У меня зазвонил телефон

      Дверь была почему-то заперта на нижний замок, поэтому пришлось звонить. Замок щелкнул, и на пороге предстала сестрица. Как всегда, в длинном до пола наряде, очки на полморды, на рогах какие-то бирюльки или браслеты.       — Ты чего запираешься так?       — Ой, прости, перепутала ключи.       Газелле вздохнула. С сестрой-близняшкой спорить было бесполезно. Еще в детстве она твердо вбила себе в голову, что она нерасторопна, не уверена в себе и вообще недотепа. Зато ее прекрасная сестра — звезда и прима. Газелле пыталась бороться с этим мнением, тем более, что сестры были похожи, как две капли воды, но Гизелле было не переубедить.       — Красавица, умница и талант у нас ты, — твердо заявляла она, — а я посредственность. Так вышло, я не расстраиваюсь, поверь. И очень тобой горжусь.       В детском саду Гизелле уверила всех, что Газелле великолепно танцует, она была так убедительна, что воспитательница, старая бегемотиха Грета, уговорила родителей отдать девочек в студию танцев. Гизелле тут же принялась там спотыкаться, врезаться в стены, и в конце концов козел Артур (преизрядный, надо сказать, козел в самом ругательном смысле этого слова) грубо отказался с ней танцевать. Настолько грубо, что Газелле пришлось его побить гимнастической палкой, пока Гизелле плакала на скамейке. Учитель танцев ничего на это не сказал, только отнял у Газелле палку и велел ей идти на сцену, а Гизелле отправил в зал.       — Смотри, чтобы твоя сестра ничего не путала, — наказал он ей. — У тебя глаз внимательный, а она рассеянная.       Гизелле принялась смотреть, делать замечания, помогать на словах, а Газелле танцевала все лучше и лучше. Ее даже выдвинули на общегородской смотр, где она взяла первое место. Родители были в восторге, но Гизелле кривилась.       — Что такое этот смотр в провинциальном городке? — шипела она. — Ты так танцуешь, у тебя такой прекрасный голос, ты же звезда!       Скромнице Газелле это было с одной стороны приятно слышать, с другой стороны она не стремилась в звезды. Она вполне была уверена, что уже достигла всего, чего хотела сестра.       К этому моменту девочки уже учились в средней школе. Газелле неплохо, Гизелле то отлично, то ужасно. Какие-то предметы ей были интересны, и она не знала удержу в их изучении, другие же как будто не держались у нее в голове. Зато она точно знала, что нужно сестре.       — Ты рассеянная, — говорила она. — Ты очень талантливая, но порой об этом забываешь, стесняешься. Ты красавица! Умница! Поешь! Все это ни в коем случае нельзя просто так оставлять.       Газелле вздыхала, но покорялась. В школьном хоре она быстро стала солисткой, не в последнюю очередь из-за Гизелле. Та выискивала постоянно какие-то методики для обучения пению, настаивала, чтобы сестра продолжала танцевать, копалась в Сети, переписывалась с кучей малоизвестных, но по убеждению Гизелле очень талантливых певцов, продюсеров и педагогов пения.       — Ты звезда, — все время повторяла она. — А я нет.       — Так не бывает, — пробовала спорить Газелле. — Мы же близнецы, значит, одинаковые. Посмотри, у нас и фигуры, и голоса одинаковые, и рога одинаково завиваются, и глаза одинаково изогнуты.       — Да, — соглашалась Гизелле. — Это так, поэтому мне надо срочно придумать, как менять внешность так, чтобы нас не путали. Потому что хоть фигуры, голоса и рога у нас одинаковые, но то, что ты умеешь делать своей фигурой и голосом, я не сумею никогда.       Так появились в ее гардеробе длинные балахонистые наряды, а на полках Газелле мини-юбки и топики. Родители не могли понять, что происходит с их девочками, но сестры учились неплохо в среднем, а городские конкурсы танцев Газелле легко выигрывала, чем иногда даже приносила в домашний бюджет немного денег.       В один прекрасный день, когда девочки готовились к выпускным экзаменам… нет, не так… к экзаменам готовилась Газелле, а Гизелле по обыкновению где-то бегала, махнув копытом на все уроки. Светило солнце, и Газелле тоже хотелось бегать, гулять, тем более, что на вечер у нее было назначено свидание с одноклассником под предлогом передачи учебника. И тут в комнату ворвалась сестрица. Балахон развивался за ней, как крылья, на рогах поблескивали безделушки, которыми она полюбила себя украшать.       — Все! — провозгласила она. — Я нашла!       — Что нашла? — Газелле кольнуло нехорошее предчувствие.       — Я нашла телефон самого великого продюсера Зверополиса! — сестра торжественно положила на стол бумажку, на который были выведены несколько цифр.       — Сейчас мы ему позвоним, и он тебя начнет раскручивать. Вот увидишь.       — Ты с ума сошла?! Какой продюсер?! Какое раскручивать? У нас экзамены выпускные на носу. — Завопила Газелле.       Гизелле по обыкновению от нее отмахнулась, уселась на стул, подтащила к себе телефон.       — Звоним! Диктуй номер.       Газелле обреченно уставилась на листок.       Барсук Корней действительно был известен в свое время. Но он не был продюсером, он писал стихи к песням. Его песни были очень популярны. Лет так пятьдесят назад. Поэтому, когда неизвестная газель начала трещать ему по телефону, как она рада познакомиться, и как он обязательно, «просто обязательно и непременно» должен послушать, как поет ее сестра, потому что «это непередаваемо прекрасно, и не может такой талант пропадать в захолустье», он даже был польщен. И пригласил неведомую девушку приехать к нему. Гизелле рассыпалась в благодарностях, и повесила трубку, а Корней задумчиво потянулся к пишущей машинке. Он по привычке писал свои стихи только на ней.       