Добро пожаловать на Игры, Энни Креста

ЭННИ

      Стук повторился дважды, прежде чем я услышала произнесённый громко, но с извиняющимися нотками, вопрос:       — У тебя там всё нормально? Не сочти за грубость, что я зашёл без приглашения, но дикий грохот слышно из коридора.       Я задержала дыхание. Голос был мне не знаком, но дружелюбный тон давал надежду, что за дверью был не миротворец с шокером.       В дверь снова постучали, и незнакомец предложил:       — Давай я досчитаю до трёх, а потом просто выломаю дверь? Точнее, постараюсь — ни разу в жизни не занимался подобным и совершенно не представляю, как это делать. Один, два-       — Нет! Я сейчас открою! — панические нотки в моём голосе подавить не удалось. Я была в ужасе от одного осознания, что какой-то мужчина сейчас будет выламывать дверь, прибавив к списку моих проступков и убытков для Капитолия раскрошенную в щепки дверь, явно выглядящую как нечто слишком дорогое для моего понимания.       Я подползла к двери, хлюпая халатом по розовым лужам, образовавшимся после оседания пены и, отодвинув защёлку, отползла, чтобы освободить путь, но скрыть хотя бы на пару секунд унитаз со следами моего вредительства.       Золотая ручка в форме гранёного круга повернулась медленно, словно в нерешительности, и я уставилась в темноту основной комнаты. Первым в поле моего зрения попала серая льняная рубашка, а уже потом два настороженных голубых глаза и веснушчатый нос Финника Одэйра.       Я узнала его сразу и тут же покраснела — всю свою жизнь никакого трепета и раболепия по отношению к самому известному победителю из Четвёртого, как та же Марлин, я не испытывала, но выходит, годы восхваления Одэйра в школе, на работе, по телевизору и во время личных разговоров со сверстниками делали своё дело. Он оказался богом, недостягаемым и непостижимым, неспособным даже услышать, что я там бормочу, сидя на полу! Сам факт того, что он сейчас увидит то, как я испортила ванную комнату, привёл меня в состояние неимоверного стыда — наверняка он рассмеется, скажет какую-то гадость или обвинит в тупости. Инстинктивно я сжалась и перевела взгляд на Финника, попытавшись поймать его взгляд, как бы показывая, что готова к экзекуции.       Вопреки моим ожиданиям, ментор не проявил особого интереса к беспорядку и, с улыбкой ответив на мой вопрошающий взгляд, сказал:       — Дурацкие пенные бомбы, я тоже всегда перебарщиваю.       Пенные бомбы? Я впала в ступор:       — Что?       Финник виновато улыбнулся и указал на вазочку с опозорившими меня шариками:       — Эти круглые штуки. Их вечно оставляют в купе на самом видном месте, чтобы мы непременно решили ими воспользоваться и по итогу упали в собственных глазах. Слишком маленькие, чтобы люди понимали их истинную силу. Боже, звучит как клишированная метафора из дурацкой мелодрамы! — Финник закрыл ладонью рот, но в глазах читалась улыбка.       Меня ошарашило его спокойное отношение к развернувшейся катастрофе, поэтому я, ожидая дальнейшего развития ситуации, неловко оскалилась и прикрыла полами промокшего халата свои не менее мокрые носки в розовой жиже, надеясь хоть немного исправить свой жалкий вид. Кажется, обратив на себя внимание этим нервным движениям, я сделала только хуже — Финник тряхнул головой, словно проснулся от дремоты, и подал мне руку:       — Ох, прости, сперва я должен был помочь тебе встать. Ты не ушиблась? Не поранилась?       Галантное приглашение казалось ловушкой: его сухая и ухоженная ладонь не должна встречаться с моей пропахшей рыбой шершавой рукой, ставшей к тому же липкой и розовой из-за мыльной пены. Это одолжение? Потребуется ли от меня какая-то ответная услуга? А может, вокруг меня спрятаны десятки маленьких камер, снимающих сюжет о великом и добродушном Финнике Одэйре, повелителе трезубца и просто славном малом?       Подобные сюжеты о победителях часто мелькали по телевизору и во всех красках описывались в главной и единственной газете страны, «Тринадцатый вестник». До войны, когда дистриктов было тринадцать, эта газета называлась «Четырнадцатый вестник», имея в виду Капитолий, как главного и единственного источника правды. В действительности, все знали, что газета была бесполезна и лжива — любой житель Четвёртого, живущий не в семьях промышленников, миротворцев или капитолийских специалистов, приехавших по распределению, видел несоответствие текста и реальности.       Не было ясно, перевираются факты о других дистриктах или же мы были единственным позорным пятном, которое требуется прикрыть, но для всех, хоть раз заметивших ложь, любая статья вызывала агрессию и недоверие. В особенности раздражали фотографии победителей, разрезающих ленточки на открытии школ и бесплатных столовых, целовавших пухлых детей или блиставших в Капитолии на благотворительных вечерах в пользу голодающих семей Панема. Мы никогда не видели результатов этих добрых стремлений, поэтому сама идея жирующих на благотворительных вечерах победителей казалась жестокой издёвкой.       Финник был частым гостем на подобных мероприятиях и появлялся на страницах газеты минимум раз в неделю, поэтому я не доверяла ему. Его дружелюбие казалось опасным и ядовитым, словно и меня впутывают в игру фальшивых улыбок и холодных сердец. Был он добр или расчетлив? Может у него уже созрел какой-то план?       