Фонарь

Порой диву даюсь, как меня занесло в эту проблёванную бабами дыру, именуемую лучшим стриптиз клубом в нашем миллионике. Потом смотрю на него, на его зад в перламутровых шортах, нахмуренные двадцать четыре на семь брови, благо, что не по-пидорски выщипанные, и вспоминаю, что пришёл сюда крутить членом не перед недотраханными мамашами с тугими кошельками, а перед ним. Только он, сука такая, не помнит даже нашего знакомства. Я тогда пытался сопромат сдать. Препод, завидев мою печальную мину уже в третий раз, сделал поблажку, как для умалишенных, разрешив отработать. Не в том смысле, конечно. Выдал ватман, краски и пару облезлых кисточек, велев рисовать плакат для клуба любителей лошадей, а сам свалил бухать в деканат. Мне-то начесал про важные дела, но уж на третьем курсе студент чётко знает, сколько бухла надаривают тому старику и сколько этому. Сессия, чертовка, всех превращает в алкоголиков. И вот сидел я в аудитории, пытался неровный эллипс с четырьмя торчащими в разные палками стороны превратить в лошадь. Отвратно получалось, честно признаться: как сейчас помню эту бедную, породы Подкамазная Дохлая. Кто ж знал, что рисовать окажется так трудно? В третьем классе же получалось! Сокрушался минут десять, выписывая краской нецензурщину на брюхе, а тут эта сероглазка в рваных джинсах. Зашёл в аудиторию, сначала к столу подошёл, забрал зачётку, а потом уж и ко мне притаившемуся, да прямо над плакатом нагнулся и, скривившись, спросил: — Что это? — Лошадь, — промямлил я в ответ, глазами заглядывая в приоткрытый ворот рубашки. А там, мать их, соски проколотые! Педик! Реальный, не нарисованный! Всё, думал, сейчас раком нагнёт да изнасилует, кто этих голубых знает. — Это дерьмо размазанное, а не лошадь, — выплюнул он мне в лицо свой негатив, нахмуренно обводя взглядом. А мне так обидно стало, что не пойми кто пришёл, сосками посветил блядскими и мне указывать стал. — Ты сначала лучше сделай, потом рот раскрывай! — прикрикнул на него, протягивая кисть в руки, мол, давай, выпендрёжник. Думал, сейчас пошлёт и уйдёт, а я победно продолжу мучить животное. А он подошёл, грозно зыркнул из-под тёмно-русой чёлки и руку ко мне вытянул. — Если ты за меня на работу сходишь, то сделаю, — и кисточку из рук моих вырвал, всунув заместо неё какую-то бумажку. Автоматически кивнул, услышав «сделаю», и бумажку к себе притянул, но дальше чуть морально обосрался, когда он меня за член жамкать начал. Когда схватился за живот, не выдержав, отпрыгнул. — Что за хуйня?! — заорал, как кисейная барышня при виде мыши. — Жирноват, но размером компенсируешь, — игнорируя меня, пробубнил он, — на морду вроде не урод. Ещё б меня он уродом назвал! Но бить его не хотелось, я же человек добрый, что зря смазливую мордашку портить. — Подходишь, — уверенно сделал он вывод и кивнул на визитку, — там адрес, скажешь, что от Фонаря. Верилось во всё это как атеисту в Бога, нихрена то есть. Но перспектива просидеть весь вечер, рисуя ересь ради зачёта, была ещё хуже, чем довериться педику и пойти по написанному адресу, отчего пришлось картинно вздыхать и делать вид, что не по своей воле я это делаю. — Почему Фонарь? — Там и спросишь, — коротко бросил он, поворачиваясь ко мне задом. И я, к счастью, оказался не настолько тупым, чтобы не понять, что разговор окончен. Когда этот педик говорил про работу, я-то думал, что придётся продавцом отстоять смену, официантом побегать между столиками да радужно поподлизываться к клиенткам ради чаевых. Но