Невыносимые

Звонкое пение птиц вокруг, ветвистые, высокие ели, уходящие своими верхушками в ясное, синее небо, и яркие, тёплые лучи солнца. Как же всё это осточертело. Монотонное цоканье копыт вороного коня, на седле которого мерно покачивалась девушка, уже давно действует ей на нервы, хоть она и не подаёт виду. Ведь впереди неё едет её изрядно уставший напарник, которому меньше всего сейчас хочется слушать капризы своей занудливой спутницы. Уставшая путница решила на что-то отвлечься, однако всё, что было вокруг — горы, да лес, на многие мили вперёд, куда бы она ни бросила взор. Позднее её типично холодный, для представителя своего народа, взгляд невольно остановился на фигуре своего напарника. Он был нордом, ещё не старым, но уже не юношей. Его опускающиеся до плеч тёмно-русые волосы скрывал капюшон. Про себя девушка отметила, что раньше он не любил носить капюшоны или вообще какой-либо головной убор, она же, напротив, предпочитала скрывать голову плотной тканью. Неужели он заразился от неё этой привычкой? Пришпорив коня и чуть поравнявшись с ним, она увидела, что его голубые глаза уже смыкаются, но он, помотав головой и потерев щетинистый подбородок, неустанно продолжал путь. Она ясно видела — он устал и ему нужен отдых, но разве он когда-нибудь признается? Ни за что! Рядом со своей аристократической спутницей он всегда держался гордо. Это был их вечный поединок, в котором они оба не хотели проигрывать, не желали показать или признать свои слабости. Они ехали уже двое суток, а на пути не попалось ни одной деревушки. Он сказал ей, что сможет ехать ещё целый день, но, очевидно, не протянет и до заката. Он бы и вовсе свалился с коня, если бы она мягко не окликнула его, когда тот в очередной раз закрыл глаза. Серана знала его не так хорошо, как хотелось бы, но ей повезло больше других, для всех прочих он был легендой. Жители Скайрима называют его Довакином, она не до конца понимала, что это значило, ведь, благодаря своему вековому заточению в Крипте Ночной Пустоты, её познание культуры нордов было довольно скудно. Как позже она узнала из книг, Довакин — древний герой, в чьих жилах течёт кровь дракона, он способен без всякой подготовки говорить на драконьем языке, что Серана сама не раз наблюдала. Её спутник не любит говорить о себе, девушка всё узнаёт лишь вскользь или от людей, что с ним знакомы, хоть некоторые и знают не больше, чем она. Они частенько приезжают в Вайтран, где у Довакина имеются свои хоромы. Местная стража трепетно приветствует его как Предвестника Соратников, другие же величают таном ярла. В его доме их обычно приветствует девушка по имени Лидия, что является его хускарлом. Лидия рассказала Серане о том, сколько самых разных подвигов совершил её напарник: он спас Вайтран от нападения дракона, после чего сам пленил дракона во дворце ярла — Драконьем Пределе, и тот, признав его могущество, отвёз того к вратам в Совнгард. Там, в обители падших героев-нордов, он убил Алдуина Пожирателя Мира — сильнейшего из драконов, и спас Скайрим. Но была у этого героя и обратная сторона. Пару раз дорога приключений завела их в Рифтен, где последние несколько лет вновь процветает гильдия воров. В их укромном местечке — «Буйной Фляге», где любит остановиться Драконорождённый, его «коллега» по имени Делвин поделился с Сераной парой интересных историй: как Довакин вступил в гильдию, просто из интереса согласившись на авантюру их друга Бриньольфа, как разоблачил главу гильдии — Мерсера Фрея, что всё это время лишь тянул их ко дну, и как однажды пришёл к Делвину за любопытным заказом для Тёмного Братства. Да, у него были друзья даже в братстве убийц. Да что там! Говорят, Мать Ночи нарекла его своим Слышащим! От количества титулов и возглавляемых Довакином фракций у бедной девушки голова шла кругом. Но для Сераны всё это было ничем, мишурой, которая лишь мешает видеть его настоящего. Все эти титулы не говорят о сути человека, что была интересна ей. И хоть он человек дела, а не слов, она умеет находить со своим угрюмым напарником общий язык. Лишь она