Неданна - Джонарья

В свободную минуту хозяин Винтерфелла и Хранитель всего Севера любил понаблюдать за своими детьми. От природы неразговорчивый и даже несколько угрюмый («Несколько?!» — от души расхохотался бы Роберт), он обыкновенно избегал пустой болтовни — не конкретно с детьми, которых Эддард Старк любил всем сердцем, а болтовни как таковой. Не умел он много говорить, вот хоть ты тресни. Но зато очень хорошо умел смотреть. Он любил наблюдать за Роббом, всегда немного смущающимся внимательного взгляда отца. Особое удовольствие приносил ему Бран, этот веселый, невообразимо обаятельный мальчуган, способный, кажется, разговорить и очаровать камень. Всегда безгранично радовала Санса, рыжеволосый солнечный лучик. Мягкий, чуть-чуть смущенный трепет в груди вызывал малыш Рикон, которого Нед любил иногда взять на руки и осторожно покачать в широких ладонях. И были еще двое, вызывающие в нем странную смесь боли и радости, тепла и горечи; поднимающие в нем волну тоскливых воспоминаний, и окутывающие теплым туманом. Джон и Арья. Именно так, вдвоем: Джон и Арья, Джонарья, Арьиджон — так произносили их имена, слепленные в одно, будто талый снег, жители Винтерфелла, не привыкшие видеть их по отдельности. А когда-то давно-давно, так давно, что помнит только старая Нэн, существовало другое прозвище, слепленное из талого снега, заразительного смеха и блеска старковских стальных глаз. «Неданна» — так называли их, непривычных быть по отдельности… Нед всегда знал, где найти своих детей. Робба найдешь на заднем дворе с сиром Родриком или в лесу с охотниками, развлекающегося с Теоном или задумчиво сидящим у камина с книгой. Брана отыщешь где-нибудь на высоте, чем выше — тем лучше, или пристающим к мейстеру Лювину, или с матерью — он у Кет в любимцах. Санса — с подружками, за арфой или вышиванием с септой Модрейн, Рикон — ну, тут и говорить нечего, а Джонарью ищи-свищи по всему Винтерфеллу. Эти двое вечно оказываются там, где не нужно. Много раз их ловили в крипте Винтерфелла: Джон шепотом рассказывал сестре сказки о старых королях Севера; много раз их заставали спящими в богороще, в обнимку (Арья обычно пряталась у брата под плащом); они знали Винтерфелл наизусть, каждый укромный закуток. Каждый раз, когда их ловили там, где им не положено было быть, Нед спрашивал: — Кто затеял это? Джон неизменно выступал вперед, загораживая сестру плечом. — Я. Арья хмурилась и сжимала кулачки так, что впивались в ладони обломанные ногти. Нед видел, что ей хотелось бы выгородить сводного брата, но Джон всегда краснеет от досады и хмурится, когда она это делает, а значит, она будет стоять неподвижно, позволяя ему взять всю вину на себя. Но потом по-товарищески разделит с ним наказание. Однажды Нед вздохнул и, жестом отпустив Арью, обратился к сыну. Он никогда не называл Джона бастардом: он был ему сыном, таким же, как Рикон и Бран, хотя этот упрямый мальчишка не всегда соглашался это признать. — Зачем ты ее выгораживаешь? Арья — зачинщик всех этих шалостей. Я это знаю. Джон пожал плечами. — Я тоже. — Почему ты ей не отказываешь? Хмурое лицо бастарда слегка дрогнуло. Пальцы одной руки поддели перчатку на другой, обнажая на миг светлую кожу, чуть напряглась шея, будто он подавлял желание смущенно опустить голову. — Она просит… Нед знал эту беспомощную интонацию даже слишком хорошо. Она просит. Она сверкает ослепительной улыбкой, у нее дрожат длинные, пушистые ресницы, обсыпанные снежной крупой. Она счастливо смеется, ее розовые губы влажно блестят, она тянет к тебе тонкие руки. Она прижимается к тебе, худенькая и звонкая, как капель, пахнущая летом в студеную зиму и свежей, веселой зимой в душное (насколько может быть душным северное) лето. Она встряхивает копной смоляных волос, и ты теряешь себя в их искристом блеске. Она смеется и говорит «Спасибо, Нед!», «Нед, ты самый лучший!», «Ну пожалуйста, Нед!», «Нед, ну ты же хороший!»… — Джон, ну ты же хороший! — Арья заразительно хохочет и висит на брате, как клещ, худенькая и удивительно гибкая. Черные волосы растрепались, закрывая лицо… Нед беззвучно сглатывает. Он знает, что скулы у Арьи круче и круглее, чем у… что губы у нее тоньше, чем у… что на них больше трещинок, чем у… что глаза у нее темнее, чем у… но сейчас всего этого не видно, а Джон, Джон Сноу, бастард, похожий на него больше, чем все остальные его сыновья вместе взятые, стоит чуть-чуть в профиль, и на обычно угрюмо сжатых губах его такая солнечная улыбка, что больно смотреть. Только Лианна могла рассмешить вечного угрюмца-Неда. Только Арья может рассмешить Джона Сноу. Нед далек от того, чтобы сравнивать своих детей друг с другом. Он всем сердцем любит серьезного, чуть застенчивого, но уже сейчас по-Старковски сильного и властного Робба. Он души не чает в Бране, этом солнечном и озорном ребенке, он обожает своего рыжего котенка-Сансу и уверен, что в будущем очень привяжется к Рикону. Нед не сравнивает, но… но глупо было бы отрицать, что Джон Сноу — его копия. Так же глупо, как отрицать, что Арья — копия Лианны. Его Лианны. У Неда больно сжимается сердце, жжет в груди, в горле и в глазах. Солнце режет, не иначе. «Обещай мне, Нед…» — сказала она ему, до белых костяшек сжимая пальцы на его рукаве. Ее глаза казались тогда почти черными, сухие губы, алые, как кровь на ладонях распятого, шептали вновь и снова: «Обещай мне, Нед». Хоуленд Рид разделил их руки… Нед глубоко вздыхает и незаметным движением проводит рукой по лицу, пытаясь вновь научиться дышать. Джонарья смеются, ребячатся и играют. Джон подхватил сестру на руки, посадил на плечи и закружился… упал в сугроб, смеясь и дрожа, в волосах застряли снежинки… Арья болтает ногами в воздухе, счастливая, раскрасневшаяся… Сейчас особенно отчетливо видно, какой прекрасной будет она в будущем. Еще одна синяя роза Севера, за которую будут сражаться и умирать. «Обещай мне, Нед…» Нед зажмуривается до боли в висках и всем сердцем, каждой жилкой, каждой капелькой крови обращается к старым богам, что шепчутся в алой листве богорощи. «Пусть никто не заставит их разъединить рук! Я не смогу все время быть с ними рядом, но боги могут. Храните их. Я прошу. Храните их за меня. Пусть они будут счастливы. Мои дети…» Джон помогает сестре подняться. Его улыбка сияет, как иней на кромке меча, и Неду так больно и так горько, так хорошо, словно меч этот пронзил его сердце.