Я вступила в игру, правил которой не знала и, то ли из вредности, то ли от накатившей усталости быстро схватилась за его ладонь — в любом случае, встать самой мне не под силу, и вообще я скоро умру, какое мне дело до чужого имиджа и своей роли в нём?       Ментор подхватил меня за талию, страхуя от падения на скользком полу, и поднял меня, словно я была не тяжелее бисквитного печенья. Он был невероятно силён и ловок, совмещая в себе внешность ангела и грацию гепарда. Биологию в нашей школе преподавали очень плохо, заостряя особое внимание разве что на обитателях водоёмов, но даже я понимала, что это значит. Финник был хрестоматийным хищником со страниц учебника, а я газелью, которую гепард может подпустить к водопою рядом с собой, а может и разорвать на куски.       Я задержала дыхание и, взяв себя в руки, вытерпела нашу вынужденную близость. Оказавшись на своих двоих, я вытерла ладони о сухую часть халата, слишком поздно сообразив, что это можно было сделать раньше, улыбнулась Финнику и выдавила из себя: «Спасибо». Он улыбнулся одной из своих телевизионных улыбок и помог мне выйти на сухой ковёр купе за пределами ванной комнаты.       Мои пятки оставили розовые следы, и я снова занервничала — этот ковёр вряд ли что-то спасёт. Унитаз, белоснежные коврики в ванной, этот самый большой ковёр в основной комнате, бесчисленные флаконы, халат и полотенца. Всё это, должно быть, стоило больше, чем я смогу заработать за всю жизнь. Желудок снова скрутился в жгут — у меня больше не будет возможности заработать хоть что-то.       Финник, тем временем, бесцеремонно включил верхнюю люстру, щёлкнув выключателем, который я даже не заметила из-за огромного зеленого куста в кадке, и полез в шкаф, который стоило расценивать как мой на время нашего маленького путешествия. У меня не было вещей, помимо мятой юбки и блузки, которые, хвала моллюскам, с меня то ли постыдились, то ли побрезговали снять, поэтому я очень удивилась, когда ментор извлёк из него белый пижамный комплект из рубашки и брюк и мягкие на вид тапочки того же цвета. Откуда это?       — Наверное, будет великовато, но пока не доедем до Капитолия, другого не достать. Они всегда шьют один и тот же размер, но за все четыре года я ещё ни разу не видел, чтобы одежда в поезде была в пору.       Кем были эти «они» и почему эти мистические люди шьют только один размер одежды, я не знала и даже хотела спросить, но когда Финник передал мне комплект одежды и пошёл к выходу, я поняла, что момент упущен.       — Я вызову уборщиков в твоё купе и подожду снаружи. Переодевайся и выходи, уйдём на время, чтобы им не мешать. Договорились?       Я кивнула, и Финник вышел, плотно закрыв за собой дверь на колёсиках, на которой не было внутреннего замка.       Куда мы идём? И что бы он сделал, если бы я отказалась от этого приглашения без каких-либо вариантов к отступлению? Сомнений не было — подобные в своём могуществе люди всегда находят способы решения своих проблем.       Мои зубы застучали, и один тапок упал на пол. Я перепугала себя до смерти, обвесив образ Финника дьявольскими чертами и атрибутами с головы до ног, словно он был архаичным чёртиком из ушедших в прошлое религий времён Америки. Возможно, он просто отведёт меня к начальнику поезда, который будет ругать меня за неосторожность, и я отделаюсь лёгким испугом. Наверное, у него нет другого выбора? Он же отвечает за меня и того парня, имя которого вытянули следом за моим.       Я поморщилась от чувства вины и стала натягивать пижаму — нужно хотя бы спросить имя этого второго парня. Разумеется, я проверю, не светятся ли у Финника глаза в темноте красным, но даже если он окажется самим Сатаной, мы теперь команда, и я имею право хотя бы узнать имя второго трибута.       Шёлковая пижама мягко заскользила по голым плечам, и по телу пробежали волны мурашек. Рубашка оказалась сильно велика, словно была сшита для девушки с атлетичными руками, а вот брюки, хоть и были свободны в бёдрах, натянули резинку на талии, разгладив складочки на поясе, создающие приятный рельеф. Брючины были длиннее нужного сантиметров на пять, и я сделала предположение, что одежда сшита по замерам какой-то спортсменки с постеров, пропагандирующих здоровый образ жизни.       Не смотря на ожидающего за дверью ментора, я не смогла побороть любопытство и присела за туалетный столик у входа в ванную. Выкрашенное белое дерево выгодно выделяло очередные баночки, наборы ярких заколок с камешками, напоминающими бриллианты, расчесок с перламутровыми ручками, салфетки и пушистые кусочки ваты в прозрачных тубусах. Я осторожно вытянула пропитанную то ли каким-то лосьоном, то просто травяным настоем салфетку и протерла лицо и руки. У меня был жалкий вид — глаза красные от лопнувших сосудов, губы сухие и потрескавшиеся, волосы спутались, лента выбилась из причёски и висела на одной прядке.       Я быстро расчесала волосы, вынув ленту, и облизала губы. Это всё, что я могу сделать сейчас. И должна ли я делать что-то большее, находясь в паре минут от неизвестности, которая может меня поглотить?       Когда я стянула носки и засунула их под подушку, словно какой-то трофей, из коридора послышался голос Финника, дающего кому-то распоряжение подождать немного. Это был знак и для меня — пора выходить, ибо эта проблема не решится сама по себе.       Когда свет моей комнаты смешался с тьмой коридора через дверной проём, я отыскала силуэт Финника в паре метров от своего купе и с непонятным для себя чувством облегчения отметила, что глаза ментора не светились красным.