Одной ошибки достаточно

      Громыхнуло всего один раз, зато так, что отозвались орущими сигналками все машины в городе. А, если не все, то равнодушными остались лишь единицы. В следующую секунду хлынул ливень, напоминая больше прорванную трубу. Люди, кто не успел попрятаться в своих уютных домах, раскрыли зонтики и поспешили убежать в укромное местечко, хотя бы где им могли предоставить кров на время ливня. Пашка был в их числе. Только у него не было даже самого поломанного зонтика, и он знал, что ни в один захудалый магазин его не пустят. Поэтому, прошлепав по наскоро образовавшимся и незаметным в наступившем мраке лужам, он просто пристроился под козырьком Сельпо №7 и сжался в комок, обхватив себя руками, насколько мог, в попытке согреться. Тело бил озноб, вся одежда, и без того слабо сохранявшая тепло, рваная и множество раз зашитая в нескольких местах, промокла насквозь. Губы посинели, а кожа покрылась мурашками, с волос капало, холодные бусинки стекали по вискам и носу, падали с подбородка. Сейчас лучше было бы пойти домой, но немногочисленные улицы Новой Ажинки и были его домом. Пашка был сиротой с рождения, не было даже дальних родственников, к которым можно было уехать.       Пашку Коновалова здесь знали все, и не любили. Мелкие и дети его возраста над ним насмехались, взрослые чурались и только старики изредка, больше в поисках собеседника, чем побужденные какими-либо чувствами, зазывали его в дом и угощали чаем с пирожками. А, бывало, и небольшую денежку давали, сетуя, мол, бедный ты бедный. Пашка эти деньги не тратил, прятал под дерево у реки Бии, мечтая однажды покинуть родину и выбраться в большой город, где он, наконец, сможет устроиться на работу и добиться своих целей. Ему немного осталось… совсем немного.       — А ну пшел отсюда! — из магазина, свирепствуя, выскочил дородный усатый продавец в фартуке, Степаныч, как его прозвали в Ажинке, и замахнулся на мальчишку длинным французским батоном. — Ишь, пригрелся, змий! Дорогу честным гражданам загораживает!       Пашка, во избежание оказаться покалеченным «иностранным» деликатесом, пронырливо выскочил обратно под дождь, обернулся, злобно сверкнув глазами.       — Пошел ты на хуй! — махнул рукой мальчишка, выложив из пальцев небезызвестный жест, обращенный к продавцу. — Однажды я уеду, разбогатею, и вы все здесь будете в ноги мне кланяться!       — Сдохнешь скорее, — хмыкнув, отозвался Степаныч. Развернулся и исчез за дверьми теплого и сухого Сельпо, напоследок бросив:       — Паскуда…       На оскорбление Пашка лишь фыркнул. Его и не таким словцом поминали, он уже давно привык. Но под ливнем оставаться все-таки не хотелось, подхватит еще какую простуду, а лечиться нечем. Не от кого ждать даже кружки теплого молока с медом. Намереваясь найти для себя новое укрытие, Паша развернулся и едва не врезался носом во внезапно выросшего перед ним парня под черным зонтиком. Светловолосый, его возраста, проницательный взгляд. Самое странное, что Пашке он был не знаком.       — А тебе чего? — отшатнувшись, как от сифилисного, поинтересовался Коновалов. Брови он привычно насупил, чтобы показать противнику, что враг он серьезный и лучше с ним не связываться.       — Возьми, — тяжелые капли внезапно перестали разбиваться о голову Павла и только спустя несколько секунд он понял, что его защищает купол зонта, протянутого незнакомцем, взамен занявшего место Пашки. — Тебе же нужнее, так ведь?       Пашка оторопел, уставившись на незнакомого блондина, как на лопатой ушибленного.       «Не здешний, — решил он. — Точно не здешний, иначе обошел бы за километр».       Хоть его порой и угощали плюшками, жертвовать ради него собой никому и в голову не приходило. Или, может, это прикол такой? Подстава? Здешние позвали парня из соседней деревни и решили разыграть его? Затравленно оглядевшись, Паша оттолкнул от себя зонтик.       — Да не надо мне!       — Возьми! — блондин впихнул аксессуар Пашке в руки и, накрыв голову зажатой в свободной руке папкой, поспешил убраться, по пути оглянувшись и крикнув: — Я здесь недалеко живу!       Обескураженный, но под зонтиком, Пашка наблюдал, как быстро меркнет в темноте светлый силуэт тела его случайного спасителя. Это не было розыгрышем. Незнакомец действительно бескорыстно предложил ему свою скромную помощь. Просто так. Зонтик был холодным, но грел душу. Предмет, который был отдан лишь потому, что кому-то так захотелось…       Всю ночь, устроившись в заброшенном амбаре, Пашка просидел в раздумьях о светловолосом парне, не выпуская из рук зонтик. Зонт придется вернуть. При чем, скорее всего так, чтоб никто не заметил. Если его и того блондинчика увидят вместе, это может подмочить репутацию последнего. Хотя… о чем тогда этот дурак думал, отдавая Пашке зонтик?!       