When We Became Gods

Белый мелкий шрифт на черном полотне командной строки уже режет глаза, тусклый оранжевый свет и очарование до нелепого глупых игровых автоматов где-то позади, фоном. Тайрелл опирается всей пятерней на стол, словно строгий учитель информатики на проверочной работе, неотрывно смотря на оба монитора со множеством открытых окон, под мерный стук клавиш под пальцами Эллиота. Вновь и вновь программа требует введения полного пути к файлу, Алдерсон почти на автомате в который раз печатает повторяющуюся формулу: имя диска, папка, папка, папка, ещё энное количество, имя файла, расширение и чуть громче обычного нажатый Enter. И никаких тебе диалоговых окон — заданный вопрос, в качестве ответа только Y или N. Словно в старом добром MS-DOS с его списком команд вроде copy con или dr. В который раз на экране появляется полоса загрузки — черно-белая, как и все остальное, с сухим констатированием процента загруженного справа. Вновь ожидание, вновь с бешеной скоростью в строке ниже перечисляются обрабатываемые файлы, так быстро, что нельзя прочитать ни единого названия. Тайрелл устало и протяжно выдыхает воздух через нос, ждать еще минут пять. Удивительно, как все изменилось: в наш век высокоскоростных подключений и 4G, ожидание выполнения какой-либо программы, продолжающееся дольше минуты — уже пытка. Едва Эллиот отвлекается от какого-либо дела хоть на мгновение, в его голове начинают копошиться, словно черви, мрачные мысли. В общем-то, они никогда не затихают, но в такие моменты будто бы становятся громче, шепчут то одно, то другое, задают режущие по живому вопросы и никогда не дают ответов. Эти черви отличаются от Мистера Робота лишь отсутствием плоти. Всё это — словно тот клишированный кинообраз ангела и демона на обоих плечах, только вот на плечах Алдерсона ни одного светлого существа. Один из них крутит бесконечный видеоряд из не слишком-то счастливого детства, второй червь без остановки проклинает мир и посылает общество нахуй, третий хрипло вопрошает, «Что делают нормальные люди, когда им настолько плохо?», четвертый, словно зависнувший компьютер, показывает застывшее изображение Шейлы в грязном багажнике неизвестной машины… И еще десятки, а может сотни разлагающих рассудок, эфемерных и неубиваемых кольчецов, плотно обосновавшихся где-то под черепной коробкой и питающихся воспаленным разумом Эллиота. Нахуй общество. Возведенный в абсолют юношеский максимализм, чудом протянувший до возраста, далекого от подросткового, вкупе с тяжелейшим перенесением любых отрицательных эмоций. К червям присоединяется еще один — не редкость встречать нового постояльца в этом дворце бесконечного самокопания. Его темой выступлений является стоящий прямо сейчас в паре дюймов от Эллиота Тайрелл. Воплощение нарциссизма, запакованное в костюм за тысячи долларов, облитое парфюмом и закованное в швейцарские часы, — Патрик Бейтман 2.0, даже с BDSM-предпочтениями в постели есть параллели. Тайрелл Уэллик и его пророческое «Мы будем работать вместе». Первая эмоция при знакомстве — дискомфорт от вторжения в личное пространство, повторяется и во все последующие встречи и выражается в лежащих на плечах Алдерсона руках. «Может быть, у социально адаптированных людей так и принято?» — по-детски наивный вопрос в его голове, периодически мелькающий при подобного рода прикосновениях. Едва эта мысль проскакивает в голове хакера, как Уэллик неосознанно кладет ладонь на его плечо, ближе нагибаясь к одному из мониторов, другой пятерней все так же опираясь на стол. Внимание, очевидно привлекает всплывшее диалоговое окно с характерным для него звуковым сигналом и воодушевляющее «100% complete». — Боже, — все так же не отрывая глаз от монитора, обескураженно произносит Тайрелл, крепко сжимая плечо Эллиота. Эллиот, словно не до конца осознавая произошедшее мгновение