red, red line

Хорош – истерик, поздняк – метаться, сжигать проводку, мосты и нервы. Он туп, как юность «слегка за двадцать», как незаточенный нож консервный, он «какбэ фкурсе» и «какбэ фтренде», читаешь душу через рубашку, сидишь и думаешь – неверэндинг, в таких, как он, с головой… Неважно. И нра, и влю, и плевать на годы, на тупость тоже плевать – срастётся, неважно, кто он, какой породы, кого уложит и с кем проснётся, да только смотришь на этот профиль – и острым чертится «А», до мяса. Кому он нужен, твой глупый кофе, когда ты сам-то – сто тысяч разный? Играет, стягивая кромки нитью, целует, ранами покрывая, а в ежедневнике – «не забыть бы, хоккей, билеты, восьмое мая». И невзначай, словно так и надо, мазнёт шершавостью губ по коже, и задыхаешься. Просто. Рядом. И веришь в то, что любовь возможна. На свежевыбритость – Феррагамо, вдыхаешь запах, искрит проводка. Ну да, конечно, ведь он – тот самый. Которых в центре за пачку – сотка, а вот поди же… И проверяешь через минуту – оффлайн? Ну где ты? Кого сегодня ты сам читаешь? В обложке? Или уже раздетый? Таким, как он, желторотым, мало, – им целый мир и халвы в придачу, бросает искоса взгляд усталый. Да все ты понял, мой сладкий мальчик... Но так же проще, вонзая крючья в чужую плоть под названьем «сердце», от скуки дёргать, со смехом – мучить, приправив блюдо петрушкой с перцем. Ведь он - красавчик, он - центр Вселенной, его рассветы - твои закаты, он после битвы забыл про пленных, но... Всё по чеку. И ждёт оплаты. Он верит в бога халвы и кэша, разрежет ленточку, будет первым, но ты-то знаешь уже, конечно... Сожглись проводка, мосты и нервы.