До второй звезды

Где-то над волшебными реками летает моя пропащая девчонка. В легкой снежной байковой рубашке, с растрепанными косами. И думает, наверное, обо всем на свете, и засыпает на сухом хворосте под чуткий звон лесных фей, считая мягких барашков. Она забыла о том, как много пролила слез по ушедшим дням, по теплым словам когда-то сказанным или не сказанным, забыла о людях, забыла о солнце, забыла о бедах. Но хитрые лисы мурчат ей на ушко, спрятавшись в своих теплых норах, и пряные травы нежно шепчут ей:«Оставайся, дорогая». А где-то моя ясноокая сидит на спине у кита. Вся мокрая и продрогшая до костей с улыбкой светлой собирает в корзинку звезды, чтобы потом перетереть их в звездную пыль, удит лунную рыбу и больше не зовет солнце на чашечку пересоленных слез по утрам. Дребезжанию светил целый день внимая впала в дрему ее немая душа. И красавицы русалки тянут к ней малахитовые плавники и говорят:«Давай поплаваем, прекрасное дитя, не уходи. Будем ловить на крючок прекрасных принцев да вплетать в волосы молочный жемчуг». В родной темноте теплые светлячки честно освещают любовью забытые тропы, ведут за руки запахи, окликают звуки. И несмелыми ручками, обмерзшими пальцами она хватает кроличьи пушистые ушки на ощупь, собирая их в маленькую коробку, чтобы рассказать всем сразу новую сказку, что нашептала ранняя пташка. Она уснет под шелест крыльев синепёрых бабочек, обняв ствол могучего дерева, что в ответ непременно укроет маленькую человеческую зверушку своими жилистыми листьями. И век бы не слышать этих болтливых цветов, что так навязчиво поют под самым звездопадом, настойчиво расправив листья и свои шипы:«Во всей Вселенной — бескрайней, беспечной, твоей — посреди, ты теперь не одна. И никогда не будешь одна».