2.

— Я от тебя уйду-у-у, — Даф щерится в растянутой улыбке, фамильярно толкая Баггза в бок и щедро поливая его рубашку текилой, — в какое-нибудь друго-о-ое шо-о-оу. — Назло маме отморожу уши… — фыркает тот, закатив глаза. Пить в компании быстро теряющего голову коллеги — затея не самая здравая, но Баггз частенько придумывает себе трудности, повседневной жизни ему мало, и пусть она вертится вокруг шоу-бизнеса и замешана в самом его эпицентре. Гнилые разборки, кукольные фигурки напомаженных девиц, чемоданы шуршащих банкнот и сплошной разврат — довольно уныло, если варишься в этом с юности. Баггз учится веселиться у Дафа, тот получает не в пример меньше, он затесался на обочину этой светящейся трассы, и хоть и мелькает на экранах не реже остальных, но попортиться не успел. С душой ребенка и с такими же замашками, ему роскошью кажется снять номер в отеле и объедаться дурацким фастфудом, запивая самогонной текилой. Водка из кактуса — из агавы, если быть точнее, — безнадежно портит Баггзу рубашку, а тот уже достаточно пьян, чтобы посмотреть на это сквозь пальцы. Сколько их было, таких «рубашек-на-одну-ночь», в потеках вина или пятнах чужой помады, он выкидывал их без сожаления, а вместе с ними — и воспоминания об этих ночах. — Отодвинься, — не церемонясь, Баггз спихивает невменяемого Дафа с дивана. Тот жалобно стонет где-то на полу, пока Банни пытается сфокусировать зрение и высвободить руку из рукава. Даф делает попытки встать, бутылка чудом остается на паркете, не опрокинувшись, зато опрокидывается сам Даффи, сраженный белой тряпкой, прицельно прилетевшей в лицо, от которой так несет текилой. — Купишь новую, — безжалостно заявляет Баггз, развалившись на освободившемся диване. Он уже полуголый, а Даф уже в стельку, и он думать не думает о том, к чему это все ведет. А вот Баггз думает, с каким-то вымораживающим спокойствием. Вот сейчас он встанет — ну, или хотя бы сядет — и залипнет, потом все-таки встанет… А встанет ли? — хотя, раз уж я разделся, то где там не встанет… Мысли вьются, кругами несутся в пустой и легкой голове, каждый стук фантазий о ее стенку отдается звонкой дрожью внутри. Когда фантазии достигают своего апогея, Баггза потряхивает и снаружи. Даф, вопреки ожиданиям, его игнорирует, все лезет на чертов диван, с успехом уложив на него голову и руку. Выглядит он донельзя беспомощно, и Банни, со всем несвойственным ему благородством, картинно вздыхая, подтаскивает бренное тело коллеги повыше. Руки у Дафа горячие-горячие, а глаза шалые и с мутной поволокой. Сухими ладонями он цепляется за любезно предоставленную опору, пьяно обнимает Баггза за шею и шумно дышит на голую кожу, сосредоточенно втаскивая ноги вслед за телом. Через пару томительных секунд Баггз думает «да пошло оно все», а Даф думает, каким это образом его угораздило приземлиться на коллегу по сцене, да еще и так удобно. Мысль о том, что этот коллега сейчас вдарит ему промеж глаз, также проскальзывает в затуманенном разуме, а потому он криво, но усердно старается слезть с чужого тела. Что-то извне ему мешает. В ухо врывается какой-то воспаленный шепот. — Ну и куда ты намылился? — Баггза чуть ли не зло берет от того, что ему едва ли не все приходится делать самолично, он вскидывает бедра, удобнее двигая Дафа, а после и вовсе сминает его под себя — когда этот идиот оказывается распластанным по дивану, действовать становится куда сподручнее. До Дафа начинает доходить, когда среди вспышек притупленной боли от синяков и пьяной расслабленности появляется новое ощущение — бесспорно, знакомое, но очень и очень неожиданное. Возбуждение