый шарф. — Отдохни пока, — через плечо говорит Сакура, глянув в отражении зеркала на Саске, снявшего и аккуратно повесившего свой плащ. — Сарада придёт в семь, я подам ужин.  — Тебе чем-то помочь? — Саске, уже направившийся в ванную вымыть руки, вспоминает, что не видел жену весь день. Ему отвечают молчанием, поэтому он выглядывает из-за угла, уже готовясь увидеть сердитый взгляд отчего-то разозлившейся Сакуры, но та не замечает его: в её ушах вставлены маленькие наушники, чтобы не скучать во время рутинной работы. Позже, сидя за столом, он не может отделаться от ощущения надвигающейся катастрофы. Невидимый ураган треплет крышу их дома, стукает рамами, грозясь разбить стёкла, бросает по квартире бумагу из дипломата Саске, но этого будто никто не замечает. Сарада, ещё больше вытянувшаяся и влезшая в матросскую маечку, которой Саске никогда у неё не видел, болтает о своих делах в школе, жалуется на Боруто и хвастается новой техникой.  — Милая, подай соль, — окликает её Сакура, заправляющая салат. Саске, с удовольствием вдыхающий запах домашней готовки и только что нарезанных огурцов, поднимается первым.  — Давай я, — хлопает дверцей шкафа и с удивлением смотрит на пачки разнообразных круп и запас спичечных коробков.  — Пап, соль не там! — спохватывается Сарада, бросаясь в совершенно противоположную сторону и подавая матери прозрачную баночку. Сакура ловко сковыривает крышку, солит салат, мешает, а на лице у неё такое умиротворённое выражение, будто ничего и не произошло. Саске хмурится.  — С каких пор соль стоит возле печки?  — Давно уже, — отмахивается Сакура, заливая салат маслом. — Мне так удобнее, Сарада тоже быстро привыкла. «А ты бываешь тут так нечасто, что твоего мнения не спрашивали,» — слышится в паузе, однако Сакура разворачивается с полной салатницей, подцепляет кусочек помидора и протягивает его на вилке Саске. Её глаза улыбаются.  — На, попробуй. Не пересолила? — Всё в порядке, — хвалит Саске, пока жена ставит салатницу на стол, и вынимает из духовки рыбное жаркое. Пахнет оно просто сногсшибательно, Сарада вертится на стуле, дожидаясь своей порции, пока отец не просит её вести себя спокойнее.  — Очень вкусно, — искренне хвалит Саске. Смешно сказать, как сильно он стосковался по домашней готовке за время задания. Рамен, даже самый качественный, не заменит любовно приготовленных блюд. Саске поднимает глаза на Сакуру — та часто смотрит на него через стол, истосковавшись за месяцы отсутствия, — и хочет ей улыбнуться, но Сакура возится с Сарадой, угрожая оставить без сладкого, если та будет вредничать. — Завтра пойдём на тренировку, пап? — виснет у него на руке после ужина Сарада, пока Сакура гремит тарелками и шумит водой.  — Конечно, — тепло улыбается Саске, ероша ей волосы. Дочь у него растёт просто умницей: воспитанная, любознательная, читать научилась раньше, и даже самые сложные кандзи для неё не проблема. Саске всё хочет спросить — сколько Сакура с ней занималась, но последний разговор на подобную тему вызвал скандал. «Я знаю, что редко бываю дома, » — сдержанно произнёс Саске в ответ на упрёки Сакуры. Та вскинула на него бешенный взгляд. «Я знаю, что ты знаешь, но это просто слова. А ещё я знаю, что ты просто словами поздравил Сараду с несколькими днями рождениями подряд. Просто прислал письмо, — Сакура глубоко вдохнула и выдохнула, выбрасывая в мусорное ведро осколки чашки, которую раздробила в руке. — Мы все всё знаем, Саске. Какие мы молодцы.» — Пойдём на третью площадку? — Сарада скачет, как молоденький козлик. Саске недоумённо выгибает брови.  — Почему на третью? Она же дальше, чем вторая.  — Зато так Боруто ближе, — улыбается дочка. Она может сколько угодно жаловаться на сына Хокаге, но между ними нет-нет, да проскочит искра настоящей дружбы. Саске радует это куда больше, чем он показывает. Уложив дочь и поцеловав её в макушку, он идёт помочь Сакуре с посудой, а заодно задать пару вопросов. — Это ты пригласила Боруто на тренировку? — без обиняков начинает он и тут же осекается, упрекнув сам себя за обвинительный тон. Саске не зол, просто в недоумении, и совсем не хочется ссориться с Сакурой, едва придя домой. Его и так тут редко застать можно, к чему тратить бесценные часы на придирки? Сакура, против всяких ожиданий, не злится, только передаёт ему чистое вафельное полотенце.  — Да, — она вымывает последнюю пену из салатницы и ставит посуду на решётку вверх дном. — Боруто всё равно прознает, где вы тренируетесь, а так Сарада хотя бы не будет обижаться, что ты не обращаешь на неё внимания. «Опять,» — невысказанным повисает в воздухе, но Саске не успевает даже среагировать на него, как Сакура уже выключает воду, берёт другое полотенце и в две руки они быстро вытирают все тарелки и приборы. Выходя из кухни и хлопнув по выключателю, он ловит Сакуру в объятия. Та целует его, нежно прихватив нижнюю губу, и шлёпает по ладоням, прося выпустить её.  — Мне надо в ванную, — улыбается она, отворачиваясь от него, и хлопает дверью с прозрачным стеклянным окошком. Вскоре набирает громкость шум воды, стукает дверца настенного шкафчика. Саске долго стоит, упёршись лбом в стену и слушая, как Сакура возится в душе. Из-под двери пахнет жидким мылом с жасмином. Наконец он отходит от стены, проверяет, спит ли Сарада — дочка лежит, свернувшись в милый клубочек и по привычке, появление которой Саске к своей горечи не застал, накрыв подбородок плечом. В их с Сакурой спальне открыты все окна, и ветер заносит в комнату запах растущих подле дома роз и аромат специй. Саске расстилает кровать, педантично сложив покрывало, принимается раздеваться. Протез слушается его исправно, в некоторых случаях из-за своей нечувствительности выигрывая даже перед здоровой рукой, но Саске старается не смотреть на грубую полосу шрамов, где тот присоединялся к плоти. На пороге появляется Сакура, замотанная в полотенце, и Саске тянется к ней, целуя в щёку, губы, обнажённое плечо. Секс выходит страстным и, другого слова не подберёшь, удобным. Сакура знает, где надо поцеловать, где укусить, как прогнуться, как обхватить его ногами, а Саске давно выучил в ответ её эрогенные зоны и любимый ритм. В дымке оргазма, он прижимается к ней, уткнувшись носом в разметавшиеся волосы, вдыхает запах цветочного шампуня и с огорчением отмечает, что Сакура вновь сменила ароматы. Возможно, сразу после его ухода на миссию, а может всего за два дня до его возвращения. Саске всё сильнее чувствует себя чужим в этом доме, случайно зашедшим дальним родственником, который во время путешествия ищет, где переночевать.  — Всё в порядке? — спрашивает он, когда Сакура, отдышавшаяся и порядком сомлевшая, лежит на его руке, сонно моргая. Она зевает, прикрыв рот краем одеяла.  — Конечно, — Сакура смотрит ему в глаза, и взгляд её спокоен, в нём нет ни тревоги, ни вопроса, но всё-таки она спрашивает. — Что-то не так? «Скажи мне сама, что не так,» — хочет попросить Саске, но знает, что от него это прозвучит либо раздражённо, либо равнодушно. Он видел столько смертей, столько боли, прошёл через столько сражений, не доверяя никому, кроме себя, что сейчас с большим трудом находит в себе другие эмоции. «Сакура — это твой свет, — сказала как-то Ино, заканчивая букет, который он у неё заказал для жены. — Только ты свет ценить не умеешь. Захочешь ещё что-то узнать о Сакуре — спроси, какие таблетки она принимала при послеродовой депрессии.» «Скажи мне, как ты зла, что постоянно живёшь в одиночестве, — думает Саске, когда Сакура, не дождавшись его ответа, сползает ниже по подушке, устраиваясь спать. — Скажи, что я никогда не смогу выполнить свой долг перед Сарадой. Скажи, что я никогда не отплачу тебе за то, что ты сделала для меня. За то, что я сделал с тобой.» Ведь так говорят все жёны, когда чувствуют холодность своего мужа? Они просят у него объяснений, сыплют оскорблениями, влепляют пощёчины. Сакура ни разу не ударила его, уже давно не закатывая скандалов. Пара раздражённых фраз вроде «не наследи тут!» или «ты опять сжёг тосты!» — вот и весь её репертуар. Саске помнит, как часто они ссорились, когда были молоды. Гормоны Сакуры скакали, она не стеснялась в выражениях, а он сам, выслушивая её упрёки в бесчувственности или неосторожности, невольно начинал верить — его действительно любят. Саске не знает, что бы было, будь он дома почаще. Сохранилось бы всё между ними?  — Саске, я же вижу — ты устал, — Сакура поднимает голову, долго и нежно целуя его в губы, отстраняется, напоследок погладив по щеке. — Спи. Завтра всё станет лучше. Саске хочет поцеловать её в переносицу, коснувшись носом высокого лба. Сакура всегда долго смотрит на него, дожидаясь, пока его чувства одержат верх над разумом, пробьются сквозь корку ледяного спокойствия, но сейчас она отворачивается, не успевает он к ней даже потянуться. Устраивается к нему спиной, и когда Саске обнимает её поперёк живота, сплетает с ним пальцы. Такая машинальная нежность, которую Сакура отдаёт ему щедро, но дозированно. Это больше не похоже на любовь. Саске долго лежит в темноте, слушая сонное дыхание своей жены, и чувствует себя отрубленной рукой с фантомными болями по телу, которому она раньше принадлежала.