Черные орхидеи

Позвольте представиться, меня зовут Арчи Гудвин и я — помощник, секретарь и заноза в заднице гениального детектива Ниро Вульфа. В мою задачу входит, прежде всего, тормошить его, когда хорошая еда и пять ежедневно выпиваемых бутылок пива затмевают желание работать, а банковский счет уменьшается и постепенно тает. Также мой работодатель уверен, что под напором моего обаяния не может устоять никто, — и эксплуатирует данное качество довольно часто. Этот случай в нашей практике был особенным. Я его никогда не забуду. На этот раз жертвой стал сам Ниро Вульф — великий сыщик и детектив. Возможно, вы уже обращались к нам за помощью, тогда Вы, конечно, знаете следующее: 1.Ниро Вульф никогда (за исключением обеда у друга Марко Вукчича в его ресторане «Рустерман»), слышите, никогда не выходит из дома, предпочитая принимать всех президентов корпораций, миллионщиков, звезд и даже мэра города у себя. Он глубоко убежден, что машины, самолеты и прочие орудия убийства живут своей собственной тайной жизнью, и главная их задача — охотиться на людей. 2.С девяти и до одиннадцати утра и с четырех до шести вечера он занимается своими обожаемыми, несравненными орхидеями, которых на третьем этаже дома — офиса аж десять тысяч. В это время для остального мира он недоступен. 3.Он — гурман, время обеда для него священно. Он ест только то, что готовит его несравненный повар Фриц Бреннер, и может посвятить два часа обсуждению меню. 4. Он доверят мне во всем, но и достает порядочно. Мы с ним напоминаем хорошо отлаженный механизм и понимаем друг друга с полуслова. Почти всегда.  — Опять письмо, шеф! — эротично выдохнул я, как только Вульф возвратился со своего двухчасового свидания с орхидеями. Я плотоядно улыбнулся. Конечно, я немного издевался. Меня, да и всех в доме, включая Теодора и Фрица, изрядно смешил тот факт, что у Вульфа объявилась поклонница. И речь шла не о фанатичной любительнице орхидей, забрасывающей нас просьбами о посещении оранжереи хозяина. И не о тех полубезумных дамочках, начитавшихся в газетах о его подвигах и выпрашивающих автограф. Их, Слава Богу, я просто не впускал в дом. Нет. Это было совсем иное. Раз в день на имя Вульфа приходит письмо. Любовное. Всегда стихотворение. Сонет. Нежный и чувственный. Так продолжалось уже полгода. Сначала Вульф просто не обращал на эту корреспонденцию внимания. Месяца три. Потом его это бесило. Сейчас… сейчас я не уверен в его реакциях. Очень часто мой шеф удивляет меня — это одна из причин, почему я еще работаю на него. Итак, опять это злосчастное письмо: бледно-сиреневый конверт, дорогая богемская бумага. И слова, которые, казалось, прожигают бумагу насквозь.  — Что там? — сказал он наконец, не раскрывая глаз. Руки, как и прежде, были сложены на самой высокой точке живота.  — Ооо, это Вам необходимо послушать! — вдохновился я. Осторожно развернул хрупкий листок. Послание было напечатано на пишущей машинке, похожей на нашу. Подписи не было. Я восхищенно продекламировал: Твой мощный вид и едкий разговор Ласкают слух и мой питают взор. Любовных ласк я мастер и знаток, Но плавлюсь под рукой твоей, как шелк. Ты отравляешь жизнь мою, как яд, Но ты в любви такой не виноват: Ты так умен, что сможешь угадать, Кто я, не смею имя называть… Как быть? В тоске я дни свои влачу. Мне страсть такая — нет, не по плечу… Что делать? Я дарю тебе букет, — Изгибов плавных сказочный балет. И блеск и бархат этих орхидей Как острый черный блеск твоих очей. В ответ он только хрюкнул, устраиваясь в своем дизайнерском кресле, сделанном на заказ. Долгая тишина… Я часто думал, не был ли мой дражайший шеф и работодатель асексуален? За все время, что я работал с ним, я ни разу не замечал его интереса к женщине, — а уж поверьте, что здесь у нас каких только красавиц не было, на любой вкус, — блондинки, брюнетки, рыженькие; богатые и бедные, секретарши и миллионерши, спортсменки и директора… И все они были в беде, что добавляло им очарования и давало предлог для флирта! Нет, увы, женщины всегда были для него чем-то, стоящим в одном ряду с машинами и самолетами, — чем-то непредсказуемым и полным проблем. А уж если дама закатывала истерику или начинала плакать, — он просто уходил. Или просил меня выслушать страдалицу.  — Разберись ты с этим, Арчи, — говорил он по обыкновению. И я разбирался. Из кожи вон лез. А сейчас…  — Как ты думаешь, это маньяк? — неожиданно спросил меня шеф.  — Не думаю. Еще более долгая пауза. Я уж было подумал, что шеф заснул.  — Обратный адрес? — наконец буркнул он. Я повертел письмо в руках.  — Есть. Но… Наверняка ложный. Как всегда. Проверить? С почтальоном я уже беседовал, — ничего.  — Гм… Не стоит. Эти стихи… Плохое подражание Шекспиру, — вот что это! Ты, конечно, догадался об этом сразу? Я в ответ пожал плечами. Томик Шекспира, лежавший у меня на прикроватном столике открывался редко… не хватало времени.  — Мда… Мне это надоело. Он опять сложил руки на животе. Я затаил дыхание, наблюдая за знакомыми движениями губ, символизирующих мыслительный процесс: он вытягивал их трубочкой и снова расслаблял… Раз за разом… Еще раз.  — Гм… Эти письма… Будем относиться к этому как интеллектуальной задаче. У нас есть проблема. И пока мы не решим ее, я не смогу нормально жить и работать…  — Неужели? — я поднял одну бровь. Он так не может делать и его это бесит. В ответ он ударил ладонью по столу:  — Да, это проблема, требующая такого же решения, как обычное банальное убийство! Необходимо найти этого человека.  — Или эту… — закинул удочку я. — Не думаю.  — Итак, Арчи, — выдохнул он, — Вот что. И нет, записывать не надо, — складки на его лице расправились и я понял, что он почти улыбнулся, — первое… Этот человек часто видит меня, так как в тексте стихотворений упоминается об этом. А это важно, так как круг моего общения весьма ограничен!  — А клиенты, шеф? — выпалил я. — Через Ваш кабинет за год проходят толпы людей!  — Они видят меня один, максимум два — три раза… Неужели ты думаешь, что я настолько очарователен, что в меня можно влюбиться с первого взгляда? — его глаза были полностью открыты, они буравили меня, а уголок рта поднялся вверх на одну восьмую дюйма.  — Гм… — я в первый раз не знал, что ему ответить.  — Второе… он знает мои вкусы, об этом говорит и подражание Шекспиру, и присланная вчера черная орхидея. Он знает мои заветные желания, — его голос напоминал мурлыканье кота. Я понял, что он доволен подарком. Мое удивление было почти искренним.  — Вам прислали вчера черную орхидею? Надо же! Я не знал… Она же стоит целое состояние! Я… Я ходил депонировать чек.  — Я знаю. Я все знаю, Арчи! Он смотрел тяжело и настойчиво. Я сделал вид, что занят блокнотом, но это мне не помогло.  — Далее… — настойчиво вел он, — Письмо не содержит в себе ничего, кроме стихотворения. Это поклонник, и давний, настойчивый поклонник. Его слова полны нежности и тоски, насколько я в этом разбираюсь.  — Гм… — вставил я.  — Молчи! Он хочет, чтоб его обнаружили… раскрыли… рассекретили. Для этого фактов у нас достаточно. Я специально ждал, чтобы они накопились. Я едва не взвился на стуле. Какой-то человек страдает, пишет стихи, шлет цветы, а для моего увальня это всего лишь факты и доказательства!  — Письмо… э… седьмое, если я не ошибаюсь, содержит в себе упоминание о моем доме в Египте… Мечты о нашем отдыхе вдвоем. Об этом знает очень ограниченное количество людей. Буквально единицы, Арчи! Ты понимаешь?! Как он хорошо все помнит! Мои пальцы дрожали над блокнотом. Только он может неумолимо сужать круг… Я опустил голову.  — Это не Марко. Я знаю его и его вкусы. И не Саул Пензер. Не Фриц. Не… Пальцы зачертили круги на ручках кресла. Мое сердце выбивало барабанную дробь. Как в замедленном сне я наблюдал за движением его губ…  — Это инспектор Кремер! Должно быть, я ослышался. Я потряс головой. Я смотрел на него, онемев, когда он еще раз повторил эти слова. Медленно отложил блокнот. Так же заторможено встал, по пути к его столу огибая красное кресло. Должен признать, что руки у меня дрожали. Я не смотрел на босса, чтобы не потерять решимости. И мне ее хватило. — Что с тобой? — почти тревожно спросил он, запрокидывая голову.  — Я увольняюсь, — шепотом проговорил я, не отрывая взгляда от его черных пронзительных глаз, которые всегда заставляли учащенно биться мое сердце.  — Но почему?  — Я Вас ненавижу, — боюсь, что мое состояние было далеко от адекватного и я стоял над ним, как судья. — За вещами я приду позже. Развернувшись на каблуках, я понес себя к выходу.  — Постой, Арчи! Арчи, постой! С удивительной для своего веса прытью Вульф опередил меня и закрыл от меня дверь. В его глазах плясали насмешливые искорки. Я остановился, озадаченно смотря на него. Боюсь, что я был разъярен.  — Постой, Арчи, — мурлыкнул шеф бархатным голосом, и, поймав меня за галстук, властно укусил за нижнюю губу… Да, как я уже и говорил, это дело было особенным. Хотя бы потому, что мистер Вульф ошибся, — вероятно, первый раз в жизни. Хотя в случае с ним ни в чем нельзя быть уверенным.