Эйнштейн

Я оказался в темной комнате прижатым к стене. На глаза легла повязка, а на запястьях защелкнулись наручники. - Совсем с ума сошел? - раздалось злобное шипение над моим ухом, и чья-то цепкая рука схватила меня за подбородок. Я испуганно затрясся. Что Руки творит? Откуда он вообще взялся? Он же шел в учительский корпус... Черт, я же мог не заметить - пересел на какое-то время на другую лавку, и он мог пройти за моей спиной. Как он мог догадаться, что я пойду в корпус? Или это чисто случайно? Сотни мыслей пронеслись в этот момент, и я пришел к выводу: гений он и есть гений, его поведение не может вписываться ни в какие рамки и логику. – Не надо было меня дразнить, малыш. Бьют наотмашь по лицу, и я еле держусь на ногах, а в глазах рябят разноцветные пятна. За что же так? Что вообще происходит? Почему он набросился на меня? Дразнить... Черт, кажется, я понимаю, что он имеет ввиду. И я влип по самую макушку. Ох и дурак же ты, Кою, нашел с кем тягаться... - Запомни, - жестко и требовательно, - тебя никто не должен касаться, пока я тебя хочу, ты никому не должен себя показывать, кроме меня. Меня грубо вжали в стенку, пытаясь поцеловать, а я лишь морщился и пытался отвернуться. И это я его хотел уложить к себе в постель? Да он же ненормальный! Щеку вновь обожгло болью от пощечины. Теперь-то что не так? У меня что, теперь нет права голоса? Я стал безмолвной куклой в его руках? Ситуация сама говорила за себя, и мне оставалось лишь подчиняться. Но все его касания вызывали во мне чувство отвращения, хотелось принять душ и смыть с себя всю эту грязь. Почему я не послушал Рея? Почему я влез во все это? Почему я вообще родился таким, что этот похотливый монстр меня хочет? Меня приподняли за шкирку, как котенка, и теперь более спокойным, но не менее хищным голосом поинтересовались: - Надеюсь, ты больше не будешь делать глупостей, Кою-чан? Мягкие губы коснулись щеки, а затем перешли на губы, аккуратно их касаясь. Он вообще вменяемый? Настроение Эйнштейна менялось с катастрофической скоростью, и причин таких быстрых перемен я не мог понять. Предугадать – тем более, и неизвестность пугала. Что он вообще со мной сделает? Какие идеи могут появиться в его безумной голове? Руки становился все настойчивей, и я решил, что мне же будет лучше, если я поддамся ему, по крайней мере попробую. Я приоткрыл рот, позволяя ему поцеловать меня, но сам активности не проявлял. Матсумото взял инициативу в свои руки, кусая мои губы, облизывая, проводя языком по зубам и небу, сплетая его с моим. Когда он перешел на мою шею, то я позволил себе закусить губу, сдерживая подступающий к горлу ком. - Отпусти меня, - жалобно вырвалось у меня, на что я получил лишь тихий смешок. Действительно, глупо было у него что-то просить: он думает лишь о себе, о том, что шевелится в его чертовых штанах, а то, что потом может случиться со мной, его не волнует. - Поверь, потом ты об этом жалеть не будешь. - Потом? - с горькой усмешкой вырвалось у меня. - А оно вообще будет? - Будет, - твердо ответил он и, подхватив меня, понес куда-то. Как оказалось, на кожаный диван. - Отличное местечко, не так ли? - усмехнулся я. Не будь у меня завязаны глаза, учитель увидел бы взгляд не менее сумасшедший, чем у него, с небольшими капельками слез, застывшими в уголках глаз. Я словно ходил по острию ножа и потерял ощущение реальности. Было такое ощущение, будто на этом моменте оборвется моё желание жить, а перед смертью можно высказать все, что угодно. - Рад, что тебе нравится, - голос так и сквозил иронией, однако подушечки пальцев с намеком