Сталкерша

      Встал сегодня раньше чем обычно, но не тороплюсь на репетицию. Звоню Алекс, которая после очередной глупой ссоры с Чоном была на взводе, и прошу на сегодня выходной по семейным обстоятельствам. Она немного удивляется и даже ворчит, но всё же отпускает.       Выхожу из квартиры, бросив взгляд на соседнюю дверь, и спускаюсь по лестнице к выходу. На первом автобусе добираюсь до автовокзала и пересаживаюсь на рейсовый до Инчхона.       В голове слишком много мыслей, чтобы выделить какую-то одну, поэтому просто вставляю в уши наушники, выпадая из реальности на полтора часа. Решение пришло ко мне спонтанно, поэтому не могу сказать точную причину. Может, просто захотелось увидеть родных, а может пора наконец оставить в покое прошлое, так долго тянувшееся за мной по пятам.       В Инчхоне немного холоднее, чем в Сеуле, но я не обращаю на это внимания. Тело ведь дрожит совсем не от низкой температуры. Покупаю в цветочном букет и пару пирожных в магазине и медленно иду по знакомому адресу.       Многоэтажка всё такая же серая, а соседи по-прежнему любопытные. Правда, увидев меня, большинство из них едва ли не крестится, что начинает немного раздражать.       Второй этаж. Одиннадцатая квартира. В мелочах помню всё, что в ней находилось три года назад. Нет уверенности, что сейчас всё по-прежнему. Сейчас я вообще ни в чём не уверен.       Дрожащей рукой надавливаю на звонок, ещё не представляя, что буду говорить. Я ведь даже не понимаю, зачем припёрся сюда, к тому же так неожиданно. — Здравствуй, мама, — негромко произношу, когда дверь открывается и на пороге появляется немолодая женщина в домашнем халате.       Застыв на месте от удивления, она осматривает меня с ног до головы, а затем резко меняется в лице. — У тебя больше нет матери, — говорит с таким разочарованием и печалью, словно и не было этих трёх лет разлуки.       Опускаю руки, где-то в глубине души ожидая такой реакции, но до последнего надеюсь немного на другое. — Мама, давай поговорим, — пытаюсь пройти в квартиру, но путь по-прежнему преграждён. — Три года назад я уже говорила тебе, что у меня больше нет сына. С тех пор ничего не изменилось, — дверь закрывается прямо перед моим носом.       Медленно разворачиваюсь, покидая подъезд. Рядом с домом стоит лавочка, на неё и сажусь. Не хочется покидать это место, не расставив все точки над «и», поэтому просто сижу. Сам не знаю, чего ждал от этой поездки. Просто внезапно захотелось её увидеть. Попросить прощения, даже зная, что я ни в чём не виноват.       Разве можно винить подростка? Три года назад я ещё не понимал ничего, но упорно твердил, что хочу стать айдолом. Смотрел выступления любимых групп и всерьёз готовился к прослушиванию в одно из агентств Сеула. Думал, что если не пройду, то обязательно закончу школу и поступлю в Высшую Академию Искусств Пусана. С оценками у меня проблем не было, да и поведение в норме, вот только жизнь всегда ломает наши планы.       Мой отец был известным айдолом, а мама его менеджером. Они поженились спустя четыре года отношений. Конечно, такое событие не могло не привлечь внимание общественности, в том числе и сасэн-фанатов, которые стали угрожать молодой девушке, позарившейся на «их оппу».       Отец всё успокаивал её, говорил, что всё наладится, а через год ушёл сам. Сказал, что не может так больше и вообще для семьи не создан. Бросил когда-то любимую девушку с полуторагодовалым сыном на руках и вскоре начал встречаться с одной из участниц популярного в то время гёрлз-бенда.       Мама долго мучилась из-за него, и кажется мучается до сих пор. Правда первые несколько лет она страдала от любви, а сейчас сгорает от ненависти. Потому так остро восприняла новость о том, что её сын хочет стать айдолом. Спорила со мной и ругалась. Запрещала ехать на прослушивание, а я всё равно решил, что попробую.       В тот момент она и поставила меня перед выбором: она или прослушивание. Я был зол на неё. Казалось в то время, что мама совсем меня не понимает, потому и выбрал второе, о чём сейчас очень жалею. На прослушивание так и не попал: сначала, уже будучи в Сеуле, заболел ангиной, а затем пришлось устроиться на работу, чтобы оплачивать проживание, так как дома у меня больше не было.       Мечты отошли на второй план, уступая место житейским мелочам и заботам, а когда вновь появился шанс, я струсил. Наверное, испугался больше того, что всё получится, ведь с годами понял, что не очень-то и хочу быть айдолом. Музыка всегда меня влекла, не перестала интересовать и сейчас, но заниматься ей хотелось вовсе не под прицелом камер, следящих за каждым твоим шагом.       Вот так я и попал в город с миллионами возможностей. Правда, для меня в нём места пока не нашлось. Хотя… Можно ли назвать Old City тем самым местом? Пока не знаю, но, думаю, можно.       Небо постепенно затягивало тучами, и я решился попробовать снова. Теперь, когда я всё осознал и понял истинные причины, подвигнувшие мою мать, становится стыдно, ведь так или иначе я продолжал делать ей больно.       Во второй раз дверь она открыла не сразу. Да и в дом впускать меня не хотела, но на улице, к счастью, пошёл дождь, и ей не хватило смелости выгнать меня. — Как твои дела? — пытаюсь начать разговор, но выходит как-то слишком натянуто.       Мама сидит в кресле напротив и искоса на меня поглядывает, рассматривая изменившееся за долгие три года лицо. — Нормально, — отвечает уклончиво, но я вижу по глазам, что всё плохо. — Прости меня, мама. За всё прости, — начинаю почти шёпотом, чувствуя, как дрожит голос от волнения и как удивлённо меня разглядывает пара глаз. — Не думаю, что тогда я понимал, как больно тебе сделал. Бредил глупой мечтой и даже какое-то время тебя винил в уходе отца, — боюсь наткнуться на её взгляд, поэтому не поднимаю голову. — Если бы я мог всё вернуть назад, мама. Если бы только мог… — впервые за долгое время начинаю вспоминать своё детство и юность. Улыбаюсь сквозь подступающие слёзы, чувствуя, как чьи-то горячие ладони крепко сжали мои.       Позволяю себя обнять и захлёбываюсь эмоциями, которые так долго старался спрятать от самого себя. — Мне так не хватает тебя, мама. Так не хватает… — слышу, как тихо она всхлипывает и жалею, что раньше не решился сюда приехать. — Прости меня, сынок. За глупость прости и жестокость. За всё прости, — мама не выдерживает и начинает бесшумно плакать, крепко прижимая меня к себе.       Слёзы не всегда вестники чего-то плохого. Вот и сейчас смотрю на её слёзы и понимаю, что это гораздо лучше, чем полный игнор на протяжении трёх лет. Лёд тронулся.

