Абсолютный алый

Я прошу о малом. Просто позволь управлять тобой и у тебя будет все, что пожелаешь. «Лабиринт», реж. Д. Хенсон, 1986 г.

      Этот цвет… Он словно багряный сполох того невысказанного, что прячется в самом дальнем уголке твоей души.       Ты видишь? Ты чувствуешь?       Чистейший алый, без примесей и оговорок. Яростный. Безумный. Пронзительный.       Огонь его способен испепелять… Нет, не тело – хрупкую шелуху условностей и морали, под которой погребена твоя суть. Он очень честен, этот оттенок красного. Патологически, болезненно честен. Наверное, поэтому он мне так нравится.       Но… кажется, ты боишься?       Знаешь, они не боялись. И, тем не менее, оказались недостаточно сильными, чтобы до конца пройти червленый путь, усыпанный моими дарами.       Та девочка из маленького городка была далеко не первой, кто без страха взошел на костер собственных страстей.       Милая, милая Карен. Изысканный алый ослепил ее, вспыхнув лаком новеньких туфелек. В тот миг она познала меня – и приняла безоговорочно.       Прелестница Карен. Моя юная принцесса. Я объял ее ступни пламенным кармином, сделав походку уверенной, а стать – горделивой. Я приподнял ее подбородок и добавил во взгляд надменности – совсем чуть-чуть, лишь для того, чтобы подчеркнуть блеск зеленых глаз. Рожденная в нищете и лишениях, она возвысилась над толпой, воссияла дерзким огненным росчерком среди серости смирения. Все, чего я хотел взамен – лишь видеть, как она танцует под напеваемую мной мелодию.       И она танцевала. Ах, как же самозабвенно она танцевала! Позабыв о принципах, отринув правила, не приемля пыльные нравоучения.       Раз-два-три, pas tombé. Мысленно, под осуждающими взглядами чопорных старцев в тесных рамках икон.       Раз-два-три, тemps levé. Кружась у церковных ворот, без оглядки на косящихся сплетников.       Раз-два-три, рas de chat. Улыбаясь, принимая знаки внимания среди разряженной толпы в то время, пока умирала в тесной каморке дряхлая старушка-благодетельница, вырастившая, взлелеявшая, воспитавшая.       Раз-два-три…       Моя прекрасная Карен. Все же сбилась с ритма, вот ведь… Не буду скрывать, я был раздосадован. А еще удивлен, ведь принцесса винила во всем не меня и даже не себя – в случившемся она упрекала алые туфельки. Да еще свои не в меру резвые ножки, что предпочли танцы скорбному вечеру у постели захворавшей опекунши. Бедняжка так мечтала оправдаться, так стремилась обелить себя, что в итоге спутала явь и вымысел…       Вскоре среди лабиринта городских улочек появилась безумица, попытавшаяся лишить себя ступней с помощью мясницкого ножа. А среди трактирных историй – выдуманная ею странная сказка о колдовских туфлях, безудержном танце и топоре палача…       Не бледней. Разве тебе не интересно узнать, что произойдет, если коснуться огня? Разве тебе не любопытно выяснить, каково это – приподнять засов ханжества с двери в темницу своей души и встретиться со мной лицом к лицу?       Я жду, готовясь дать тебе все, чего ты жаждешь. Просто отпусти меня. Просто следуй за мной так же, как и миллионы рискнувших до тебя…       Его звали Льюис. Я всегда буду помнить этого обаятельного иллюзиониста.       Плащ, цилиндр, эффектные пассы руками – и взрыв аплодисментов, что щедро дарила ему восторженная публика. Но лишь только я один знал, как мало, как чертовски мало было ему этого на самом деле.       Ловкач Льюис попал под власть алого в обычное утро, когда среди выбранного для покупки реквизита мелькнули перчатки дивного кораллового тона.       