В тот день, когда девочки приехали в гости к Корнею, так совпало, что его заехал навестить знаменитый певец ласка Мартин Рико. Что его привело к старому барсуку, он и сам не знал. То ли сентиментальные воспоминания о том, как он когда-то прославился на его песнях, то ли просто проезжал мимо, и было лишнее время. Во всяком случае, он тоже услышал, как поет Газелле, и был в полном восторге. Дальше все было, как в сказке: контракт с продюсерским центром, новые песни, зрители, восторги, и, наконец, мировая слава. Гизелле была на седьмом небе от счастья: она оказалась права! Сестра — настоящая звезда.       — Я всегда это говорила, — повторяла она. — А ты не верила.       Газелле кивала и светилась от счастья. Ей очень понравилась звездная жизнь, но еще больше ей нравилось петь, танцевать, выступать на сцене.       Вот и сейчас она вернулась домой после записи в студии, а Гизелле в этом время занималась неведомо чем дома.       — Чай на кухне, — провозгласила она. — Салат в холодильнике, пирожки испеку чуть позже.       Гизелле взяла на себя все хозяйство. Она готовила, убирала, вела переписку с поклонниками сестры, предоставив Газелле полную свободу творчества.       — Ты у нас морда публичная, а я домашняя простушка. — Категорически заявила она, когда сестра заикнулась о том, чтобы тоже делать работу по дому. — И мне это нравится. Ты звезда и прима, тебе не надо задумываться о том, что купить в магазине, или о том, что кран потек. Для этого у тебя есть я. Вот выйдешь замуж, тогда наймешь домработницу.       — А если ты выйдешь замуж? — подначила Газелле, которой очень не нравилось, что сестра все время сидит дома. — Я не хочу, чтобы ты тратила свою жизнь на меня.       Гизелле недоуменно посмотрела на нее поверх очков, которые начала носить, чтобы еще больше уменьшить сходство с сестрой.       — С ума сошла? Я не трачу свою жизнь, я ее прекрасно живу. И конечно, в один прекрасный день я выйду замуж. Даже знаю за кого. Только что это поменяет? Только то, что я не буду тут ночевать. А на моей работе это не скажется. Просто это станет работой, и я буду брать с тебя деньги.       На том разговор и кончился, хотя Газелле было безумно интересно, за кого собралась замуж ее целеустремленная сестрица.       Газелле скинула сапоги, прошла в комнату, повалилась в кресло, Гизелле подкатила к ней столик, на котором стоял дымящийся чай, а в розетке вкусно лежало вишневое варенье, которое обе сестры обожали.       — Звонил Корней, просил передать, что ему очень неловко, извинялся. Ты ешь, давай!       — Почему ему неловко? — Газелле отпила чай.       — Потому что его стихи, посвященные нам с тобой, опубликовали, и теперь он боится, что мы прочитаем и обидимся. Говорил, что это было давно, что он не знал… и вообще… что все это метафора, и не про тебя.       — Ничего не понимаю. — Призналась Газелле.       — Все просто. — У Гизелле в копытах нарисовалась книжка. — Он выпустил, наконец, ту книгу, о которой говорил, еще когда мы первый раз к нему приезжали. На книге посвящение, вот. — Она открыла книжку на первой странице: — «Очаровательным газелям, вдохновившим меня на первые строки своим телефонным звонком».       — Очень мило, и совершенно непонятно, что это про нас, но в любом случае, почему он за это извиняется?       — Потому что там стихи… Гм… В общем, слушай… «У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Слон»…       Стихи были не очень длинными, но забавными. Звери звонили бедному Корнею по всяким пустякам, и очень его раздражали.       — А недавно две газели Позвонили и запели: — Неужели В самом деле Все сгорели Карусели? — Ах, в уме ли вы, газели? Не сгорели карусели, И качели уцелели! Вы б, газели, не галдели, А на будущей неделе Прискакали бы и сели На качели-карусели! Но не слушали газели И по-прежнему галдели: — Неужели В самом деле Все качели Погорели? Что за глупые газели!       Сестры переглянулись и расхохотались.       — С ума сойти, — простонала, отсмеявшись, Газелле. — Он правда думал, что мы на это обидимся?       — Совсем сдает барсук, — Гизелле дотянулась до чашки с чаем, вытерла выступившие от смеха слезы. — Надо будет завтра к нему поехать.       — Значит, поедем.       Сестры очень подружились со старым Корнеем, часто навещали его. В последние годы, когда Газелле стала безумно знаменитой и, как следствие, постоянно занятой, чаще Гизелле ездила одна. Но порой им удавалось приехать к Корнею вместе, и тогда они могли сидеть у него всю ночь, веселясь, разговаривая, или просто глядя вместе записи старых концертов, где исполнялись песни Корнея, и он сам, молодой и красивый, читал свои стихи.       — Завтра с утра поедем, — мечтательно сказала Газелле, допивая чай. — Надо сказать старику, что мы не сердимся, и вообще в восторге от его стихов.       — Ага, — согласилась Гизелле. — И подарок ему подберем. Я тут в сувенирной лавке видела светильник.       — Зачем ему светильник? — не поняла Газелле.       — В виде карусели, — подмигнула Гизелле.       И сестры снова рассмеялись