знает, какой его любимый цвет, какую погоду он любит и чем ему нравится заниматься в свободное время от битвы. Ведь, несмотря на столь огромное количество историй и приключений, в которых он побывал, с ней он прошёл ничуть не меньше. Серане кажется, что они провели вместе целую людскую жизнь. Ему тоже хочется узнать её, ведь её история окутана тайной; они оба кажутся друг для друга загадками, а Серана любит разгадывать загадки, и сегодня ей может представиться возможность собрать ещё один элемент большого пазла. Посему заметив, что силы Довакина на пределе, она решила убедить того сделать привал. Совершила задуманное она весьма тактично, не уязвив, а даже потешив его мужское самолюбие. — Ох, это солнце… — наигранно простонала девушка, хотя и испепеляющие лучи её природного врага действительно порядком измучили аристократку. — Извини, я больше… больше не могу, мне срочно нужен привал. Остановимся в какой-нибудь пещере? — Ладно, — протяжно зевнул он. — Раз уж ты так устала. Кажется, мы проезжали одну пещеру десять минут назад. Вернёмся туда и устроим привал. Вот так и бывает, чтобы заставить Довакина отдохнуть, ей приходится строить аристократскую неженку из себя самой, ведь, когда она прямо говорит ему о том, что тому нужен отдых, просыпается его мужская, нордская гордость. Он не хочет, чтобы она его жалела, ведь тогда у неё будет повод чувствовать над ним превосходство, а он такое никак не допустит, и частенько доходит до ссоры, по итогу которой они просто обиженно едут дальше. И вот, хитростью и малым актёрским талантом, Серане приходится заставлять его прислушаться к голосу разума. Однажды, по дороге к Ривервуду, вдвоём, без лошадей, ей пришлось молча плести на себе его бессознательное тело до самого города. С того дня она поклялась, что лучше попляшет перед ним, но заставит сделать привал и нормально выспаться, чем ещё раз будет тащить его со всей бронёй и снаряжением. И вот они вдвоём сидят перед костром, молча смотря в его пламя. Мужчина так и не лёг отдыхать, как надеялась Серана. «Что за упрямец!» — причитала она про себя. Девушке вновь пришлось включить «заботливую Серану», и, притворно потянувшись, она пробормотала: — Знаешь, нам стоит поспать, если мы хотим поскорее добраться Виндхельма. Можешь лечь первым, а я посмотрю за костром. Довакин не стал противиться, видно, силы спорить уже давно закончились, и он без лишних слов отошёл на боковую. Серана просто сидела рядом, подкладывая хворост в костёр и рассматривая широкую спину своего спутника. Прошёл уже целый год с тех пор, как они вместе победили её отца, после и Мирака на Солстхейме, а она до сих пор чувствует пропасть между ними. Когда они впервые встретились, он ненавидел таких, как она. Серана помнит, как лицо Драконорождённого медленно исказилось гримасой отвращения, когда она открыла ему свою природу. «Вампир», — произнесла она, и его рука медленно потянулась к арбалету на спине. Но Серана была слишком ценным напарником… или заложником, чтобы вот так просто убить её. Нехотя, он помог ей добраться до замка её семьи, где их ожидал её отец — Лорд Харкон. Он больше был рад возвращению Древнего Свитка, что она всё это время хранила, нежели собственной дочери. Взамен Харкон предложил свой дар, свою кровь, силу Вампира Лорда её спасителю, но Довакин решительно отказался. Харкон отпустил его, и Довакин ушёл, даже с его силой было бы глупо завязывать драку в обители могущественных вампиров. Тогда она думала, что видит его в последний раз. Однако, вернувшись в замок, к отцу, она окончательно поняла, что больше не может называть это место своим домом. Её семья, как и её дом, остались в прошлом. Она пришла к нему, в Форт Стражи Рассвета, хотя и знала, чем это может грозить такой, как она. Если бы не свиток, её бы убили ещё на подходе к воротам. Она рассказала Довакину о безумии своего отца, о готовящейся войне с вампирами и уверила в своей пользе и сдержанности по отношению к людям. С тех пор они всюду были вместе и практически не расставались. За время их приключений они стали больше доверять