когда передо мной выросла огромная вывеска с полуголым качком с шестом между ног — металлическим двухметровым шестом! — я вдруг понял, в какую огромную жизненную задницу попал. «Кажется, лошадь я всё же смогу нарисовать», — радостно прошептал я, разворачиваясь к дороге. — Стоять! — грозно рыкнули позади меня, заставляя обернуться. Призывно открытая чёрная дверь выпустила высокого мужчину в полицейской форме, вернее, только в верхней её части. Мускулистые ноги были втиснуты в махонькие шортики, которые скорее напоминали семейники в обтяжку. И от этого вида я вдруг вспомнил, что имею первый разряд по бегу с барьерами. Но я же тоже мужик! Поэтому, вместо того, чтобы позорно сбежать, пришлось разворачивать и, насупившись, грозно зыркать на противника. На верхнюю его часть. — Чё надо?! — Ой, да не строй из себя самца, — ухмыльнулся он, делая шаг ко мне. Я отшатнулся. — Позвонил мне Фонарь, предупредил, что придёт блондинистый хмырь с большим членом отрабатывать. — Я в ваше пидорское гнездо не полезу! — Ой, какие мы натуральные! — «полицейский» угрожающе поманил рукой. — Здесь тебе не гей-клуб. Мы танцуем перед озабоченными бабами. Верти жопой, собирай баксы в трусы и радуйся жизни! Вот чувствовался обман, но не по-пацански было бы не выполнить обещанное и кинуть сероглазку. — Бабло остается мне? — а что? Из всего нужно извлекать выгоду. — Половина хозяину, половина тебе. — Окей, тогда я в деле. — Как хоть зовут тебя? — прежде, чем пропустить меня внутрь, спросил он. — Антон. — Значит, будешь Тошей. Дальше я уже откровенно охреневал от происходящего. С десяток полуголых мужиков раздели меня, заставили в душе сбрить всю лишнюю растительность, а потом натёрли маслом и всунули голым задом в джинсовый комбинезон фермера. Как оказалось, я ещё был прилично одет, судя по костюму Адама с листочком на члене. — Выходишь вместе с пожарным, — распоряжался «полицейский», которого звали Мишей, — сейчас тебе Дима покажет, что делать надо, но я на всякий объявлю, что ты пока экспонат. — Экспонат? — в здешних терминах я пока не разбирался, но честно пытался вникнуть, чтобы не быть ещё большим дебилом. — Смотреть можно, трогать нельзя, — объяснил мне Миша и подтолкнул из закулисья к сцене, где меня ждал Дима, — у тебя два часа. В восемь начнётся программа, твой выход где-то в полдевятого. — Понял, — я грустно выдохнул и пошёл к шестам. Ночь ожидала быть конченой. Конечно, будь она и правда таковой, я б в жизни в этой дыре не остался. Вот нахрена мне, молодому мужику, натягивать на себя стринги и пятой точкой перед ботексными лицами светить? В первый вечер я так и думал, пока, не открутив положенные восьмерки да не повиляв чем спереди, не обнаружил в карманах своего комбинезона, скинутого в танце, больше десяти тысяч, из которых по правилам мне доставалась пятера. Студенту из общежития пять штук за десять минут! В общем, контракт я подписывал ещё потный и в масле, а Миша, как знал, ждал меня уже готовый. Когда я переодевался в чёрные шорты и бабочку, чтобы пойти на сцену для собственной рекламы, в клуб заявился Фонарь и, убедившись, что я оказался не бревном, выдал мне законченный плакат. Лошадь была как лошадь, надписи читабельными, а потому мы обменялись крепкими рукопожатиями и разошлись по разным углам. Всю проблематику ситуации я понял, когда Фонарь вышел танцевать. Впервые у меня встало на парня, впервые я смотрел на угловатое тело с таким желанием его отыметь. В дурацкой ковбойской шляпе он седлал пилон — это слово я уже успел выучить — со всех сторон. Хилый со стороны, Фонарь держал на весу одной рукой всё своё тело, выгибаясь навстречу визжащей толпе. Мои трясения жирком и мышцами теперь казались смехотворными. А вот стояк в шортах — пугающим. — Знаешь, почему Фонарь? — Миша возник возле меня неожиданно, или это я подвис, пялясь на чей-то зад? — Сказал, тут объяснят. — Ну, тогда смотри объяснение, — радостно прокричал он и рукой махнул в сторону технических работников. Стоило Фонарю резко сорвать с себя штаны, как в зале погас свет. Кто-то взвизгнул, я успел шугнуться, вздрогнуть, когда неожиданно для себя заметил два светящихся пятна на сцене. Они двигались, летали по странным траекториям, и только через несколько секунд до меня дошло, что это. Фонарь был таковым потому, что его волосы светились. Светлая башка отливала синевой, а пах неоновой зеленью. Даже обидно стало, что мне не разрешили оставить свою интимную стрижку кустом. — Это как? — прошептал я Мише, которого хоть и не видел в темноте, но задевал рукой. — Краска такая. Сейчас он не один такой в клубе, но пробовал первым. Вот и Фонарь. — Бля, вот вы извращенцы, — с ответом я не нашёлся, а потому продолжил завороженно наблюдать за танцем. — Не вы, а мы. Ты теперь в нашей банде, — хлопнул меня по заду этот коп, прежде чем включился свет и на меня налетел голый Фонарь. Это было той самой точкой невозврата, когда, держа руки на потной мужской заднице, я понял, что тянет не блевать, а трахаться. Дальше уж было хуже. Убивался я долго, бухал тоже — целый вечер — и решил, что, вопреки стояку, я не пидор. Тут уж играло больно знакомое всем пьющим парням утверждение «один раз не пидорас». Раз уж оно есть, то люди проверяли? Вот и я, пожалуй, пойду в науку. С Фонарем, по-людски — Тимуром, мы учились в одном вузе, но на разных курсах. Изредка пересекались, кивали, мол, привет брат по шесту, и проходили дальше. Я-то оборачивался, смотрел на зад и, как в той песне, не обернулся ли он. Но Фонарь и правда был железным. В клубе встречались дважды в неделю, остальное же время тут либо всё менялось на сто восемьдесят и на сцене крутились сисястые девки, либо же всё становилось приторно-приличным, и клуб превращался в обычный — ночной. Статус «экспоната» с меня сняли после третьего испытания, и я понял, что за ад — женщины с недотрахом. Прийти после выступления без синяка от шлепка или щипка — верх мастерства, ведь подходить к толпе приходилось из-за денег. Но быть облапанным и морально изнасилованным пенсионеркой с типично фиолетовыми волосами не всегда хотелось, и зарабатывать я стал меньше. Но успехи с Фонарём пошли в гору, когда оказалось, что у нас много общего. Особенно в отношении клиенток. — Как думаешь, — в перерыве спрашивал он меня, ни капельки не стыдясь своей наготы, в то время как я чуть ли не шипел от боли в паху, — если я той мамаше с бокового столика на руку наступлю за то, что яйца мне потянула, с каким звуком сломается её грабля? — Как сочный огурец кусаешь. Или ножка стула трескается. — Верещать же будет. — Они и так при твоём выходе верещат. Нашу идиллию прервал Миша. Сегодня он доктор-шприц, но выглядывающие из-под короткого девичьего халатика волосатые ноги ему харизмы не добавляли. — Фонарь, випка. Тимур, хмурясь, поднялся. Випка — это худшее, что было в этой работе, и, к счастью, мою детскую психику пока не решались подвергнуть такому разврату. А вот опытного Фонаря вызывали чуть ли не через раз. Популярная зараза. Випкой