Девушка из Берлина: Любовница Группенфюрера

Следующим утром я помогала жене нашего хозяина разливать кофе к завтраку, когда Генрих наконец вернулся. Похоже, что ночь он так и провёл в своей машине, и судя по его виду, это была худшая ночь в его жизни. Это было вполне понятно: он скорее всего и глаз не сомкнул, представляя себе, что в это время его начальник делал с его женой. Я заметила его, когда он в нерешительности остановился в дверях, не в силах заставить себя поднять глаза ни на меня, ни на Обергруппенфюрера Кальтенбруннера, читавшего газету за столом рядом с Георгом. - Ты опоздал к завтраку, - доктор Кальтенбруннер наконец заметил Генриха, который по-прежнему мялся в дверях. - Ты так и собираешься там весь день стоять как статуя? Садись давай и ешь. Генрих молча подчинился приказу. Хозяйка дома быстро побежала на кухню, чтобы накрыть завтрак для моего мужа. Георг продолжал переводить любопытный взгляд с Генриха на своего шефа, пытаясь разгадать, что же такого произошло между ними накануне ночью, если они теперь так престранно себя вели. - Я послал твоих евреев в Германию, как ты и просил. - Доктор Кальтенбруннер наконец не выдержал несчастного вида своего подчинённого, который вот уже несколько минут занимался бесцельным передвижением еды с одной стороны тарелки на другую. - Фрику всё равно нужна рабочая сила. Генрих кивнул и едва слышно прошептал: - Спасибо. Естественно, доктору Кальтенбруннеру было откровенно наплевать на министра Фрика и его нужды, но, чувствуя свою вину за вчерашнее поведение, он решил хоть как-то её загладить. Генрих в свою очередь интерпретировал жест как своеобразную форму оплаты за услуги его супруги, которыми его шеф (как он искренне полагал) с радостью воспользовался в его отсутствие, и совсем опустил голову в тарелку. Обергруппенфюрер Кальтенбруннер закатил глаза, залпом допил свой кофе и поднялся из-за стола. - Да прекрати ты с этим убиенным видом, Фридманн! Не трогал я твою жену! Хоть у тебя и мозгов хватило на неё играть! Сказав это, доктор Кальтенбруннер вышел из комнаты, в то время как хозяева-поляки обменивались ошеломлёнными взглядами. По всей видимости в их стране не была распространена такая забава, как игра в карты на собственных жён. Георг, который к этому времени ещё и не такое видел от своего начальника и уже порядком попривык и ничему не удивлялся, только пожал плечами и улыбнулся им. В течение дня, что мы провели на фабрике амуниции, Генрих, наконец придя в себя, не отходил от меня ни на шаг и умолял меня о прощении при любой возможности. Даже мои аргументы о том, что он-то как раз ни в чём не был виноват, потому как идея была моя, на него совершенно не действовали. - Я твой муж, я поклялся защищать и оберегать тебя, а вместо этого я едва не подал тебя на блюдечке моему злейшему врагу. - Для заклятых врагов вы вполне неплохо ладите в последнее время. Генрих наконец улыбнулся. - Ну, уважение он моё по крайней мере заслужил, когда не воспользовался такой возможностью. - Я же говорила тебе, что он вовсе не такой уж и плохой человек. - Не плохой, а ещё хуже. Потому что от таких, как он, никогда не знаешь, чего ожидать. Настала моя очередь улыбнуться. - Что ты имеешь в виду? - Гейдриха было легко понять: он был хладнокровным убийцей, и ему это нравилось. Кальтенбруннер же... Как я не пытаюсь, я понять не могу, что творится у него в голове. Я думал сначала, что он точно такой же, как Гейдрих, но теперь, так близко с ним работая, он начинает мне казаться... Не знаю даже...человеком что ли? Я снова улыбнулась и перевела взгляд на этого самого "человека," который слушал доклад директора фабрики. Сам директор не переставал промокать лоб платком и нервно поправлять очки при виде возвышающегося над ним грозного шефа РСХА. Многие реагировали подобным образом на Обергруппенфюрера Кальтенбруннера, почти физическим страхом, то ли из-за его роста, то ли из-за шрамов на лице... Когда я впервые спросила его, как он их получил, он отшутился, что был самым никчёмным фехтовальщиком во всём Рейхе. Конечно же, это было ложью; он был потрясающим фехтовальщиком. Его соотечественник Отто Скорцени объяснил мне позже саму идею этих шрамов: тот, кто выходил из дуэли без единой царапины, не считался автоматически победителем - любой может увернуться от сабли. Но вот самый бесстрашный, кто мог смеяться в лицо противнику и нарочно принять удар, только чтобы доказать своё презрение к страху и физической боли, тот заслуживал высочайшее уважение своих товарищей. Обергруппенфюрер Кальтенбруннер ничего не боялся, и это-то и пугало так сильно всех его подчинённых, а иногда и командиров. Люди не понимают отсутсвие страха; это неестественно, и следовательно пугает. Человека можно контролировать только через страх, но как контролировать того, у кого его нет? "Человек." Однажды я оказалась невольным свидетелем одного из разговоров между двумя австрийцами в кабинете доктора Кальтенбруннера через полуприкрытую дверь. Они тогда засиделись допоздна, опустошили две бутылки коньяка, но в тот день оба были до странного тихие. - Я так тебе завидую, Отто. - Доктор Кальтенбруннер сидел за столом, подперев рукой голову. Он глубоко затянулся, окутывая себя сизоватым сигаретным дымом. - Как бы я хотел оказаться сейчас на восточном фронте. Только подумай, какая это была бы красивая смерть, в сражении, среди твоих товарищей... - Зачем же умирать? Я предпочитаю жить! - Отто рассмеялся, но доктор Кальтенбруннер только покачал головой. - Мой отец сражался на войне, - тихо сказал он после паузы. - Как и мои братья сейчас. А я что делаю? Сижу здесь, в этом трижды проклятом РСХА и разбираюсь со всей этой гестаповской грязью день за днём. Знаешь, иногда я всерьёз подумываю о том, чтобы застрелиться. Но только изменит ли это хоть что-то, Отто? - Так, всё понятно, ты напился. Пойдём-ка, я отвезу тебя к себе. - Нет. - Нет? Хочешь, поедем в тот клуб, который тебе тогда понравился? Поедем танцевать с красивыми девушками всю ночь напролёт, что скажешь? - Нет, не хочу. Я, пожалуй, заночую сегодня здесь. - Прямо в кабинете? - Да. - Отдай мне тогда твой пистолет. - Зачем это? - Эрнст. Отдай мне пистолет. Я верну его завтра утром, обещаю. - Нет. - Или ты мне сам его отдашь, или я его у тебя силой заберу. - Попробуй, и я сломаю тебе руку. Они оба молча мерили друг друга взглядами какое-то время, после чего Отто вздохнул тихо и сел обратно в своё кресло. - Ну и ладно. Тогда и я тут заночую. - У меня кончился коньяк. - А мне всё равно. И знаешь что? Ты прав, Эрнст. Ничего это не изменит. Я плакала той ночью, придя домой. Я почему-то вспомнила своего брата.