Пашка глубоко вздохнул, отложил зонт в сторону, и посмотрела на его раскрытый купол. Непозволительная роскошь для него. Кто он вообще? Мальчик поднял грязные ладони и взглянул на их слабые в темноте контуры. А что было бы… Каким бы он был, если бы у него была хотя бы мама? Наверное, у них был бы дом. Старенький, ветхий и покошенный, но родной. Место, куда Пашка мог бы вернуться после школы, после гуляний с друзьями. А таковые у него были бы. И у них была бы корова, тогда по утрам Пашка мог бы пить молоко. А мама встречала бы ласковым взглядом и теплой улыбкой. Под лестницей регулярно бы котилась Мурка. Возвращаясь из магазина, Пашка бы приносил домой покусанную с боку свежевыпеченную краюху. В выходные бегал бы на рыбалку и приносил домой щурят и ротанов. Какой был бы тогда ужин…       Сглотнув заполнившую рот слюну, парнишка свернулся калачиком на давно истертой куче сена, прижал урчащий живот рукой и закрыл глаза. С утра возьмет свою импровизированную удочку и сходит на реку. Может, что и выгорит? ***       Семья Виноградовых перебралась в Новую Ажинку всего неделю назад, но Ромка уже успел занять прочное место «первого парня на деревне». У Ромки вообще не было проблем ни с коммуникабельностью, ни с образованием. Вообще его можно было назвать успешным человеком во всем. Его глаза и улыбка были настолько теплыми и приветливыми, что казалось, будто ангел спустился с небес. Девчонки так и липли к нему, парни наперебой старались забронировать место лучшего друга, местных учителей Рома покорил сразу. За его плечами числились олимпиады, полки украшали награды, стены — дипломы. Ромка старался принимать участие во всех конкурсах, и всегда ему удавалось покорять публику. Поэтому родители даже не удивились, что в Ажинке он быстро стал «своим».       После вчерашнего ливня день выдался теплым и солнечным. Лужи быстро испарялись под золотистыми лучами. После школы, в компании друзей, Ромка отправился на футбольную площадку, где ребята собирались погонять мяч. Самый лучший отдых перед тем, как сесть за уроки. Заодно и аппетит нагуливает.       Уже приближаясь к площадке, Ромка заметил притаившийся за раскидистым дубом, вероятнее всего, ветераном Ажинки, сгорбившийся силуэт в темном потрепанном свитере.       Нетерпеливый друг Валерка потянул блондина за рукав, попытавшись справиться с заминкой друга.       — Ром, че встал? Идем!       — Подожди, я… сейчас подойду, — освободился из рук Валеры Ромка и быстро вернул взгляд к объекту своего внезапного интереса. Не ушел. Его ждет.       — Ну ладно, — неуверенно проговорил Валера, сверля блондина взглядом, но скоро, словно до него дошел какой-то скрытый смысл, просиял и уже бежал за остальными ребятами. — Давай только быстрее, ок?       — Ага, — рассеяно отозвался Рома и подошел к дереву. Тронув старую кору и обойдя толстый ствол, Виноградов встретился с мрачной физиономией давешнего знакомого. На лице Ромки сразу засияла легкая улыбка: такой отчужденный, озлобленный на весь мир, даже в глаза не смотрит. Пашка без всяких предисловий резко выставил сложенный зонтик вперед, словно защиту, словно пытаясь увеличить образовавшееся между ними расстояние.       — Вот, — насупленно буркнул он, осторожно, мельком взглянул на Ромку и снова спрятал глаза.       — Можешь себе оставить, — разрешил Рома, желая хоть немного наладить контакт с этим дикарем. Пашка заинтересовал Рому еще вчера, когда он увидел тощего, ссутуленного, дрожащего и несчастного юнца, тщетно пытающегося укрыться от ливня.       Будто брошенный щенок, которому некуда податься и не на кого надеяться. Сейчас Ромка мог разглядеть его полностью, и выпавшим шансом непременно воспользовался. Пятнадцатилетний парнишка перед ним действительно был настолько тощим, что невольно возникал вопрос, как выпирающие отовсюду кости еще не разорвали кожу. Он был бледен, чумаз. Пепельные, некогда черные, но потерявшие свой цвет, волосы больше напоминали воронье гнездо, стрижены были неровно. Скорее всего, Пашка делал это сам. Угли глаз беспорядочно метались и предпочитали затравленно разглядывать землю. Ромка еще вчера понял, что «трясущийся щеночек» привлекает его. Так и хочется заключить в объятия и шепнуть на ушко, что все будет хорошо…       — Мне не нужно, ясно?! — внезапно сорвался на крик бездомыш, едва не швырнув зонт в Ромку. — Мне ничего от вас не нужно!       