друг другу, стали настоящими друзьями. Хэлмунд, так его звали, для Сераны и остальных друзей просто Хэл, стал при ней улыбаться и даже смеяться, когда они рассказывали друг другу забавные истории. Он сочувствует ей в её отношениях с семьёй и всегда старается подбадривать, когда той становится тоскливо. Она же всегда заботится о нём, сторожит его сон ночью, прикрывает спину в бою. Даже перевязывает раны, что Хэл позволил делать ей не так давно, и до сих пор с опаской смотрит, как она облизывается, глядя на его кровавые порезы. Знал бы он, каких усилий ей стоит сдерживаться, ведь соблазн так велик! Но даже если жажда полностью охватит её сознание, она не позволит себе причинить ему вред, скорее сама пустит кинжал себе в горло. Уже почти год Серана не пьёт человеческую кровь, ради него, хочет показать ему, что, несмотря на свою «болезнь», она такая же, как и он, что она не «злобная тварь», какой её считают окружающие. Неожиданно, спящий рядом мужчина чуть вздрогнул, от чего погруженная в свои мысли Серана едва слышно ахнула. Сначала ей показалось, что это от холода, такие, как она, его обычно не чувствуют, либо чувствуют довольно слабо, но и её друг никогда холода не боялся, как и любой настоящий норд. Однако, уже через мгновение, резкое пробуждение Довакина, что тут же схватывается за меч, даёт понять вампирше, что дело не в холоде. Тяжело дыша, мужчина оглядывается вокруг, бросает взгляд на костёр, затем на свою напарницу, и с облегчением выдыхает, осознавая, что всё, что произошло, было лишь сном. Серана подходит чуть ближе к нему и мягко, почти ласково спрашивает: — Кошмар приснился? — Да, — тяжело проронил он. — Всё… всё было так реально, даже не верится… — Если хочешь, можешь рассказать мне, станет легче. — Она осторожно взяла его за руку, но тот тут же отпрянул от ледяного прикосновения девушки. Между ними воцарилась тишина, Серана поняла реакцию мужчины по-своему и расстроенно отвернулась от него, чуть нахмурив брови. Хэл слегка опешил, её прикосновение стало неожиданностью, её кожа была очень холодной, что застало того врасплох, обычно они старались не касаться друг друга. Довакин чуть улыбнулся обидчивой реакции девушки. Иногда тысячелетняя леди-вампир вела себя как ребёнок. Он присел позади неё и положил руку ей на плечо, от чего Серана невольно вздрогнула. Она, как никто другой, знает, как много значат такие жесты от него. — Серана, что случилось? — заботливо произнёс он, но, получив в ответ демонстративное молчание вампирши, усмехнулся. — Значит, мой кровосос обиделся? Девушка медленно повернулась к нему, вцепившись хищным взглядом. Довакин ответил достойно, не дёрнув даже бровью, для них такие гляделки были в порядке обыденного. — Я, кажется, говорила, — едко начала она, — что я сделаю, если ты снова меня так назовёшь? Мне ведь до сих пор интересно, каков ты на вкус… Неужели ты не боишься, что твой «кровосос», однажды, суровой Скайримской ночью, сторожа твой сон, решит вкусить крови Драконорождённого? — А, знаешь, не боюсь, — язвительно ответил тот. — Я победил Алдуина, Харкона, Мирака… Куда там какой-то вампирше сгубить Драконорождённого. — Ах, значит вот как? — игриво вспыхнула Серана, набрасываясь на своего спутника. — Значит, я для тебя просто какая-то вампирша? Вот так всегда. Лучшим способом примирения, в понимании её напарника, была дружеская драка — настоящий норд, нечего сказать. Дракой это, конечно, было назвать сложно, Серана попросту махала руками из стороны в сторону, пытаясь поцарапать Хэла, а тот, лишь посмеиваясь, отталкивал её или хватал за руки, ожидая, пока воинственный дух не покинет выдохшуюся вампиршу. Но, уверенный в своей силе, Довакин потерял бдительность и пропустил атаку девушки, что стремительным рывком повалила того на земель. Такая удача стала неожиданностью и для Сераны, что по инерции полетела следом и приземлилась прямо на грудь своего друга. Подняв свой ушибленный аристократский нос с груди Довакина, она осознала, что её растерянный взгляд встретился с его лукавым взором. Если бы в её жилах кровь давно не