звали отдельную комнату два на два с одним лишь потрепанным диваном. Трахаться в клубе было запрещено, но за деньги любая клиентка могла в отдельной комнате насладиться вниманием стриптизера не стесняясь ничего. В випке не было света. Женщина заходила туда сама, садилась, а после приходил кто из наших со светящейся шевелюрой. И обоим, по идее, не стыдно, а только приятно, но двухметровые качки выскакивали из этой комнаты как великие спринтеры с укусами на жопе и натертыми членами. Соглашались все только из-за запредельных цен на такие услуги. Но, видя Фонаря, с засосом на бедре, хотелось подкинуть гранатку-другую в эту комнату к ожидающей. Я значит, благородно ссу к нему лезть, а она, видите ли, сука уверенная и раскрепощенная?! План созрел в возбужденной головушке моментально. Если випка создана, чтобы лапать Фонаря и при этом не получать в ответ, то я ей воспользуюсь! Волосню мне не портили, в випку моего задоверного забирают после выступлений нашей техасской, как шутливо объявляет нас Миша, бригады, так что условия охрененно продуктивные! Осталось лишь дождаться момента, да придумать, как среди светящихся лобков найти нужный. Первая проблема решилась в следующую смену. Либо я сожрал когда-то четырёхлистный клевер, либо просто везучая тварь, как меня назвал Фонарь, когда вместе с рублями я обнаружил в трусняках десятку баксов, но Миша притащил несколько пачек краски и обязал подкрасить светлячкам жопки. Я вызвался добровольцем. — Тоша, может уже красить будешь? — поинтересовался Фонарь, после того как я битую минуту разглядывал его член и прикидывал, слишком мерзко али потерпеть можно. Краска оказалась едкой. В высоких перчатках я стоял на коленях перед Тимуром и размазывал кисточкой кремообразную массу по мелким кудрявым волоскам. По его сморщенному лицу было понятно, что щиплет адски и что большего удовольствия можно добиться, лишь сходив в випку с несколькими женщинами. Но мне надо было пометить Фонаря, а потому, сглотнув от безумного желания сделать подобное языком, я мазнул краской по его заднице. — Ты ебанутый?! — его кулак прилетел мне в лицо. Хрустнув носом, я повалился, стараясь не пролить эту гадость на себя, и затаился. Для безопасности нужно притаиться дохлым. И, пока он судорожно оттирал свою булку, я капнул на ноготь на большом пальце. Я что, дебил на таком видном и притягательном месте оставлять метки? А, судя по его лицу, дебил. Дальше всё как сыр по маслу пошло — я своё отдрыгал, бабло насобирал и приготовил свой стояк. Ну не могли эти недотраханные бабы после моего супер выступления не захотеть мужского тела! Зря, что ли, я старался и страстно пальцы свои вылизывал?! — Тимур, випка! Миша, любовь моя! Свет очей моих! Чуть не кинулся к нему в обнимку, видно, уже начал мыслить не головой, а головкой. Скорей бы! Прокрался к випке я вместе с парнями. Вызвался сесурити, так сказать. А Фонарь, социопат гребанный, зыркал на меня подозрительно, хмурился, явно в порывы наидобрейшие не поверил. Ишь какой, я тут значит равнодушие из себя давил, в ладоши радостно не хлопал, а он чуть ли не прошипел: — Чё тебе тут надо? Тебя не звали. — Да я поссать шёл! Сдался ты мне больно, Фонарь. Иди вон, к бабам. Социопат гребанный. Выждал я пять минут, как эти бедолаги зашли, приоткрыл дверь, юркнул внутрь — слава яйцам там ещё штору повесили, чтоб свет не проникал. И под бабские стоны наслаждения и мужские «ай» пошёл в атаку. Нужный мне лобок обнаружился сразу. Как сердце-то стучало! Я так не