на заботу прошлись по лицу, очеркивая линию носа, контур губ, заправляя растрепавшиеся волосы за ухо. - Отвали, - я дернулся, отворачиваясь. Пусть он и стал на мгновение более внимательным ко мне, но от этого внутренней горечи меньше не стало. Сейчас меня просто используют в свое удовольствие, а мне потом с этим жить. - Ненавижу... Тихий вздох и непонятный металлический звук. Рукам мгновенно стало свободнее. – Иди. Я так и замер, не в силах осознать услышанное. Мне показалось? У меня глюки? Я ощупал свои запястья: от наручников осталось лишь ноющее ощущение на коже. – Ты плохо расслышал? Иди отсюда! – выкрикнул Матсумото. Я спустил повязку с глаз и пораженно уставился на сидящего рядом сенсея: тот отвел взгляд и уставился в окно, скрестив руки на груди. – Ты все ещё здесь? Хочешь, чтобы я продолжил? Арктический холод в голосе. Спохватившись, я тут же встал и чуть ли не побежал к двери. Внутри было столько эмоций, удивления и непонятности, что я едва не врезался в косяк, задумавшись. – Что б ты знал, – тихий вкрадчивый голос. – Я никогда никого не заставлял. Обескураженный этими словами, я, словно зомби, шёл в общежитие, сжимая в руках повязку. То объявляет своей собственностью, чуть ли не избивая, то дарит свободу, обращаясь напоследок чуть ли не с нежностью. Но все равно после этого остался осадок, и мне надо было хоть как-то от него избавиться. Буквально несколько минут назад меня посещали мысли свести счеты с жизнью, а теперь я стоял, облокотившись о ствол дерева, а с щек на землю падали слезы. Что, твою мать, здесь вообще творится? В какую психушку я попал? Здесь вообще реально сохранить свой рассудок? Как остальные смогли приспособиться к жизни тут? Кай, Рейта, Мичинори, Шин, Ючи, все остальные? Как Акира смог вытерпеть вечер с Таканори? Неужели я один такой слабый, что дам себе сломаться всего лишь через пару дней пребывания здесь? Море вопросов и ни одного ответа. Но их можно получить, главное – ни в коем случае не останавливаться. Плачь, истери, рви на себе волосы, доводи до исступления, но ни в коем случае не останавливайся и не сдавайся, не достигнув своих целей. Сейчас я был безмерно благодарен жизни, что она дала мне возможность уяснить эту истину, которой я теперь следовал. И все-таки, со мной уже что-то не в порядке... Утерев рукавом лицо, я направился в свою комнату, втайне радуясь, что косметика у меня водостойкая, но это не спасёт от покрасневших глаз и опухшего носа. К счастью, комендантский час уже начался, и никто не мог застать меня в таком ужасном виде. Ну, кроме... – Ты где был! – вскочил с кровати Сузуки, подходя ко мне. Я шмыгнул носом, отводя взгляд, а тот замер в паре шагов от меня. – О, чёрт возьми... Он повернул меня к себе за подбородок, а я вырвался, злобно таращась на него. Это касание вызывало во мне неприятное недавнее воспоминание, точнее – ассоциации с Руки, он точно так же делал. – Ты на себя в зеркало смотрел? – Как будто у меня была возможность, – буркнул я, проходя в ванную комнату. Из зеркала на меня уставился красноглазый хомяк, по-другому не назовешь. – Рей, тебя Эйнштейн заставлял? – неожиданно задал вопрос я. – Поначалу, – нехотя признал он. – Но потом нет. Зачем же тогда сразу так? Нельзя ли сразу по-нормальному? Может, если со мной были бы аккуратнее, то я бы не ушел. Или это преждевременный тест на то, нравится ли партнёру жесткий секс? – Он отпустил меня. – Что?! – тут же завопил Рейта, а я поморщился: ну вот обязательно надо ему закричать прямо в мое ухо. – Ты уже третий раз от него целым уходишь! Ну, почти... Он указал