***

      Домой возвращаюсь поздно вечером довольный собой. Мама не хотела меня отпускать, но, взяв обещание приехать на следующий выходной, всё же решилась. Подхожу к своей квартире и замираю тут же. Из своего дома выходит Мэй с пакетом мусора и, не замечая меня, двигается к мусоропроводу.       Хочу её окликнуть какой-нибудь глупой или пошлой фразой, но замечаю небольшую ссадину на скуле и несколько синяков на руках в тех местах, где были немного задраны рукава кофты. — Что за херня, Мэй? — подхожу к ней сзади, заставляя подпрыгнуть от неожиданности.       Девушка вздрагивает, когда я осторожно касаюсь её лица, а затем рук. Дрожит, но упорно продолжает молчать. Начинаю догадываться и просто уточняю: — Они?       Кивает в ответ головой, опуская взгляд на свои домашние тапочки. — Чего хотели? — двумя пальцами поднимаю её голову за подбородок и строго спрашиваю. — Я им денег должна, — говорит так тихо, словно боится, что я услышу. — Сколько? — осматриваю её лицо в поисках новых синяков, но, к счастью, больше ничего не нахожу. — Сто тысяч, — так же почти неслышно отвечает. — Почему раньше не сказала? Так сложно было всё рассказать? — начинаю раздражаться, и от хорошего настроения не остаётся и следа. — Почему должна была? Это только мои проблемы, — отстраняется и, выкинув пакет, идёт к своей квартире.       Останавливаю за капюшон, заставляя повернуться к себе. — Потому что я твой друг и могу помочь, — вспоминаю, сколько именно успел скопить за время работы.       Девушка тоже начинает злиться, только пока не понятно почему. — Мне не нужна помощь. Я сама с этим разберусь, — вновь пытается ускользнуть, но я всё ещё держу в руках край её капюшона. Резко обхожу, вновь оказываясь с ней лицом к лицу, и голосом строгого учителя, ругающего за провинность ребёнка, произношу: — Я вижу, как ты разбираешься, — киваю в сторону побоев. — Такими темпами ты им долг только натурой вернёшь.       Девушка шутку не оценила и снова попыталась вырваться, бросив грозное «Плевать». — Несносная девчонка, я помочь тебе пытаюсь, а ты дуростью страдаешь. Почему брату не сказала? И вообще, куда ты столько денег дела? — Это не твоё дело. Просто оставь меня в покое, — наконец вырывается и открывает свою квартиру. Вижу, что в ней темно, значит Джина дома нет…       Успеваю влезть в проём и с абсолютно каменным лицом отражаю её злые взгляды. — Нет. Это моё дело, — серьёзно складываю на груди руки, оглядывая раздражённую Мэй с ног до головы. — Нет. Не твоё, — продолжает настаивать.       Глупая, она ещё не знает, каким упрямым я могу быть.       Спустя примерно двадцать минут нашей перепалки не выдерживаю. Хватаю за запястья и тяну на себя, впиваясь в губы и заставляя замолчать. Мэй затыкается тут же, а я спустя несколько секунд отстраняюсь, хотя и не очень охотно. — Ты мне всё расскажешь, поняла? — с нажимом спрашиваю, всё ещё держа за запястья. Кивает головой и следует в комнату, ожидая, что я пойду за ней. Решительно иду следом, про себя улыбнувшись. А ведь губы у неё совсем как карамель. В прошлый раз мне не показалось…