нервничал, когда на выпускном Наташке присунуть пытался и бухой в нужную дырку всё попасть не мог. А тут всё хуже, отпидораситься предстоит! Это что, мне потом штаны в обтяжку носить придётся? Брови щипать, эпиляцию между булок делать, а потом и вовсе в зад долбиться… Ужас! Но Фонарь, он-то педик только в сосках и джинсах в обтяжку, а так мужик. Настоящий, я видел, как он гвоздь под рамку забивает. С настоящим мужиком же не стремно, да? Схватив нужное мне тело и оттащив к стене, я ему сразу на бошку натянул свои трусы — а что делать, если светится он палевно, а на дворе июль и шапок нихуя? — пахом прижался пониже, чтобы второй источник света перекрыть. В голове всё шумели сомнительные мыслишки, подгоняли сердце, но когда я почувствовал его податливое тело в своих руках, не выдержал: — Какой же ты охуительный. Тимур, то ли сбрендив от шока, то ли для обманного манёвра, полез сосаться. А я что? Почувствовал его губы и прощай, крыша, прощай. Как мне башню-то сорвало! Ни в одну тёлку я так зверски не впивался, кусая его кожу, зализывая, руками сжимая задницу до синяков. Вёл себя, как какое-то животное — тёрся о его бедра членом, хотелось придушить и забрать себе. Зарычать «моё!» Потому что моё и всё тут. Даже с членом. — Тоша-а-а. Горячий шёпот обжёг моё ухо, пока Фонарь вовсю ласкался об меня своими тесными, натянутыми до предела шортиками. Какой же я придурок. Шпион через «ё». В Бонда поиграть захотелось, вспомнить детское правило, где все вокруг тупее тебя раз в сто. Каким инвалидом надо быть, чтоб в здоровом мужике с болтом между ног и низким басом не признать кого-то знакомого?! Тем более, когда всё это Фонарь слышал и видел чуть ли не каждый день. А я, как мудак… Резко отпихнув его в сторону визжащих от удовольствия баб, я выскочил наружу, скривившись от света как вампир. Послышались голоса в конце коридора, а тут я со стояком, как с компасом на север. Пришлось бежать в туалет и позорно дрочить в кабинке. Мудачина. Зассал подкатить напрямую, полез обжимать в темноте, как малолетка какой-то! Нет, чтобы на свиданку его сводить, в кинцо, веник какой притащить, а потом уже зажимать на законно положенных основаниях. Не головой, а головкой, как говорится. Вон даже член колом стоит, как жалею о том, что за жопу его помацал… Хлопнула входная дверь, стоило мне только войти в нужный ритм и сосредоточиться. Запалят — уволят. Лишат и денег, и права быть рядом с Фонарём. Я затаился как лев в степи, правда, со стояком наперевес. Ну, львы же тоже трахаться хотят! — Выходи давай. Я тебя не оттолкну. Взял свои яйца в кулак, мысленно, конечно, дал себе пару отрезвляющих лещей, тоже мысленно, и виновато выглянул наружу. Где меня уже поджидал Тимур. Такой чертовски понимающий и родной, что я даже не думал — тут же выскочил из кабины прямо к нему в раскрытые объятия. Какой он опьяняюще охренительный! А как попец сверху выглядит заманчиво… — Короче, стал я педиком. Нравишься ты мне, — его серые глаза смотрели на меня спокойно и заинтересовано, — давай как-то с конфетно-букетного начнём, в кино там сходим. Не зря. Не зря у меня встало именно на этого парня! Я едва успел понять, что произошло, когда Фонарь закрыл дверь в туалет, а меня втолкнул в одну из кабинок, пальцами играясь с пирсингом на сосках. — Кажется, кто-то меня трахнуть хотел? А на свиданку мы всегда успеем. Поднимая челюсть с пола — член вставал и без моей помощи, я только и успел охреневше вымолвить: — Кажись, я в осветительный прибор влюбился.