мне на мою шею, и я с удивлением обозрел красные пятна на ней. Пометил, блин, завтра ещё хуже будет. Придется искать что-нибудь с высоким воротником. – Зато задница цела, – подытожил я, возвращаясь в комнату и обессиленно плюхаясь на кровать. Чувствовал себя выжатым лимоном, слишком много всего навалилось на мою неустойчивую психику. – Я даже не узнаю Эйнштейна, – вздохнул блондин, снова укладываясь в кровать. Я молча смотрел в окно, из которого так удобно было наблюдать за учительским корпусом. В окне показался знакомый силуэт, в котором я узнал Руки: он достал пачку сигарет и, облокотившись на подоконник, начал делать затяжку за затяжкой, всматриваясь в ночное небо. На нем уже был не костюм, а самая обычная белая футболка, которая, чёрт возьми, неимоверно ему шла. Если раньше я и сомневался, то теперь уверен, что с головой у меня действительно непорядок: то я был готов проклинать своего несостоявшегося насильника, а теперь откровенно любуюсь им, жадно всматриваясь в каждую черточку, насколько мне позволяло зрение. – На что смотришь? – лениво поинтересовался Рей, поворачиваясь на другой бок. – На свою съезжающую крышу, – вздохнул я, отворачиваясь от окна. Теперь он почему-то не казался мне озабоченным похотливым учителем, его домашний вид просто-напросто не вписывался в этот образ. Сознание шептало мне, что это ловушка, но мне вдруг захотелось в неё попасться. В конце концов, почему я должен отказываться от своих намерений? На этот раз если что пойдет не так, то я сам буду виноват, и стоять буду до последнего. В свете моей воистину безумной задумки эта фраза мне показалась с лёгким извращенческим оттенком, на что я даже хихикнул. Но, взяв себя в руки, решился озвучить свою просьбу и даже немного покраснел. – Расскажи мне о сексе между парнями! На меня уставилась пара удивленно-подозрительных глаз. – Я тебе уже говорил, что ты чокнутый самоубийца-мазохист? – Да, да, – проворчал я, навострив ушки. *** Подкованный хоть какими-то знаниями, я в нерешительности остановился у заветной двери. В учительский корпус я зашел без проблем, двери никто не закрывал и никто не охранял. Свет в окнах Матсумото ещё горел, но самого его больше не было видно. Во всяком случае, он точно сейчас у себя и ещё не спит. Я в нерешительности занес руку, чтобы постучать, но смелости мне не хватало. Может, ну эту дурацкую затею? Я тряхнул головой. Нет, раз уж решил идти – иди тогда до конца. Вот сейчас досчитаю про себя и точно постучусь. Раз, два, три. Прощай, мой девственный зад. Дверь открылась, и на пороге появился заспанный Эйнштейн. Я его все-таки разбудил? Или он такой всегда перед сном? Безразличие и подозрение в глазах. Может, даже с ноткой недовольства. – А, это ты. Зачем пришел? Я даже возмутился, если бы не волнение. Что значит: «А, это ты»! Что значит: «Зачем пришел»! Я, между прочим, решил доверить себя ему, а он так по-хамски ко мне обращается! Вместо ответа я, собрав волю в кулак, переступил через порог, закрыл дверь и коснулся его губ своими, прикрыв глаза. Он едва шевельнул ими в ответ, а затем отстранился, с какой-то горечью глядя на меня, мол, поиздеваться пришел? Сейчас я практически ощущал себя на его месте: пытаюсь добиться хоть какого-то ответа, а вместо этого непонятно что. – Я хочу тебя, – выпалил я, снова целуя его и обнимая своими руками его торс, прижимаясь. На щеках появился предательский румянец из-за своей глупости: то недавно я убегал от него практически в слезах, а теперь заявляюсь и сам на него вешаюсь. Жутко было представить, что сейчас меня оттолкнут, пошлют куда