накатывает волнами, чем дальше, тем они сильнее обрушиваются на берег, ускользают сквозь пальцы обратно и вновь возвращаются, вбиваясь во влажный песок. Пока Даффи пытается собрать мозги в кучу, Баггз матерится сквозь зубы, хватает его за подбородок — терпение лопается, времени на осознание больше нет — и запрокидывает дурную голову так, чтобы тот смотрел прямо на него — и только на него. — Я тебя выебу, — мрачно заверяет Баггз, ухмыляясь последним садистом, когда у Дафа наконец расширяются зрачки, когда он кожей начинает чувствовать чужую зудящую дрожь. Даффи, похоже, даже трезвеет с перепугу. Собственно, такое веселье тоже многим отличается от старых-добрых оргий после поражающих размахом пьянок. Дело даже не в том, что они одни, а предстоящие стоны будут вынуждены слушать и верхний, и нижний этаж — до того тонкие стены в этом захолустном отеле, — вся суть заключается в Даффи, в его неискушенности и характере, в Даффи — а может Баггз просто влюбился в Даффи, — но в нем и хранится все то веселье, все эти восторги по поводу выпивки тет-а-тет, попытки строить из себя представителя элиты, участника всего того, что окружает Баггза не первый год, это подкупает, интересует, умиляет и, черт возьми, заставляет срываться первым. Когда такое было-то последний раз, чтобы это он, он сам сидел на ком-то верхом, крутил задом и нетерпеливо сдирал чей-то черный, сбившийся к чертям галстук? У Дафа явно будут красивые до неприличия засосы, глянцево переливающиеся на гладкой, хорошей коже, красные пятна будущих синяков на запястьях и плечах, а может, и на шее, и уж точно на бедрах, и, мстительно думает Баггз, придется на пару недель забыть об этих блядских джинсах, нарочно сваливающихся с поясницы, потому что пестреющие отметинами тазовые кости будет попросту стыдно показать, а губы опухнут, и так вызывающе-полные, они покраснеют, искусанные своими зубами, ровными, крупными, и кромкой чужих и острых, чуть выдающихся вперед, Даф будет испещрен метками, заклеймен и присвоен, а после может хоть удавиться от горя — Баггзу не до того, почему-то отчаянно важно сделать его своим, сделать прямо сейчас. — Неожиданно, да? — несет он тихую, шипящую чушь, перемежая ее с поцелуями и укусами. — Вот так, со мной, ты же меня не терпишь, ты же меня ненавидишь, а, Даффи? Отвечай, зараза, — и плевать, что тот не слышит половины, укусить в наказание все равно стоит. Определенно, стоит того, Даф срывается на особо красивый стон и отвечает, сбивчиво, но отвечает: — Иди к черту, Баггз! — проклятие смешивается с протяжным выдохом в чужой рот, диалог прерывается, не успев толком начаться. Утром они, может, и пожалеют обо всем или о чем-то конкретно, но думать об этом не получается, не хватает ни сил, ни желания. Сбегая от скуки, Баггз врезается во что-то более интересное, чем рассчитывал, и черта с два у кого выйдет отвлечь его. Все-таки шоу-бизнес изначально предполагает под собой что-то подобное, он вообще кладет тебя под себя, пока ты не успел и слова сказать, а после методично учит подкладывать под себя других. Баггз просто способный ученик, Баггз просто хотел повеселиться, Баггз просто пьян, и это просто ошибки молодости, на все есть свои отговорки, на все есть свои же причины. И есть ли у Дафа причины стелиться под ним — неизвестно, но от того интерес только растет, хочется понять и докопаться до сути, а пока Банни нелепо хихикает ему в плечо и искренне заявляет, что не будет слишком часто об этом напоминать. У Баггза сейчас на все это одна причина — стыдливый румянец, так неожиданно расцветший на уже покрасневшем лице.