охладела, придавая её коже постоянную бледность, её лицо залилось бы румянцем от такой близости с Драконорождённым. Завороженно разглядывая лицо своей спутницы, что впервые оказалась так близко к нему, Хэл, затаив дыхание, остановил свой взгляд на её пылающих янтарём глазах. Хэлмунд никогда не был эстетом и редко восхищался красотой чего-либо, особенно редко его очаровывали женские глаза. Голубые, зелёные, карие — ему было без разницы, но очи Сераны были исключением. Её алые, как кровь, глаза, с яркой, почти огненной радужкой, всегда пленяли Драконорождённого. Лишь у Сераны были такие глаза, что подарило ей проклятие Молага Бала. Про себя Довакин усмехнулся, осознавая, что впервые на своей памяти восхитился красотой вампиризма. Любому другому вампиру он с удовольствием бы выколол его глаза, для него они всегда останутся злобными, кровососущими тварями. Но Серана для него больше, чем вампир, Хэл не считает её одной из них. Для него она особенная и необыкновенная девушка. Её вампиризм словно украшение, он делает её не такой, как все остальные, как другие создания ночи или же обычные люди. Внезапно лицо Сераны озарила неловкая улыбка, столь заразительная, что по обыкновению хмурое лицо Довакина переменилось в кроткой ухмылке, словно пытаясь поддержать настроение вампирши. В ответ на это, Серана игриво прищурилась и, улыбнувшись во все клыки, неожиданно произнесла: — О, даэдра! Хэл, что у тебя на лице? — изобразив гримасу ужаса, воскликнула та. — Что не так? — мужчина не на шутку напрягся от реакции своей спутницы. — Это-это…Это что? Улыбка? — звонко рассмеялась та. — Ох, иди ты… — осознав, что стал жертвой «тонкого» юмора вампирши, Довакин лишь на мгновение посуровел, после чего веселье вновь заиграло в душе норда, и оба поддались смеху. — С твоими шутками только Цицерона развлекать! — Да даже Гончие Смерти улыбаются чаще тебя! — оглашая серебристым смехом их пещерку, заявила Серана, после чего добавила: — Даже те, у которых на челюстях-то и плоти почти не осталось! — Ох, посмотрите-ка на нашу «королеву радости»! — с ноткой высокомерия, дабы уподобиться аристократам, к обществу которых принадлежала Серана, ответил Хэл. — То-то нас просто так пропустили в Коллегию Винтерхолда из-за того, что смотрительница попросту не желала слушать твоё нытьё по поводу «чудесной Скайримской погоды, о которой все только и твердят»! — Хочешь сказать, что я не умею веселиться? — возмутилась вампирша. — Я хочу сказать, что рядом с тобой бы сам Шеогорат заныл от скуки! — А ты порой раздражаешь сильнее, чем цветущий Корень Нирна! — всё с такой же ребяческой усмешкой продолжала она. — Ох, не повезло же твоей будущей женушке, если таковая будет. Хотя кто вообще тебя стерпит? — Ты, например, — искренне ответил Довакин, взглядом давая понять, что время шуток прошло. — Да мы же с тобой всё время грыземся как два злокрыса, — снова попыталась отшутится та. — Серана, — в одно мгновение лицо Хэла обрело серьёзный вид, — тебе несколько тысяч лет, но ты всё равно ведёшь себя как ребёнок. Ты же норд, а мыслишь как изнеженный эльф. Настоящий норд знает, что истинно крепкие отношения строятся не на идиллии, а на умении терпеть друг друга и уживаться со всеми недостатками. — Даже если ты невыносимый отморозок? — Или если ты клыкастая заноза в заднице. Высказав друг другу всё, что они думают, вампирша и Довакин звонко рассмеялись. Серана так и продолжала лежать на груди Драконорождённого, а тот, казалось, был не против того положения, в котором находился. Однако девушку всё сильнее смущала эта неловкая ситуация, и та, наконец, решила отстраниться, но, увы, её попытка не принесла плодов, ибо её крепко держали за талию сильные мужские руки, что заботливо поглаживали её. От таких непривычно нежных прикосновений у Сераны по спине пробежали мурашки. Вампирша вспомнила всё то хорошее, что было в её жизни с момента пробуждения в гробнице, и в каждом мгновении присутствовал Хэл. Они всегда были отдалены в общении друг с другом, но в тоже время были ближе, чем кто-либо. Сколько радости и переживаний