С тех пор среди привычек моего протеже укоренилась одна странность – гулять по городу в самый глухой и темный час. Рука об руку мы шли сквозь мрак – всегда вместе. Я приглушал шаги своего спутника, добавляя им кошачьей мягкости. Я безошибочно указывал ему ломящиеся от роскоши дома, в которые можно было проникнуть незамеченным. А после затягивал его кисти в великолепный багрянец и любовался нестерпимо изящной пляской чутких пальцев. Они двигались в такт моей мелодии, и в тот момент я поклясться был готов, что никогда не видел танца грациознее.       Мой очаровательный Льюис… Почему он остановился? Почему сбился с ритма?       Все, что он должен был сделать, когда в очередном особняке его взор скрестился с испуганным взглядом хозяйского сына, шестнадцатилетнего неуклюжего юнца, лишь позволить своим рукам продолжать пляску. Не мешать им выхватить нож и окрасить алым пушистый ковер под ногами…       Стоит ли говорить, как я был удручен предательством своего избранника? Он даже не сопротивлялся, когда бледный мальчишка поднял отцовский револьвер…       В ту ночь ярко-красный узор все же украсил ковровый ворс.       Почему ты отводишь глаза? Алый цвет жесток лишь с отступниками. Посмотри на него – он прекрасен и чист, словно дикая кровь, не разбавленная лживой этикой. У красного тысячи оттенков, но основа всегда одна.       Со мной так же. Сколько бы имен мне не давали, суть моя всегда неизменна. Впрочем, ты можешь окрестить меня каким-либо прозвищем. Одним из семи – тех, что наиболее известны среди человечества.       Осталось лишь выяснить, какое придется по душе именно тебе.       Она так и не дала мне имени. За нее это сделали язвительные клеветники, жадно наблюдающие за ее жизнью.       Обольстительная Мадлен. Мадлен-искусительница. Она полыхнула живым огнем, примерив однажды тот корсет, мерцающий рубиновыми бликами. Я затянул шнуровку на ее талии, вплетя в каждую ниточку атласных лент частички соблазна. Оттенил взгляд томной поволокой, отточил все движения неуловимой чувственностью.       Неистовая Мадлен. Она шла за мной так доверчиво, слушала мой шепот так искренне. Она танцевала под мой напев каждой клеточкой своего тела, отзывалась на мой зов дрожью, выдохом, учащенным сердцебиением.       Даря наслаждение тем, кто находился рядом, она получала стократ больше.       Моя чаровница… ей не стоило сбиваться с ритма. Ну какое дело было ей до презрения в глазах окружающих? До глупых пересудов на рыночных площадях?       Разочарование вновь настигло меня, ибо ворох скучных вещей вроде репутации и шанса на удачное замужество оказался для Мадлен куда важнее пожара в ее сердце. Она отреклась от всех оттенков алого, проведя несколько томительных лет в тоске и никому не нужном раскаянии. В какой-то момент она просто исчезла в никуда, бросив незапертой дверь в свою комнатушку. И сколько бы не искали скорбящую о своих грехах городскую блудницу, все попытки оборачивались прахом… Пока однажды воды текущей за городом реки не вынесли на берег женское тело – прекрасное и бездыханное.       Перебираемые волнами черные пряди волос, кожа, будто мел, да выцветший багрянец корсета… Бывший огонь – это всего лишь пепел…       Абсолютный алый. Цвет, лишенный лжи и лицемерия. Квинтэссенция оголенной правды.       Ты видишь? Ты чувствуешь?       Просто дай мне вырваться и я покажу тебе всю глубину его оттенков, проведу сквозь пламя, сожгу запреты…       Только не бойся. Ведь это совсем не страшно – познать свой порок. На самом деле нет ничего более естественного, чем заглянуть вглубь себя и расковать собственного демона. Бояться стоит лишь того дня, когда ты решишься меня отвергнуть.       Но ведь ты сильнее, чем все, кто был до тебя, не так ли? Ты сможешь, непременно сможешь пройти червленую дорогу до конца, не оступившись, не сбившись с ритма. Ты, безусловно, сможешь.       А потому...       Потанцуй для меня.       Потанцуй.       Потанцуй…