подальше, обзовут ненормальным и больше не дадут приблизиться к себе. Теперь я ещё больше начал понимать его, но все равно забыть не смогу: я-то сейчас очень мягок и робок с ним, а вот мне тогда пришлось несладко. Мое сердце подскочило, когда его руки легли на мои плечи, а сам он начал увлеченно отвечать на поцелуй; по позвоночнику прошла волна тепла, отдаваясь лёгким нытьем в паху. Как, уже? Всего лишь от поцелуя и легких объятий? – Ты уверен? – спросил меня Руки, глядя в глаза и поглаживая щеку. Те приступы нежности, которые были в тот раз, не шли ни в какое сравнение с этими: сейчас я действительно чувствовал заботу по отношению к себе. Именно то, чего мне не хватало. Я кивнул, а Таканори, наклонившись, начал обводить языком уже существующие метки и ставить новые. Я лишь усмехнулся, умиляясь тому, с какой аккуратностью и трепетом он это делал. Раз ему это так важно, то пусть – я согласен быть его до тех пор, пока мне это нравится. Я выгнулся, слегка наклоняя голову, поддаваясь его ласкам и оголяя шею. Губы слегка приоткрылись, и мое дыхание заметно участилось, когда легкие, почти невесомые поцелуи начали сменяться укусами и засосами. Ещё раз коснувшись моих приоткрытых губ, меня начали подталкивать к кровати, а я хотел растянуть это как можно дольше, обнимая Матсумото за широкие плечи, вплетая свои пальцы в его волосы и начиная вести игру между нашими языками, которую любезно позволил выиграть учителю. Мне наверняка придётся быть пассивом, с этим надо смириться. Никакого ущемления своей гордости я не испытывал, и, честно говоря, мне на это было откровенно наплевать. Хочу его и все тут. Нарукавники, жилет и футболка полетели на пол, и из моей груди вырвался первый хриплый стон, когда мягкие губы коснулись моего соска, слегка покусывая и оставляя алое пятно под ним. Я вцепился в белые волосы, прижимая Руки к себе, заставляя его вылизывать каждый сантиметр моего торса, оставлять все больше отметин, которые показывали, что я только его, из-за которых мне придется потом скрывать своё тело, а затем давать любоваться собой только ему. Я - его, а он - мой. Я выложусь сегодня на все сто, чтобы больше он ни с кем такого не испытывал, чтобы он потом умолял меня позволить прикоснуться ко мне. Его руки почти дошли до застежки на моих шортах, как тут я решил проявить инициативу. Сняв с него футболку, я спустился на пол, встав на колени, и нетерпеливо начал расстегивать его ширинку, снимая шорты вместе с бельем. Член уже достаточно налился кровью, и я коснулся пунцовой головки губами, а сверху раздался протяжный стон. Как я люблю его голос! Хочу заставить его стонать громче, чаще, вкладывая все своё возбуждение. Я смотрел на него снизу вверх, встречаясь с его взглядом. Наверняка я казался сейчас безумно эротичным со стороны, с его стороны: с его членом во рту и полным вожделения взглядом. Двинув головой вперед, я выпустил его плоть изо рта с развратным причмокивающим звуком, а затем вновь погрузил ее, делая легкие спиральные движения, особенно по головке, засасывая и ритмично двигая головой. Хоть чем-то оказались полезны те шлюхи, которые когда-то сосали у меня. Очередной его стон, и шорты начали болезненно давить мне на пах. Я решил не снимать их самостоятельно, чтобы предоставить это удовольствие моему любимому учителю. И, чтобы не отвлекаться, я начал помогать себе руками, стараясь заглотнуть как можно больше, не пропустить ни единого миллиметра. Делать глубокий минет оказалось делом действительно нелегким, но на мгновение я все-таки смог полностью погрузить его член в себя. Прислушавшись