назад, бездумно кликает на «Подробнее…». Перед лицами обоих открывается бесконечная таблица с фамилиями, номерами банковских карт, кредитов, вкладов и прочего. Многозначные числа, тысячи имен, тысячи поделенных на «до» и «после» жизней. Единственное общее в этих строках — зияющий пустотой ноль в одном и том же столбце. Задолженности, платежи, штрафы, переводы, пособия и зарплаты — всё это теперь equal zero. Первая реакция — не возбуждение и не всеобщий триумф, первая реакция — самый обыкновенный ступор. Уэллик по-прежнему не отпускает плеча Эллиота, наоборот — еще крепче сжимает его, неосознанно, до боли сильно, с приоткрытым ртом. Алдерсон, не моргая, прокручивает не заканчивающийся столбец, полный нолей. — Эллиот, — почти беззвучно, — мы это сделали, — гипнотизируя мониторы и не ослабляя мертвой хватки, — мы изменили мир. — Вместе, — не менее бесшумно произносит Эллиот и поднимает глаза на Тайрелла, стоящего слева от него. Уэллик наконец отпускает его плечо и отрывает свою напряженную руку от стола. Этот жест заставляет Эллиота вновь внутренне напрячься, ситуация целиком и полностью коррелирует с поздним визитом Тайрелла в его квартиру — тот вновь, как и в тот раз, кладёт обе ладони на шею Эллиота, приближаясь настолько, что оба могут чувствовать дыхание друг друга. Только в прошлый раз поцелуя не было. В данную секунду Тайрелл, опьяненный одержанной победой, с пугающе горящими глазами, даже не в силах улыбаться совершённому грандиозному взлому, преступлению века, — возбуждённо шепчет: — Эллиот, — волнуясь и дрожа, крепче хватаясь за его затылок, — Эллиот, — проводя влажной рукой по волосам, — ты гениален. Алдерсон по-прежнему обескуражен, глаза широко раскрыты, мысли в голове мешаются, непонятно, что следует ощущать в данный момент и как действовать — отступать уже поздно, но неизвестность пугает, особенно, когда в паре сантиметров от тебя живой «Американский психопат» в полуприпадочном состоянии. В глазах Уэллика блестят слезы, он встает на колени перед продолжающим сидеть на стуле Эллиотом, за шею притягивая того к себе. Приоткрытый от зашкаливающего притока адреналина в крови и дикости ситуации рот Алдерсона облегчает претворение в реальность первобытного порыва Тайрелла, тем самым лишая язык того всяких препятствий — их губы плавно сталкиваются, пересохшие у Эллиота и, наоборот, мокрые у Тайрелла. Долго и влажно, разгоряченно и возбужденно. Тайрелл отрывается от Эллиота, взмахнув спавшей на глаза прядью некогда аккуратной укладки: — Ты, чёрт возьми, гениален. Внутри Алдерсона как бы щёлкает какой-то рубильник, с некоторым опозданием, но все же щёлкает. Сердцебиение учащается, на лице выступает пот, тремор и стояк, волнение и испуг вперемешку с вожделением. Уэллик освобождает шею Эллиота от своих вспотевших ладоней, переходит к молнии на черном худи. Под ним — невзрачная серая рубашка, застегнутая на все пуговицы, пальцы плохо слушаются хозяина и с трудом продевают прозрачные кружочки в узкие петли. Эллиот снимает с себя уже ненужный худи, встает со стула, Тайрелл тоже поднимается с колен, грубо снимает с себя пиджак, отбросив его на пол, заканчивает с рубашкой Эллиота, по-прежнему не отводя от него глаз, снова целует, снова касается шеи, снова отбрасывает непослушные волосы резким взмахом, снова отрывается от губ Эллиота и на этот раз переходит к шее…

***

Не хочется оперировать клишированными прилагательными, но без них никак — усталые, полураздетые, тяжело дышащие и довольные, они с трудом стояли на непрямых ногах и опирались о столы с многочисленными компьютерами на них, а нелепые игровые автоматы по-прежнему горели тёплым светом где-то на бэкграунде. — Знаешь, кто мы теперь? — стоя с полностью открытым торсом, спрашивает Тайрелл, попутно застегивая ширинку. — Мы властители этого мира. Мгновение спустя, он добавляет: — Мы — боги.