было в их приключениях! Каким бы серьёзным и суровым не был Хэл, у него было самое золотое сердце для неё, он всегда её поддерживал, помогал идти дальше. Он знал толк в веселье, как и всякий норд, хоть и веселился редко. Серана до сих пор смеётся, вспоминая, как они запустили кошку в зал Соратников или как использовали посох безумия на курице, что набросилась на случайного прохожего, из-за чего стража задержала того за беспорядки. Серана не представляла себе жизни без этих приключений, не представляла жизни без него. С того самого момента, как Хэл пробудил её от вечного сна, она ощутила нечто необыкновенное, и каждый следующий день питала к нему чувство, название которому дать не могла. Но теперь она всё поняла, ответ всегда был так близко! Ответ был в его глазах, что сейчас смотрели, словно ждали её озарения, что должно было снизойти на вампиршу ещё давно. Она, так и не выпущенная из заботливых объятий Драконорождённого, медленно прильнула к его шее и прошептала на ухо: — Иногда ты бываешь просто невыносим, особенно когда прав — только такая, как я, может стерпеть тебя, — прошептала она ему, после чего, глядя в глаза, продолжила: — Но готов ли ты, Хэлмунд, терпеть меня всю оставшуюся жизнь? Он провел ладонью по её холодной и бледной, словно мрамор, щеке. Если судьбой действительно кто-то и повелевает, то этот кто-то очень странный. Он — герой Скайрима, охотник на вампиров, что ненавидит всякую нечисть, полюбил ту, чей род клялся истребить. Неужели всё так и было предначертано? Или же боги решили пошутить над своим избранником? Эти зазнавшиеся Аэдра не дадут ему ответа, но он знает, какой ответ даст ей: — Я готов терпеть тебя до последнего дня своей жизни, — уверено произнёс он, глядя в её янтарные очи. — Я не знаю, кому достанется моя душа после смерти. Может, меня удостоят места в залах Совнгарда, или, быть может, за мою душу поспорят принцы Даэдра, или твоя ревнивая матушка запрёт мой дух в Каирне Душ. Неважно, я поклялся быть рядом с тобой, я готов защищать и терпеть тебя, даже если придётся преодолеть Обливион. Девушка ничего не ответила, она лишь плавно прильнула к его губам, таким теплым, рядом с ними губы Сераны казались льдом. Она думала, что Хэл опять отстранится, что ему претит мысль быть с созданием ночи. Но Довакин не привык отступать и бросать слова на ветер, не перед ней. Он обхватил её лицо руками и утянул в горячем поцелуе, от которого закипала кровь настолько, что вампирше показалось, будто её сердце забилось вновь. В этих пылких объятиях, в тепле, что им дарила любовь, горевшая лишь мирным огоньком весь последний год, ожидая часа стать неудержимой пылающей стихией, Серана вновь чувствовала себя живой. Пускай её сердце и не бьётся, этой любви хватит на них обоих. Их поцелуй продлился до нехватки воздуха, но даже находясь в просторной пещере, девушка ощущала, что его было чудовищно мало. Когда поцелуев уже казалось недостаточно, Серана, элегантным движением скинув плащ, перешла к решительным действиям. Она спешно скидывала с него броню, деталь за деталью, и, когда перед ней предстал обнажённый и столь желанный торс Драконорождённого, она шепотом проронила: — Скажи мне, — тяжело вздохнула она, проведя ноготками по его груди. — Скажи те самые три слова… — «Фус-Ро-Да»? — с лукавой улыбкой ответил Хэл. — Когда-нибудь, Хэлмунд, ты у меня точно не проснёшься! — рассмеялась во все клыки Серана. — Если ты выдержишь эту ночь, сахарная принцесса, — в одно мгновение перевернув их и оказавшись сверху вампирши, усмехнулся Довакин. — Давай же! — едва не срываясь на крик, шепчет она. Хэл, полный решимости, расстегнул замки её костюма, но, увы, момент счастья был недолгим. Едва вампирша освободилась от одежды, как со стороны дороги послышался звук торопливых шагов, и в пещеру заглянул до боли знакомый нордский паренёк в шапке. Тот, без капли стеснения, протянул Драконорождённому конверт и затянул свою треклятую шарманку, от которой из груди Довакина уже рвался пламенный Ту’ум : — Я тебя повсюду ищу! Тебе просили кое-что передать, лично в руки!