ФИННИК
Рэмза Стайнэм был приверженцем «старой школы» — никакого показушного шика, неудобных утягивающих панталон и толстых слоёв пудры, которые забивают поры и ухудшают цвет лица, а учитывая эти взгляды, было весьма впечатляюще, что он удерживался на посту главного стилиста Четвёртого вот уже двадцать три года. Строгий сидящий по фигуре серый костюм и седая, аккуратно оформленная борода длинной до кадыка выгодно выделяли его на фоне мельтешащих вокруг помощников в ярких костюмах и париках, напоминающих ярких светлячков, которые померкнут, стоит нам выйти из тускло освещённого вагона на свет. — Селестин, рубашка никуда не годится, а вот брюки оставляем. Подтяжки долой, мы не на ферме. И никаких нашейных платков из натурального хлопка, зрители не настолько тупые, чтобы поверить, будто у сиротки есть деньги на такого рода радости. Естественность, дети мои, потрясите лапшой на своих головах, может и припомните, с чем это едят! — Стайнэм снял очки и сжал переносицу, будто испытывал невыносимую головную боль. Костюмерная, которую мы на скорую руку оборудовали в комнате отдыха для миротворцев, благодаря двум рейлам* и трём огромным переносным косметичкам вышла тесная и неуютная, а общей мрачности добавлял хаос из вороха отринутых вещей и тусклое освещение пары настенных ламп, не находивших силы соревноваться с темнотой туннеля за окном. Я грыз яблоко, облокотившись на низенький книжный шкаф с кучей методичек по рукопашному бою и парочкой скучных романов об уничтожении Тринадцатого, и лениво наблюдал, как к груди Аспена прикладывают рубашки и после реакции Рэмзы бросают либо на пол, либо на диван. — Напомни, о великий, зачем мы вообще этим занимаемся? Кроме нас, Первого и Второго никто не меняет шмотки, только чистят, причёсывают и замазывают прыщи. — У них нет самоуважения и стимула. Те же Двенадцатые, когда они побеждали последний раз? На Квартальной двадцать лет назад? Мы профи, нам нужно держаться гордо даже в случае, если вместо отборных бойцов у нас две чумазые сироты. Без обид, дружок! — Рэмза кивнул Аспену и развёл руками. Я усмехнулся и, проглотив яблоко, продолжил: — Но великий, как же одежда влияет на стимул к победе? Лично мне помог мой Трезубец**, а не муслиновая рубашка и кольчуга из жемчуга. — А откуда же у тебя появился Трезубец, сынок? Если спонсоры увидят, что на трибутов махнули рукой даже мы сами, не купив им новые трусы и помаду, то какой смысл им тратить свои драгоценные капиталы на расходный материал? Стилисты Десятого набили своим целые шкафы ради пары дней пути, но из вагона выпускают в дырявых платьицах и протёртых штанах. Ну что за нелепица? Куда ему лиловый к голубым глазам и чёрным волосам? Убери! — рубашка полетела на пол, а Рэмза продолжил. — Если ты помнишь, твоя малявка вообще раза три упала на задницу, и это успели заснять. Предлагаешь выводить её в пыльной юбке? — В этом есть своя прелесть, не находишь? Первобытная дикость и гордость за собственное «я». — Ну, если считать прелестным бедность и жалкий вид. Нелепым воробьям кидают крошки, а павлинов в зоопарке кормят до пуза. И Сивиль из Седьмого, и Рахил из Девятого выводят в своём и затирают про важность показывать правду и приверженность своим корням, якобы зрителей цепляет, но если ты помнишь, их мальчишек порвал ты, Четвёрка в жемчужной кольчуге с Трезубцем, а не босоногая Шестёрка. — Сдаюсь! — я сжал полусъеденое яблоко в ладони и поднял руки в знаке капитуляции. — Но в следующем году, будь уверен, я найду достойные аргументы и перетащу тебя на сторону зла в стан разгильдяев и лентяев. — Как угодно, мой мальчик, как угодно. Мне нравился Рэмза. Он вырос в богемной среде, но был напрочь лишён снобизма и чувства моды, в работе полагаясь лишь на собственное видение и чувства. Стилист поразительно хорошо разбирался в людях и понимал, где нужно нажать, а где пригладить, чтобы публика ахнула. «Настройка» толпы — бесконечно сложный процесс, с которым порой не справлялась ни пропаганда, ни массовая культура, но хороший кусок ткани правильной расцветки, накинутой Рэмзой на плечи заплаканной пятнадцатилетки, вёл за собой толпы и, что самое главное, привлекал спонсоров. Благодаря нему ко мне, к радости моего отца и вопреки моему протесту, приклеился жемчуг, он же запретил мне записываться на химическое выпрямление кудрей три года назад и выбеливание веснушек в год моего первого менторства. «Быть, а не казаться» — это, на первый взгляд, крайне невыгодная тактика для выживания в Капитолии, но каждый раз этот безумный план выигрывает. В городе слишком