И так стартанул с места, что стало завидно даже превосходному во всем блондину. Ромка провожал его глазами до тех пор, пока Пашка не затерялся среди домов и деревенского ландшафта.       И все-таки есть в нем что-то… его желание бороться, дерзость, вызов судьбе. Ромку определенно к нему тянуло. ***       — Так вот, значит, как выглядит твой дом? — Ромка проскользнул под металлическим уголком в образовавшуюся дыру, зиявшую в некогда бывшей полноценной двери, и без приглашения оказался внутри заброшенного амбара, приспособленного Пашкой под личное жилое пространство.       Сирота от появления нежданного гостя и незаконного вторжения в его более чем скромную обитель подпрыгнул на куче сена и резко развернулся к посетителю, уже вовсю разглядывавшему дыры в крыше. Вероятно, заменявшие здесь окна. Мышцы махом напряглись до предела, нервы натянулись в струну, глаза дико заозирались в ожидании появления целой своры непрошеных визитеров, но их количество Ромкой так и ограничилось.       — Тебе какого хрена тут надо?! — воодушевленный ограниченным количеством противников, тут же окрысился Ромка.       — Разве я не могу зайти к другу в гости? — совершенно добродушно и обезоруживающе улыбнулся в ответ Ромка.       Обескураженный, Пашка будто похолодел, невольно сглотнул подступивший к горлу ком. Его еще никто не называл своим другом. Услышать это было так… больно… и, в то же время, очень хотелось сорваться, кинуться блондину на шею и рыдать в голос, умолять, чтобы он никогда его не покидал. Вот только, хоть Пашка и рос в полном одиночестве, гордость у него все же имелась.       — Никакой я тебе не друг! — буркнул брюнет, отвернувшись в попытке спрятать алеющие щеки.       Рому его неприступность ничуть не отпугнула. Он лишь склонил голову на бок, любуясь таким приятным его взору телосложением, его профилем. И что в этом бездомном чумазике так зацепило Ромку? Но при виде его становилось так тепло на душе. Постояв так немного, блондин подошел к милому сердцу объекту и присел рядом с ним на корточки, стараясь поймать его взгляд.       — И не хочется? — тихо спросил он нежным голосом.       Пашка вздрогнул и оглянулся, таки скрестившись с визитером глазами. Не похоже, что врал. Он действительно хочет дружить? И вид Паши ему не отвратителен? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Может, он поспорил с каким парнем из деревни? Но за пределами амбара точно никого нет, иначе бы они уже давно себя раскрыли.       И тут Ромка наклонился, сократив между ними расстояние до опасной близости, и первый раз в жизни за все 15 лет сердце в груди Пашки с силой трепыхнулось и замерло, остановив свой ритм. То чувство, что он испытал, не хотелось отпускать ни под каким предлогом. ***       — Мя-а-а-уу, — доверительно протянул маленький пушистый комочек, весь перепачканный в уличной грязи.       Роман нагнулся и, взяв бело-серого пушистика на руки, прижал его к себе. Малыш напоминал ему о Пашке. Такой же брошенный и одинокий, никому не нужный. Тут же его мысли прервал приближающийся рев мотоцикла и, не выпуская котенка из рук, Рома обернулся к притормозившему рядом другу Валерке.       — Йоу, — на лице мотоциклиста тут же нарисовалась широченная улыбка. — Ты чего это здесь — благотворительный фонд помощи бездомным котятам открыл?       — Нельзя же оставлять его на улице, — ласково потрепал ушко замурлыкавшего чуда Ромка. — Замерзнет и умрет с голоду.       Выгнув одну бровь, Валера будто прокаженного одарил друга сочувственно-насмехающимся взором.       — Слышь, ты, может, Пашку Коновалова так же у себя дома пристроишь? — хихикая себе в нос, вполголоса обратился он к Ромке. Но Виноградов ответил ему таким презрительным взглядом, что шутить сразу расхотелось. Он откашлянул, сделав вид, что поперхнулся и проявил нездоровый интерес к рулевому управлению своего транспортного средства.       Ромка понимал чувства сверстников, он и сам иногда не прочь был подшутить над кем, но только не над Пашкой. За Пашку он готов был броситься на любого с прытью льва, отчаянно отвоевывающего свою территорию и содрать с врага шкуру. Никто в Ажинке не знал о том, что творилось внутри Ромы и Паши, какое запретное чувство между ними разгорелось. Никто, кроме самих так горько оступившихся мальчиков. ***       Удобно устроившись головой на груди любимого, нежась в его объятиях, Пашка ощущал себя самым счастливым человеком на свете. Он бы жизнь отдал за то, чтобы это никогда не кончалось. Он любит и любим. Такого просто не может быть. И даже неприятная боль во время его первого опыта не омрачала его настроения. Казалось, он ее вообще не заметил. Блаженная улыбка не сходила с лица, Паша мерно перебирал пальцы Ромки.       — Ром. Что мы будем делать? — этого вопроса Пашка очень боялся, но должен был его задать. Вдруг это всего ненадолго? Вдруг всего на один раз? Этого Павел очень не хотел.       — Что?.. — его мягкий голос успокаивал, расслаблял. Так и хотелось утонуть в нем, и слушать, и слушать…       — Что с нами будет,. если кто-нибудь узнает? — робко, пересиливая себя, пояснил Пашка. Надо же. Никогда он раньше не замечал за собой таких слабостей. Он же всегда хотел повелевать людьми: разбогатеть и сделать так, что его будут уважать и при нем трястись от страха. А сейчас его как будто подменили.       Ромка очаровательнейше усмехнулся и прижал своего парня к себе теснее. На секунду жарко прижался к его виску щекой, затем в то же место чмокнул.       — Ничего. Никогда. Не изменится. — Разделяя слова, заверил он. — Я люблю тебя, ты слышишь? Мое сердце переполнено тобой.       Впитывая каждое слово, борясь с нетерпеливым трепетом сердца, Пашка закрыл глаза. Он больше не один. У него есть любимый человек. Который не оставит, не предаст. Но почему так страшно? Почему леденящий душу страх, сковывающий его оковами, удушающий без конца преследует его? Неужели так трудно довериться важному для тебя человеку?       Нежные губы Ромки все-таки волей-неволей располагали. Отрываться не хотелось. Но за Пашу это сделал сам Ромка, движимый забравшейся в его голову новой идеей.       — А какая у тебя мечта?       — Мечта?.. — Паша задумчиво отвел взгляд в сторону. У него была всего одна мечта. С появлением в его жизни Ромы она померкла за водопадом новых чувств, но так и оставалась его единственной мечтой. — Уехать отсюда! А потом разбогатеть. Полностью изменить свою жизнь. Я даже деньги на билет коплю… чему ты улыбаешься?       — Ты меня вынуждаешь, — оправдался Ромка. — Такой милый. Только что ты хотел навсегда остаться со мной.       Пашка осекся, вновь запустив мыслительный процесс. А ведь и правда. Он никогда не предполагал, что однажды у него появится любимый человек. Никогда ни на кого не рассчитывал.       — Поехали со мной? — решение пришло быстро, само собой и было простым, как валенок под печкой. — Ром. Поехали? Здесь нет ничего, ради чего можно было бы остаться.       Ромка промолчал, только тихо и мягко рассмеялся. Он же знал, что детские желания зачастую так и остаются желаниями, и что Пашка никуда не уедет, если Рома будет с ним. Все его рвение убраться из Новой Ажинки вертелось только вокруг одного лишь вынужденного отшельничества, стремления самоутвердиться и доказать окружающим, что Пашка тоже человек и заслуживает к себе внимания не меньше, чем другие. А Рома никому не даст его в обиду. Это он себе уже пообещал. ***       Мягкие лапки, выпуская острые коготки и цепляясь ими за ковер, старательно пытались поймать убегающий с завидной прытью красный шарик с разноцветными перышками, крепящийся к длинной палочке. Шарик не ловился, и подросший котенок периодически издавал разочарованное, но увлеченное «мяв». Пашка просто наслаждался своим превосходством над беззащитным животным, удобно устроившись на полу дома Ромки. Блондин был занят чаем, не забывая краем глаза поглядывать на так соблазнительно развалившуюся тушку.       Пашка откровенно зубоскалил, подперев подбородок ладонью, когда Рома подошел к нему с подносом, на котором нес две наполненные чашки и бутерброды.       — У него до сих пор нет имени, — заметил Виноградов, усевшись рядом и кивнув на котенка. — Хочешь придумать?       — Я?! — округлил глаза Паша, воззрив их на улыбающегося блондина. — Ты мне доверяешь такое?!       — Ну конечно, дурачок, — хмыкнув, Ромка не сдержался и потрепал и без того лохматые волосы. Поднос с чаем он заблаговременно расположил на полу. — Давай, называй!       — Хм… — Пашка возвел глаза к потолку, скривил губы, глубоко задумавшись. Ему еще не приходилось кого-то называть, и он даже не представлял, как это делать. В голове не было ни единого имени, за которое можно было зацепиться. Все имена, что Пашка знал, принадлежали жителям Ажинки, а хотелось чего-нибудь особенного. Не такого простого, как Васька, Кузя и тому подобные деревенские клички.       — Микеле! — наконец, радостно воскликнул бездомыш и патетично добавил: — Иногда я слышал о нем по радио, когда прятался рядом с жилыми домами. Этот человек научил меня, что не стоит опускать руки, даже если тебе очень плохо…       — Хорошо, пусть будет Микеле, — согласился Ромка и протянул любимому чашку с чаем и бутерброд. — Угощайся. Я тебе еще там кое-каких продуктов сложил, возьми обязательно.       Пашка одарил блондина испуганным затравленным взглядом. Скорее по старой привычке, зная, что такого не бывает, чем от неожиданности. Ромка всегда старался делать для него все. Даже хотел переехать в его амбар, но Пашка запретил, сказав, что такому, как он, на улице не место и это заставит Коновалова расслабиться и забыть о своей мечте.       — Кстати, ты слышал о молодежной вечеринке? В пятницу вечером, — сменил тему разговора Ромка, пока Паша не начал упираться и кричать, что не примет подачек.       — Нет, — тут же помрачнел Пашка и отвернулся, принялся за бутерброд. — Не интересует.       — Брось, приходи, — мягко попросил Рома.       — А ты пойдешь? — Пашка был словно ошарашен. Он-то надеялся провести пятничный вечер с Ромкой где-нибудь в уединенном местечке.       — Ага, там будут все мои друзья, — кивнул блондин. — И я хочу, чтобы ты тоже пришел.       — Я не приду, — упрямо буркнул Пашка, насупив брови. — У меня здесь нет друзей!       — Не ты ли хотел добиться их признания? — заглядывая в глаза, поинтересовался Рома. — Нужно начинать с тех, кто рядом. Не волнуйся, я же буду рядом.       — И что? — сорвался Пашка, отчего перепуганный котенок подпрыгнул и на ультразвуковой шмыгнул под диван. — А потом все будут тыкать в тебя пальцем и кричать, что ты мало того, что водишься с таким, как я, так еще и гей?!       На некоторое время в доме воцарилась звенящая тишина. Мальчишки сверлили друг друга глазами, и никто не желал уступать. Ромке было все равно, насколько сильно может пострадать его репутация, то количество народа, что его окружало, нельзя было назвать друзьями. Друзьями могут быть лишь единицы. Те, кому ты можешь со спокойной душой открыться, довериться и не бояться быть осужденным или преданным. Таких крайне мало. Но Пашка этого не знал. А как объяснить, Ромка не мог ума приложить. Этому упрямцу только жизнь сможет хоть что-то доказать. Поэтому вместо лишних слов, которые вызовут только споры, блондин потянулся к Пашке и встретился с ним губами. Пашка свои тут же смущенно отвел, все еще кипятясь и негодуя, но Ромка прижал парня к себе теснее и возобновил поцелуй. Брюнету ничего не оставалось, как сдаться. Отдаться в его руки, в его власть. О, как ему хорошо было с Ромкой. Из раза в раз. Больше всего Пашка любил именно эти ощущения, невероятные, фантастические, неповторимые. И какую сильную ломку порой ему приходилось испытывать, когда блондина подолгу не было рядом. Хотя в целом их встречи были не такими уж и редкими. Но и их Пашке не хватало. ***       В течение следующих нескольких дней Пашка был сам не свой. Его не отпускала паника. Он не хотел отпускать Ромку на вечеринку, но и не мог его остановить. Из-за того, что нервы были на пределе, Пашка даже не в состоянии был придумать, чем можно было блондина отвлечь и забронировать все его внимание для себя. В конце концов, сирота извел себя до такой степени, что как раз перед той самой пятницей ему приснился кошмар, будто он зовет Ромку, бежит за ним, но тот его не слышит, как бы громко Паша ни кричал. И догнать его было невозможно, хотя Ромка никуда и не уходил. Просто расстояние между ними не сокращалось, лишь становилось больше, Ромка растворялся в темноте, а Пашка беспомощно хватал руками воздух, бессмысленно перебирал ногами.       Впервые в жизни Пашка проснулся в холодном поту и с криком на устах. Трясясь всем телом, он затравленно оглядел периметр своего жалкого амбара. Он дома. В Новой Ажинке. И это всего лишь дурацкий кошмарный сон…       И все же, поскольку за день возможности увидеть Ромку не представилось никакой, Паша сам решил сходить к нему и убедиться, что единственный дорогой, бесценный для него человек в полном порядке. Близился вечер и Пашка знал, где он мог найти блондина. Он уже наверняка тусуется с друзьями. Позволить деревенской молодежи узнать, что они с любимцем публики Виноградовым состоят хоть в каких отношениях, по-прежнему было страшно, но за самого Ромку Павел боялся сильнее.       Бухающую музыку стало слышно еще за улицу до пункта назначения, затем вклинились едва различимые голоса. Гуляла и впрямь вся молодежь деревни, и родители относились к шумному действу лояльно. А чем еще родное дитятко развлечь в такой глухомани?       