к стонам Таканори и к языку его тела, я понял, что он вот-вот кончит, и отстранился, сдавливая член у основания. Я хочу поиграть с ним как можно дольше, и теперь его черёд. Я поднялся на кровать и, усевшись ему на колени, ввязал в долгий поцелуй, давая почувствовать вкус собственной смазки. Его руки мяли мои ягодицы, гладили ляжки, одновременно отстегивая штанины. Я слегка привстал, чтобы ему было легче, а затем лег на спину: с одеждой наконец-то было покончено. Некоторое время Руки просто любовался мной, поглаживая мои бедра, обводя пальцем выступающие ребра, ключицы, а я стонал, кусал губы, извиваясь и прикрывая глаза от наслаждения. Проникающий в меня палец заставил недовольно нахмуриться, но необходимость полноценной растяжки я осознавал: у учителя был член очень внушительных размеров, и я не сомневался, что никто не уходил от него неудовлетворенным, разве что потом сидеть было не очень комфортно. Мой крик раздался по комнате, когда он нашел то самое место, о котором мне говорил Рейта. Я хрипло выдохнул и сжал в руках простынь, прогибаясь в спине. – О да-а-а... – А теперь ляг на живот, малыш. Меня шлепнули по бедру, и я покорно перевернулся, упираясь щекой в подушку, становясь на колени и раздвигая руками задницу, нетерпеливо облизываясь. – Не будь ты настолько узким, я бы не поверил, что у тебя ещё не было секса с парнем, – ухмыльнувшись, он стал на колени и приблизился ко мне, проводя головкой между ягодицами и слегка надавливая на вход. – Не дразни, – умоляюще захныкал я, потому как возбуждение было уже невыносимым. – Проси меня, маленькая тварь, – он шлепнул меня, а я застонал в ответ на это действие. – Давай, трахни меня, – выдохнул я, облизывая пересохшие губы. Головка дразняще надавила на вход, и я шире расставил свои ноги, прогибаясь в спине. – Хочу, чтобы ты был внутри... Ещё один лёгкий толчок, а я по-блядски довольно заулыбался во все лицо и снова простонал. – А-а-ах, ну давай ещё чуть-чуть... Он резко вошел во всю длину, а я практически обмяк – мне помогали его руки, которые держали мои бедра. – Мелкий похотливый сучонок, – прохрипел Матсумото, выходя на полдлины, а затем вдалбливаясь обратно и сразу задевая чувствительную точку. Я задрожал, а сил не хватало уже даже на стоны, из груди вырвался лишь шёпот, в котором я умолял его двигаться быстрее, резче, проникать на всю длину, отвечал на его ругательства. Через какое-то время он заставил меня двигаться самому, и я старался подобрать наиболее удобное положение и темп. Прислонив меня к стенке, он пристроился со спины и начал жестоко иметь меня, а я был лишь рад, забываясь в этой эйфории, в этом вихре ощущений. Он кусал мои плечи со спины, лихорадочно целовал шею, а я пытался обернуться и словить его язык своим. В конце концов он положил меня на спину и лег сверху, и тут я не упустил возможности доставить себе как можно больше удовольствия: подмахивал ему, как мог, в комнате раздавались грязные шлепки. Дернувшись последние несколько раз, я громко застонал и кончил, а Таканори сделал ещё несколько движений, размазывая мою сперму между нашими телами, и я почувствовал, как во мне разлилась горячая жидкость. Едва найдя силы, мы вместе приняли душ, где я заботливо натирал его тело мочалкой, а он заставил меня, упершись одной рукой в стену, пальцем доставать изнутри себя остатки его семени и вылизывать все до последней капли. Взяв на руки, он донес меня до кровати, и я, свернувшись клубочком у него под боком, заснул, чувствуя, как его руки перебирают мои волосы. - Я же говорил, что ты потом не будешь жалеть.