много выверенных до миллиметра лиц, ярких нарядов и блеска бриллиантов, поэтому человек в простой рубашке и с ниткой жемчуга, плотно обвивающей шею, всегда выделяется, как музейный артефакт, а оттого ценится больше. Очередная рубашка полетела на пол, и Аспен, последние полчаса прилежно выполняющий роль манекена, поймал мой взгляд и улыбнулся, закатив глаза. Уголки моих губ рефлекторно дёрнулись в ответной ухмылке, но я не хотел долго сохранять зрительный контакт, чтобы не выдать истинных эмоций, поэтому повернулся к Рэмзе и спросил, чем плоха была эта рубашка. Пока стилист, оправдавший мои ожидания, читал лекцию о цветотипах, я выбросил огрызок яблока в урну в другом конце комнаты и сел на диванчик за спиной Аспена. Даже спустя три часа моя злость не ослабевала и, что самое отвратительное, оправдаться мне хотелось сильнее, чем выбить ему передние зубы. Дело было не в том, что беззубого трибута сложнее продать спонсорам — столичные стоматологи справятся с дырявой улыбкой за пару часов, а в недоумении относительно того, как Аспен обошёлся с Энни. Обвинение было слишком надуманным и безобразным для глупого происшествия с пеной, а пугливая и застенчивая мисс Креста вовсе не вписывалась в его сценарий. К тому же трибут был слишком дружелюбен со мной, что, по меньшей мере, было странным после всего подслушанного нами. Ему либо не хотелось терять мою поддержку и помощь в подготовке к арене, либо… либо это было частью извращённого плана, который я не мог разгадать. Я подозвал безгласого, стоящего в углу возле тележки с напитками, и тихо, стараясь не перебивать монолог стилиста, приказал: — Виски с тремя крупными кубиками льда. На дне стакана не было истины, но виски поможет мне расслабить скованные от напряжения последних дней мышцы. Я не пил много, чаще лишь притворялся, чтобы всегда оставаться на чеку и быть в состоянии анализировать происходящее вокруг. Но только не сегодня. Сегодня официально начинается благодатный сезон, когда вместе со мной в Капитолии будет Мэгги, так что я смогу хоть на несколько недель или, если повезёт, месяцев распустить клубок мыслей в своей голове, бешено стучащий по стенкам черепа. Само присутствие Мэгз не разрушит моих договорённостей со Сноу, не сотрёт список встреч в ежедневнике и не исцелит искарёженную страхом и отвращением душу, но я получу иллюзию защищённости. Первый глоток ещё тёплого виски обжигает горло, после второго в желудке разливается тепло. Этот мальчишка явно что-то задумал. Явно не восстание против меня и Мэгз, иначе это бы приравнивалось к самосаботажу, но его план включает преждевременное выведение Энни из игры. Этого удовольствия я не мог позволить ему по многим причинам, но самыми важными были необходимость сохранения собственного имиджа и жажда достойной игры. Жалость. Я осушил стакан целиком и поморщился, когда кубики льда ударились о зубы. Ещё была жалость. Практически непристойное чувство для человека моего положения, но не забытое. Я сопереживал и искренне хотел помочь Энни. В моих силах было не так много — вымыть, приодеть, провести краткий курс обаяния, настроить на позитивный настрой и правильно говорить со спонсорами, пока кто-то из профи не закроет эту главу. Аспен, которому наконец выдали белую рубашку с прямым воротником и вышивкой с мелкими зелеными камешками и объёмные тёмно-фиолетовые брюки, крутился у зеркала, приложив одежду к телу, и совещался с одним из помощников Рэмзы. Я помогу и ему. Это моя проблема, но и прямая обязанность. Разумеется, ради него мне придётся смахнуть пыль с раздела с деловым этикетом в своём мозгу, и немного поиграть в хорошего полицейского. Если понадобится, в моей Капитолийской квартире припрятаны наручники и кляп. Рэмза вытолкнул Аспена в коридор, чтобы тот переоделся в своём купе и освободил место для Энни, и закончил своё долгое объяснение о психологии цветов, которое я прослушал: — Теперь-то ты всё понял, мой мальчик? — Да, великий, кристально чисто.***