Местом сомнительного отдыха была выбрана дача самого беспардонного и мерзкого, на взгляд Пашки, козла Новой Ажинки, но даже у такого, в отличие от Коновалова, были друзья. Да и не нужны Пашке эти отбросы. Ромка — вот кто важен ему сейчас. И будет важен всегда.       Едкий дым стоял густым облаком, обволакивающим всю дачу, спиртное всевозможных видов текло рекой, брызгало фонтаном. Пиво даже с пеной, как успел заметить Паша, пробираясь мимо первых, остолбеневших от его появления, гостей. От обилия пролитых горячительных напитков уже устоялся тошнотворный запах, вызывающий желание с позором торпедировать отсюда, но Пашка был не из тех, кто так легко сдается. Непринужденная болтовня и хохот постепенно стихали, пьяные, прокуренные, уставшие глаза, недоумевая, взирали на него.       — Бля! — внезапно разрезал ропот толпы один единственный голос, который Пашка узнал бы из миллионов. Харитонов Ванька — заводила всей деревни, драчун и злейший враг Пашки. Долговязый и беспорядочно бритый (но Пашка знал, что волосы у него белесые и жидковаты, отчего у Ваньки нарисовался комплекс), он едва не захлебнулся пивом при виде бездомыша, вскочил с какого-то ящика, используемого вместо стула, и обхватил Пашку за плечи, словно старого друга. — Смотрите-ка, кто к нам пришел? Его царское Величество собственной персоной!       — Заткнись, сука, — сквозь зубы процедил Пашка, чувствуя, как уже все любопытные взгляды прикованы к ним двоим в ожидании веселого представления. Мгновением позже затихла и музыка: а как же, грандиозное шоу и без звука?       — Ты охуел, Коновалов? — Ванька с силой прижал Пашку к себе, шипя ему на ухо. — Давно по почкам не получал? Ты какого хуя сюда приперся, клоун?       — Я хочу Ромку Виноградова увидеть, — вырвался из его хватки Павел. Понял, что сглупил, он лишь несколькими секундами позже. Когда на физиономии Вано появилась кривая усмешка.       — Ромку? — Иван авторитетно обвел взглядом толпу, словно убеждаясь, что все смотрят на него нервно и выжидающе. Затем снова насмешливо посмотрел на пышущего ненавистью и злобой замухрышку. — Он тебе, что, выставочный экспонат, чтобы на него смотреть? Или ты вообразил себе, что он твой друг, а?       — Он мой друг! — настойчиво и резковато вскрикнул Пашка, так, что даже у непробиваемого Ваньки глаза округлились. — И я хочу его видеть!       На некоторое время в воздухе вместе с табачным дымом и алкогольными парами повисла тишина. Но Ванька довольно быстро собрался, решив изобразить из себя саму великодушность и придумав, как он сам считал, отличную шутку.       — Да он со своей девушкой на кухне салаты готовит… — подумав, добавил. — Может и не только готовит…       — С девушкой?.. — неловко обронил Паша, мертвецки побледнев. Сердце слабо и быстро затрепыхалось, пытаясь уцепиться за ускользающую жизнь.       — Ну не с парнем же, — хохотнул Ванька, и друзья поддержали его пересмешками.       Не слушая его больше, Пашка быстрым шагом поспешил в дом. Он должен был убедиться, должен был увидеть это собственными глазами. Прыть Коновалова, разумеется, не осталась без внимания. Давясь рвущимся наружу смехом, Ванька проводил его взглядом в спину:       — Педик, что ли?..       Не было смешно только поздно заметившему Пашку Валере, до этого возившегося со своим мотоциклом. Старенький, отцовский он требовал постоянного внимания. А вечеринка особого интереса для него все равно не представляла. Просто место попойки, потому что так надо. Своеобразное и глупое дело принципа.       Пашка появился явно не вовремя. Иван не солгал. Ромка действительно был на кухне, готовил и с ним длинноволосая, брюнетистая особа, самая красивая и желаемая девушка в Ажинке. Она так и пожирала глазами его, ЕГО, Ромку. А затем протянула руку и нежно коснулась его скулы. Вот, значит, как? Наверняка они не просто так уединились. У истории намечалось продолжение. А Виноградов хорош. Везде успевает. И с парнями, и с девчонками…       Пашка скривил губы от отвращения, от ненависти к самому себе. Ведь в груди невыносимо больно щемило. Глаза против его воли наполнились слезами, огромный ком, вставший поперек горла, мешал нормально дышать. Сделать всего один большой глоток воздуха, чтобы успокоиться. Он же всегда знал, что их отношения не могут быть правдой. Так почему с языка так и рвется слово: «предатель», которое Пашка изо всех сил пытается не произнести. Не стоит выдавать себя. Просто он исчезнет из его жизни. Только эта мысль помогала ему сохранить хоть каплю мужества.       