Ломаная

У тебя есть имя, сестра и ветхие зеленые качели не в вашем дворе — вы каждый раз прячетесь там; она кутает тебя в свою потрепанную куртку, будто бы хочет сберечь, спасти, защитить, вот только ты не понимаешь, от кого; у нее на руках синяки, а на запястье — шрам, но она улыбается тепло-тепло, мягко, с обожанием, с любовью. Я люблю тебя, говорит она и просит тебя быть сильным и ни за что, ни при каких обстоятельствах не выходить из своей комнаты до утра; ты еще маленький, ты не понимаешь и только держишься за ее ладонь. Перед дверью в квартиру она обнимает тебя крепко-крепко, целует в лоб, говорит «все будет в порядке», зовет тебя по имени. Ты стараешься не думать и не вспоминать, в лоб целуют покойники или покойников, и улыбаешься ей. Улыбаешься. И эта улыбка — твоя первая микроложь. «Не трогайте Сакую». Твои родители затыкают тебе рот, закрывают окна и хладнокровно считают деньги; они улыбаются и покупают тебе игрушки; они лепят из тебя лжеца по своему подобию и вкусу; они говорят «тебе приснилось». Но багровый след на лживом асфальте не смывает ни один лживый дождь. Ты ненавидишь этот город и этих людей. Ты ненавидишь ложь. Ты шагаешь вслед за сестрой. * У тебя есть имя, рубиновые глаза и выступающие клыки; у тебя — спаситель с цветочным именем, настоящая семья и дом; ты лжец — и всем на это плевать: тебя приветствуют, улыбаются, принимают как своего. У тебя теперь все настоящее, от и до, и фальшивый город вытоптан в прошлом. От фальшивого города осталась мнимая боль, ее кровь на твоих руках и клеймо с пометкой «лжец», но Цубаки говорит, ты ни в чем не виноват, и гладит тебя по голове. Цубаки дарит тебе второй шанс. Ты плачешь. Ты — вампир, ты — подросток, ты — уникальный обладатель псевдожизни, ты уже не жив и еще не мертв. Настоящим, помимо всего, остался один твой вечный спутник — четыре буквы от слова «боль». Цубаки предлагает тебе выбрать имя. Ты вспоминаешь сестру. И называешь свое. * У тебя есть имя, задание и чужое доверие; у тебя — глоток свободы и план на три идеальных года в старшей школе; у тебя — друзья, улыбки, смех, совместные посиделки, ночевки, прогулки; у тебя становится слишком много света в жизни. Твой свет очень шумный, отзывчивый, суетливый, неискоренимо добрый и ужасно яркий; у твоего света шесть букв в имени и улыбка, способная согреть весь мир; свет зовет тебя лучшим другом, и ты бы, наверное, не поверил своему счастью, вот только все ваши отношения — первоклассно отшлифованная ложь. Твоя. И только твоя. Он тебе никогда не лжет, просто не умеет, и ты ценишь в нем это, и ты знаешь: второго такого тебе не найти. Он позволяет обнимать себя за плечи, смеется и говорит «Сакуя, ты дурак», но говорит без злобы, так дурашливо и неподдельно искренне, что у тебя от улыбок сводит скулы. Ты сыплешь шутками и смеешься, пускай от этого смеха и жжет в горле и становится трудно дышать. Тебе настолько светло, что хочется убивать. Ты думаешь, что ты его не достоин. И когда однажды ты улыбаешься, давишь наружу счастье и корчишь рожи, зовешь его по имени, звонко растягивая гласные, и думаешь, что готов за него умереть, Махиру смотрит тебе в глаза, хлопает по плечу и (впервые) лжет. Тебе кажется, что солнце только что сорвалось со своих орбит и упало вниз. Залатанная кое-как дыра в груди опять начинает гнить, а старая боль ехидно стучится в двери и накатывает волнами. Ты — лжец. И ты никому не прощаешь ложь. * У тебя есть имя, бремя войны на плечах и преданный (тебе или тобой?) лучший друг и почти что враг. Ты, кажется, вновь ненавидишь мир и, в первую очередь, ненавидишь себя, но теперь можно хоть денно и нощно бросаться с крыш — ты вампир и тебе (не) больно. Во всяком случае, не больно физически. Он не отпускает тебя, он кричит, что можно остаться друзьями, он говорит «я защищу, я остановлю, я спасу, ты только верь» и держит тебя — врага — за руку; у него на запястье твой подарок, а в глазах — отчаяние и ты; он не хочет тебя терять. Ты опускаешь руки и все так же ему слепо веришь. Ты покупаешь футболку в черно-белую полоску и напоминаешь себе, что жизнь двухцветная, что жизнь — это не сплошная череда тьмы, лжи и неудач, что жизнь, черти ее дери, продолжается. (вот только ты сам — гребанное исключение. вот только к мертвым это не относится.) Ты не можешь отпустить Махиру и не можешь предать Цубаки. Ты застрял где-то между двух параллелей. Ты не секущая. Ты, скорее, ломаная. Тебе хочется, чтобы рядом была сестра — она была сильной, она бы точно справилась, нашла выход, не то что ты. Тебе остается только ждать — ты ждешь. * У тебя есть имя, вроде как семья и отчасти друг, и, кажется, о тебе все забыли. Ты не знаешь, куда бежать, к кому падать в ноги и что тебе вообще остается делать, потому что у Цубаки свои проблемы, у Махиру — свои, а ты совершенно неожиданно и незаметно отходишь на дальний план. Всем нам нужно во что-то (в кого-то) верить; ты, вот, верил в Цубаки и/или в Махиру. Ты доверился и снова погорел на этом доверии. Тебя — некому — спасать. У тебя есть имя, вроде-как-семья и отчасти-друг. У тебя есть имя, потрескавшаяся, изъеденная рытвинами душа и выжженная гниль под ребрами. Тебя зовут Сакуя. У тебя есть имя. И ты никому не нужен.