Энни мялась у зеркала, нехотя вращаясь по приказу стилистов и с безразличием рассматривая платья и блузы, которые они прикладывали к её телу. — Дева в беде, никаких брюк, тяжелых тканей и крупных элементов. Шарзи, достань те два платья с летящими юбками и белый кардиган. И нужны шёлковые ленты — отдадим парикмахеру, чтобы изобразил какой-то бантик! — Рэмзе не понадобилось много времени, чтобы вскрыть загадку Энни Кресты. Дева в беде. Что ж, из этого могло что-то получиться. Вся прелесть в простоте — нужно лишь сделать ставку на естественность, инфантильность и детскую непосредственность. Богатые капитолийцы любят сопереживать и выказывать озабоченность, создавая образ добродушных благотворителей — полезно для имиджа. Если использовать их слабость до хвалебных статей в газетах и упоминании в поминальной службе после Игр, то к Энни должна выстроиться очередь из спонсоров. Главная проблема — в популярности стратегии. Слишком часто из слабых трибутов менторы вылепливают инфантильную нежность для спонсоров, так что нам нужно яркое пятно, история или символ. Половину дела может сделать лишь одна внешность Энни: небольшой рост; хрупкая, но не измождённая фигура; мягкие черты лица без резких линий; яркие и запоминающиеся зелёные глаза и густые светлые волосы, которые создают эффект ореола из-за стрижки до мочек ушей. Дети Десятого, Одиннадцатого и Двенадцатого лишены обаяния и выглядят, как испуганные зверьки, которых очень жалко, но привязываться и эмоционально втягиваться в их историю не хочется, потому что потом будет невероятно больно, а если ты вкладывал деньги, то ещё и обидно. Я достал из внутреннего кармашка пиджака небольшой ежедневник и, пролистав до самого конца в раздел с заметками, который пустовал вот уже четыре месяца, пока я пользовался этим блокнотом, записал: «Крепкая и красивая легенда; до интервью и общения с прессой придумать и потренировать образ; попросить Рэмзу персонализировать гардероб; понять планы мальчишки; забрать у швеи Джеймисона костюм; вечеринка у Блеска и Кашмиры во вторник, не забыть!!!». На пустующее рядом со мной кресло приземлилось нежно-розовое платье из поплина с незаметным вшитым корсетом, широкой юбкой до голени, закрытым горлом и рукавами до локтей, которые должны плотно прилегать к рукам. Сойдёт, но слегка грубовато, нужно бы смягчить образ. Сверху на платье прилетел мягкий кардиган крупной вязки молочного цвета размера на два нужного Энни. Хрупкость, стереотипизированная женственность и чистота — идеально. Не идёт к образу Аспена, но мы здесь не для того, чтобы отыгрывать историю несчастных влюблённых. Одна из помощниц стилиста вытащила из обувных коробок бледно-жёлтые туфли на низком каблуке с овальным носом. Я невольно улыбнулся, восхищённый скрупулёзной работе мастера, — даже туфли были лишены агрессии и острых линий. — Господин Стайнэм, а что с колготками? Или может поискать для туфель прозрачные чулки? — Найди плотные белые колготки и прозрачные в горошек. Посмотрим, с какими получится не сильно перегружено. — У меня есть носки, — молчавшая всё это время Энни торопливо запустила руку в карман халата и протянула стилисту какой-то белый комок. Я подошёл ближе и увидел смесь хлопка и кружев в пыли и розовых пятнах. Носки? Рэмза натянуто улыбнулся: — Детка, это всё очень здорово, но они невероятно грязные. Мы подбираем образ для очень привередливой публики, так что любая мелочь может испортить весь образ и отвернуть от тебя аудиторию. Мы команда и хотим тебе добра, понимаешь? — Да, конечно, — Энни опустила руку, но после секундного колебания продолжила, — если мы команда, то сделайте это для меня. Я несколько недель копила на эти носки, а учитывая то, сколько мне осталось, это огромная часть моей жизни, с которой я должна считаться и, если угодно, попрощаться. Все мои вещи забрали из купе, у меня больше ничего не осталось. Пожалуйста. А розовые пятна можно замаскировать, они только на пятках! — Энни развернула носок в подтверждении своих слов. У меня засосало под ложечкой — это была мелочь, простая просьба. Я не имел какого-либо влияния на Рэмзу и даже немного его побаивался, но что-то мне подсказывало, что мольбы этой девочки не сильно тронули стилиста, поэтому добавил своего менторского авторитета: — Рэмза, сделай одолжение? Господин Стайнэм сложил руки на груди и перевёл на меня взгляд, нахмурившись. Я был готов услышать «нет», но стилист закатил глаза и улыбнулся: — Ладно. Кирин, закинь носки в отбеливатель минут на десять и под утюг. И соберитесь, выход через сорок минут, хватит мять булки! Девочку быстро переодеть и на макияж! И разберите этот бардак! А ты, — Рэмза подхватил меня за локоть и вывел из комнаты, — к себе переодеваться. И уложи волосы, а то похож на дворнягу. По дороге в своё купе я улыбался, вспоминая горящие счастьем глаза Энни, и чувствовал облегчение от того, что Аспен успел разрушить не всё. *Рейл — простая напольная вешалка, чаще на колёсиках. **Буду писать с большой буквы, поскольку Трезубец Финника для меня благодаря своей роли — нечто сравнимое с живым существом. Вполне вероятно, что мистер Одэйр бы со мной согласился.