Не проронив ни слова, Пашка развернулся, спешно, но бесшумно покинул дом, затем под хохот Ваньки и его приспешников, давясь слезами, рванул прочь. Лишь бы скорее убраться из этого чертова места. Чем дальше, тем лучше! Он сегодня же уедет. Успеет еще на последний автобус. Денег доехать до города уже достаточно, а там уж как-нибудь все устроится. Как-нибудь, обязательно…       Валерка сразу заподозрил неладное. Зная привычку лучшего друга подбирать бездомных котят, вполне вероятно, что слезы на глазах бездомыша не просто от того, что нечаянно на кухне луку нанюхался. Вытерев кое-как масляные руки о грязную тряпку, Валерка отбросил ее в сторону и зашел в дом. Нашел потирающего подбородок Ромку.       — Теперь все? — осведомился он у подруги.       Девушка с премилой улыбкой кивнула.       — Ты чего здесь делаешь? — прервал занятие друга Валерка. — Чего от тебя бездомыш в слезах убегает?       — Бездомыш?.. — сдвинул брови к переносице Ромка, хотя сердце уже опасно екнуло.       — Ну, Пашка Коновалов, — пояснил Валера. — Ты ему сказал, что ли, чего? Он весь в слезах отсюда вылетел…       Ромка сорвался с места так, что едва не сшиб своего лучшего друга, в последний момент успевшего вжаться в стенку всем телом. Выскочив на улицу, Ромка первым делом огляделся, выискивая среди друзей любимую лохматую макушку. Сбившаяся в кучку молодежь оживленно что-то обсуждала, а, заметив Ромку, расступилась, негласно приглашая присоединиться к их резвящейся компании.       — Ромыч, ты прикинь, Коновалов-то у нас, по ходу, гей! — гогоча, радостно заявил Иван. — Пришел сюда, заявил, что ты его «друг». Ну, я ему и ляпнул, что у тебя девушка есть. Видел бы ты, какая морда у него была…       — Да вы… — голос у Ромки срывался, он чувствовал, что и сам уже на грани истерики. Как теперь объяснить Паше, что ничего не было. Он наверняка видел его с Ленкой. А она всего лишь вытерла майонез с его лица. Пашка же после заявления Ваньки наверняка ничего не понял, все расценил по-своему. Где он теперь? Куда убежал? От отчаяния Ромка даже сорвался на крик. — Да вы совсем обалдели, что ли?!.       Кто им позволил? Какое право они имели лезть в его личную жизнь? Все еще лихорадочно оглядываясь с неумолимо тающей надеждой, Ромка запустил трясущиеся пальцы в волосы. Пашка не простит. Он же дикий, он ни за что не простит его. Глазами Ромка наткнулся на единственного небезучастного к его проблеме человека.       — Лер, — обратился он к другу, готовый хоть броситься на него. — Лер, подвези, а?       — Ром, опасно… — покачал головой Валерка. — У меня свет барахлит, а на улице уже темень, хоть глаз коли… Поговоришь с ним утром?       — Утром будет поздно! — вновь закричал Ромка, пугая всех окружающих.       Уже в который раз среди ребят повисла тишина. Девочки даже прятали глаза, чувствуя за собой вину. Валерка тоже молчал. Казалось, слишком долго.       — Ну хорошо, — наконец, согласился друг. — Только шлем одень.       — Сам одевай! — бесцеремонно оттолкнул протянутую вещь Ромка, проходя мимо Валерки и устраиваясь на его мотоцикле.       — Сумасшедший, — пробубнил друг, со вздохом натягивая шлем и застегивая ремешок под подбородком. ***       — Дед Федот, подожди! — Пашка ловко юркнул в узкую щель прежде, чем старик-сторож успел задвинуть ворота до конца. От такой проворности сторож аж подскочил, охнув, и крикнул уже в темную пустоту.       — Пашка! Ты куда это?..       — На свободу!       Старику показалось, что в голосе сироты прозвучало разочарование, какая-то безнадежность. Но поинтересоваться не было возможности. Мальчишки уже и дух пропал. И куда ему понадобилось так поздно? Не на автобус же. Махнув рукой, сторож потихоньку пошуршал валенками в свою будку. Черт их разберет, этих современных мальчишек…       — Вот черт! — словно вторив деду Федоту, выругался Валерка, когда погасла фара мотоцикла. А они летят на приличной скорости.       — Плевать, давай быстрее! — огрызнулся Ромка, раздосадованный еще и тем, что не сразу догадался о намерениях Пашки, и они сделали круг к его амбару.       — Не гони чуму, — отрезал Валерка, снижая скорость. — Мы не можем ехать дальше…       — Лер, вопрос жизни и смерти! — дрогнувшим голосом ответил Ромка, не обращая внимания на свистевший в ушах ветер. — Он не вернется… понимаешь?..       — Блин, с тобой поведешься, сам дураком станешь… — буркнул Валерка и газанул посильнее. Он никогда не нарушал правила. И с Ромкой они так сошлись, потому что Валерка считал его единственным нормальным и рассудительным парнем среди всей молодежи Новой Ажинки. Он был безумно рад его переезду в эту забытую богом глухомань, ведь и сам зачастую ощущал себя, словно Пашка Коновалов. Свист ветра заглушал шум мотора, закладывал уши. Да и, в конце концов, что может случиться? Валерка знает деревню, как свои пять пальцев. Пересечет ее с закрытыми глазами. Скорость можно не сбрасывать, сегодня дежурит дед Федот, а он никогда не закрывает ворота на ночь, справедливо рассуждая, что такое захудалое местечко никому и с потрохами не сдалось. Наверняка сейчас спит в своей сторожке…       Сторож подскочил на своей импровизированной кровати от разрезавшего ночную тишину небывалого грохота и скрежета. Вытаращил глаза и принялся усиленно креститься:       — Ох ты, Господи, пресвятая Богородица! Черти лезут!       Хорошо, Бог миловал, и ему именно сегодня стрельнуло в голову закрыть ворота. Нащупав на покрытом крошками столе фонарик и ружье на стенке, дед еще раз перекрестился и с опаской выглянул из сторожки. У ворот творилась жуткая нечисть: невообразимое месиво с огромными рогами, крючившиеся в тусклом свете когти в стороне…       — Рома… — шипящий голос показался деду каким-то отдаленно знакомым. — Ромка…       Валерка! Валерка Симарев из соседнего дома! Наконец, дед догадался зажечь фонарь и устремил его луч на представший его глазам ужас. Груда металлолома, корчившийся от боли, хлюпающий кровью, брызжущей изо рта Валерка с переломанной ногой, находил в себе силы расстегнуть шлем. И Ромка. Недвижимый. В луже крови. В стороне…       — Господи, — в который раз воскликнул дед. Времени терять было нельзя, и он прямиком бросился к телефону. — Господи, да как же это… ***       В коридоре маленькой, тесной больницы собралась вся молодежь, учителя, недавно узнавшие о трагедии, родители. У каждого на лице было столько скорби, будто их разом и всех лишили всего, всего ценного и даже незначительного. У девчонок глаза уже заплыли темными кругами. Бледный, как полотно, сидел Иван, не переставая гонять в мыслях свою вину в случившемся. Дрожала Ленка, что так не вовремя оказалась с Ромой на кухне. Нервно перебирал сухими пальцами ушанку дед Федот, ругая себя, на чем свет стоит, за то, что закрыл ворота. В палату к Ромке и Валере допустили только их родителей. Ожидание казалось вечностью. Валерку привезли в сознании, Рому нет, но в коме. Врачи молчали. Сновали туда-сюда, удивляясь количеству столпившегося народу. Такого ажиотажа на их памяти еще не было.       В сотый раз белая дверь палаты тихонько открылась, но в этот раз вместо врача явила детям и взрослым мать Ромы. Бледную, потерянную, отрешенную от всего мира. Пустыми глазами она обвела подскочившую от ее появления толпу, задавившую ее внимательными жаждущими взглядами. Женщина сделала глубокий вдох и с трудом заговорила:       — Перелом тазобедренного сустава… выскочил шейный позвонок, отчего сместился позвоночник… внутреннее кровоизлияние… смерть… в десять двадцать две…       Не в состоянии больше сдерживаться, она всхлипнула и прикрыла рот рукой. Слезы градом заструились по щекам. Мгновенно больница заполнилась наперебой рыдающими голосами девочек, кто-то вскрикивал, сетовал, были даже такие, которые от переизбытка чувств падал в обморок. Слезы струились ливнем, таким, словно тот, под которым Паша впервые встретил Рому. Больница превратилась в единое пристанище скорби и печали. Лена уже не чувствовала себя. Если бы она не позволила себе такой вольности, не дотронулась бы до него…. Если бы она только знала… Молчал и Ванька, лишь до боли стиснув зубы и до побеления костяшек кулаки.       Каждый отказывался верить, что больше никогда не увидит светлой и заражающей улыбки Ромки Виноградова…       …Хоронили тоже всей деревней, день смерти негласно объявив траурным…       …Валерка не простил себе. Стал замкнутым. Сколько бы его ни пытались переубедить, он навсегда остался при мнении, что именно по его вине погиб его лучший друг… ***       Девять лет прошло с тех пор прежде, чем Пашка решился вернуться в Ажинку. Вовсе не для того, чтобы доказать всем, кто здесь остался, что он добился своего — занял приличное положение в обществе, разбогател… Не для этого. Он хотел еще хоть раз увидеть его. Того, кого любил больше всех на свете и любит до сих пор. Того, кого давно простил.       И только толстый, потрепанный годами бело-серый кот воскресил в его памяти их детские голоса:       «У него до сих пор нет имени. Хочешь придумать?»       «Я?!»       «Ну конечно, дурачок! Давай, называй!»       «…Микеле! Этот человек научил меня, что не стоит опускать руки, даже если тебе очень плохо…»