Трудный и взрослый

      Хёкджэ сегодня не хотел драться, но деваться было некуда: пятеро парней были настроены решительно. А ещё он очень не любил, когда его называли слабаком, недостойным находиться в этом районе. Поэтому одному парню он сломал челюсть, отчего болью отозвался правый кулак, второму - нос. До остальных добраться не успел, у третьего оказался кирпич в руках, а у четвёртого - складной нож. Хёкджэ, конечно, был безрассуден, но он ведь и не хотел драться сегодня. Особенно с местной шайкой, держащей это место.       Из двух зол выбрал наименьшее - кинулся в рукопашную к парню с ножом, чтобы пробить себе путь; получил глубокий порез, когда закрывал лицо рукой, но ведь знал, на что шёл. Проехался окровавленным кулаком по чужой щеке, перемахнул через хлипкий забор, который под весом неприятно заскрипел, и сорвался бегом по наклону холма. Скрыться было негде, вокруг лишь пожухлая трава да серая земля, поэтому посланный вдогонку кирпич почти достиг цели - явно метили в голову, но прилетело в левое плечо.       - Блядь, - прошипел Хёкджэ. Было терпимо, почти не больно, лишь мерзко от тёплой крови, стекающей по руке.       Мрачные тучи тяжёлым грузом повисли над Мокпо, вот-вот должен был пойти первый осенний дождь. Как раз вовремя успел добежать до заброшенного здания на откосе. Прислонился к стене, чтобы перевести сбившееся от бега дыхание и успокоить бешено бьющееся о ребра сердце. Плечо заныло сильнее, парень цыкнул, прижал здоровой рукой место ушиба. Рукав школьной формы весь пропитался кровью. О порезе на той же руке Хёкджэ и думать позабыл, щипало только и всего. Он прикрыл глаза, посильнее укутался в пиджак и решил переждать ливень здесь. Это было лучше, чем идти домой.       В Мокпо настал сезон дождей. Небо затянулось серым полотном, последние деревья сбросили свои листья, что теперь устилали дороги и тротуары разноцветным ковром. Хёкджэ устало глядел на уходящих школьников, спешащих домой. Донхэ демонстративно прокашлялся, пытаясь привлечь к себе внимание оставшегося после уроков ученика.       - Хёкджэ, нам надо серьёзно с тобой поговорить, – подошёл к сидящему за партой виновнику его вызовов в кабинет директора и сел напротив, показывая, что сейчас он не классный руководитель, и они с учеником могут на равных спокойно поговорить и обсудить проблемы.       - Это я уже понял, – Хёкджэ даже не повернул голову к учителю, всем своим видом показывая, что не хочет вести никакие беседы.       - Ты опять подрался? Что-то случилось дома? – Донхэ знал, что не должен был упоминать дом, слова сами вылетели. Хёкджэ напрягся, повернул голову и серьёзно глянул в глаза учителю.       - Вам-то что? Все вы взрослые якобы беспокоитесь обо мне, а на деле даже и не хотите возиться, я ведь трудный подросток, только за свои задницы печётесь, чтобы места рабочего не лишили, – дёрнул левой рукой, хотел положить её на парту, но не смог, боль стрельнула в плечо. Поморщился, здоровой рукой коснулся бинта, скрывающего порез между указательным и большим пальцем. Хрен его знает, зачем вообще пытался сделать это. Защититься?       - Я просто волнуюсь за тебя и твоё будущее, – Хёкджэ скривился от услышанного, словно съел целый лимон, молча встал и побрёл к выходу из душного класса.       - У такого, как я, нет будущего.       Солнечный луч пробежался по парапету, скользнул по стене и затерялся в толпе учеников, вышедших погреться после затянувшихся двухнедельных дождей на улицу. Октябрь подходил к концу. Донхэ молча глядел вдаль, где виднелись крыши домов, и курил. Ветер холодным потоком задул под пальто, проник под рубашку и лизнул кожу живота.       - Первый раз вижу вас здесь. И первый раз вижу вас курящим, – Хёкджэ подошёл и встал рядом, ёжась от дуновений ветра. Учитель слышал, как он зашёл - скрипучая дверь выдавала незваных гостей.       - А ты, значит, у нас частый гость этого места?       - А у вас, значит, тоже бывают плохие дни? – Вопросом на вопрос. Донхэ невольно улыбнулся, а затем и вовсе рассмеялся в голос. Пошарил в карманах пальто и достал пачку сигарет с зажигалкой.       - Разрешаю взять одну, – Хёкджэ удивился, но виду не подал, решил, что надо брать, пока дают. Донхэ отметил про себя, что ему нравятся длинные узловатые пальцы его ученика, которым шла зажатая сигарета.       - Зачем вы это сделали? Я думал, что вы слишком… правильный, – выдох, клуб дыма, обветренные, припухшие от покусываний губы.       - Сам сказал, что у всех бывают плохие дни, – Донхэ последний раз затянулся, потушил окурок и спрятал его в карманную пепельницу. – Ладно, я ушёл, а ты смотри, не прогуляй мне урок. Приду в класс и проверю присутствие.       Хёкджэ махнул рукой в ответ, мол: «Понял, будет сделано, только идите уже». Донхэ с минуту глядел на сгорбившуюся спину, прикрытую пиджаком, неслышно подошёл сзади и накинул на подрагивающие плечи пальто.       - Не забудь вернуть, – не сдержался, напоследок потрепал Хёкджэ по голове и быстрым шагом удалился.       - Придурок, – Хёкджэ не знал, как должен был отреагировать, не ожидал, что этот чёртов учитель выкинет что-то подобное. Сжал край пальто холодными пальцами, уткнулся носом в воротник. Пахло одеколоном, сигаретами и веяло теплом.       Хёкджэ лихорадило. Мелкая дрожь никак не унималась, а почти зажившее плечо опять начало стрелять. Он то и дело хватался за него, чтобы немного снять боль, но это не помогало. Отец знал, когда и куда надо было бить, чтобы ранить. Хёкджэ ненавидел его. Мечтал убить, но не мог. Не хватало сил. Ненавидел его за то, что довёл мать до гроба. Презирал за слабую волю и тягу к алкоголю. Грезил о том, как протыкает пропитое тело ножом, но продолжал терпеть побои и унижения. Боялся. Забывался в уличных драках.       Где-то фоном раздавался голос учителя истории, рассказывающего о реформах Кореи. Где-то в отголосках памяти проскальзывал ор отца, звон разбитых бутылок. Где-то на кромке сознания чувствовалась боль от пронзающих тело осколков стекла, а вместе с тем холодная ладонь, прижатая к горящему лбу.       Хёкджэ проснулся от резкого хлопка двери. Сморгнул сонное марево с глаз, весь подобрался, несмотря на боль в теле, ощетинился. В нос ударил запах медикаментов, и неизвестность происходящего насторожила. Донхэ аккуратно присел на край кровати и поймал обеспокоенный взгляд ученика.       - Прости, что разбудил тебя. Не переживай, мы в больнице. Ты, вероятно, не помнишь, как потерял сознание на уроке истории. Температура была высокой, поэтому срочно пришлось везти тебя сюда, – Хёкджэ отдёрнул руку, а Донхэ только тогда понял, что крепко держал её.       - Вы видели их, да? – Донхэ ничего не ответил, но он понял, о чём парень говорил. Его предупреждал об этом директор, вот только сам школьник ничего и никогда никому не говорил. Ни директору, ни школьному врачу, ни школьному психологу, ни предыдущему классному руководителю. Ситуация никогда не доходила до такого.       - Я не хочу, чтобы вы сообщали об этом кому-то ещё, – сейчас Хёкджэ казался беззащитным ощетинившимся котёнком, который хотел, чтобы его спасли. Донхэ поддался порыву, крепко обнял худое, изувеченное тело подростка. Он знал, что тот не станет сопротивляться, потому что жаждет нежности и тепла. И Хёкджэ действительно не сопротивлялся. Уткнулся в пахнущую сигаретами шею, позволил сильным рукам поглаживать спину.       Донхэ осознал, что реагирует на близость с этим учеником и что не прочь был бы увидеть его раскинувшимся на больничных простынях. Это было неправильно, особенно учитывая, в каком состоянии сюда поступил Хёкджэ, но вместе с тем, чертовски притягательно. Донхэ давно понял, что его заинтересовал угловатый с бесцветными глазами и дерзким языком Ли Хёкджэ.       - Учитель – это преступление - хотеть своего ученика, – слова на грани слышимости. Донхэ покраснел от стыда, ослабил объятия и отодвинулся.       - Прости… – Хёкджэ было плевать на его извинения. Он резко сократил дистанцию сам, прильнул сухими губами к губам Донхэ, нагло скользнул по ним языком. Поцелуй вышел спонтанным, мокрым и горячим. Со вкусом слёз Хёкджэ.       - Забери меня, – голос у парня был пугающе тихим. Донхэ даже не помнил, что надел на себя и закрыл ли вообще дверь. После неожиданного звонка в три часа ночи он, как ошпаренный, вылетел из квартиры. Проматерился, пока разогревал машину, потому что первый месяц зимы выдался морозным и снежным.       Хёкджэ он нашёл сидящим на берегу моря, вокруг ученика то тут, то там расползались красные пятна крови.       Хёкджэ хрипло, с присвистом дышал и бездумно глядел в чёрное море. Когда Донхэ к нему подошёл, тот сразу же отмахнулся от протянутой руки, проковылял до машины и тяжело плюхнулся на сидение.       - К тебе домой, – Донхэ не успел озвучить вопрос «В больницу?», Хёкджэ и без слов всё понял. Прикрыл глаза и позволил шуршанию шин по снежной дороге и сигаретному дыму ненадолго провалиться в забытье.       Хёкджэ отказался от предложенной еды, спросил только принять ванну. Он ничего не рассказывал, а Донхэ и не стал расспрашивать, молча протянул полотенце и проводил до ванной комнаты.       Полчаса тянулись медленно, был слышен лишь звук мерно льющейся воды и ничего больше. Донхэ сначала не хотел заходить, а потом беспокойство взяло вверх.       - Хёкджэ, с тобой всё в порядке? Открой мне дверь, пожалуйста, – с той стороны ничего не ответили, но дверь была послушно открыта. Донхэ быстро проскользнул внутрь, чтобы тепло не вышло в коридор. Он застал Хёкджэ, стоящего под струями душа, облокотившегося плечом о стену.       Донхэ никак не мог оценить всю картину полностью, лишь фрагменты: клубы пара, порезы, спина с выделяющимися позвонками и испятнанная синяками, поджарая задница, острые коленки, ссадины, снова порезы. В реальность Донхэ вернул скулёж Хёкджэ и розовая от крови вода, уходящая в сток. Он без разрешения и спросу укутал того в махровое полотенце, позволил себе взять на руки и отнести в кровать. Хёкджэ выдавил из себя: «Это был не отец».       На каждое прикосновение ваты с перекисью к ранам Хёкджэ реагировал шипеньем и крепкой хваткой за край кровати. Учителю хотелось прочитать нотации ему за очередные уличные драки, но он не стал. И без того было тошно.       - Завтра поедем в больницу, и никаких возражений, – мальчишка насупился, но ничего не возразил, чувствуя, что Донхэ злится, и перечить не стоит.       - Никак не пойму, отчего ты такой добрый со мной, – никто из них не помнил, как давно они перестали использовать официальную речь. Хёкджэ напрягала напыщенность в разговоре, Донхэ же было плевать - как угодно, лишь бы ученик говорил с ним.       - Потому что я так хочу, – Донхэ мягко улыбнулся и посильнее укутал распаренное после ванны тело в одеяло. – Спи. Спокойной ночи.       - Займись со мной сексом. У меня встал. – У Донхэ встал ещё в ванной комнате, но он не хотел заниматься этим прямо в данный момент, ни с такими увечьями у Хёкджэ.       - Ли Хёкджэ, это преступление - хотеть своего учителя.       - Да и хрен с ним.       Дежавю: Хёкджэ, как и тогда в больнице, сократил сам расстояние между губами и затянул в глубокий поцелуй борющегося со своей совестью Донхэ. Осторожное прикосновение чужого языка, обветренные губы. Донхэ просто сорвался. Послал всё к чёрту, навалился, подминая под себя млеющего от крепких рук Хёкджэ, сжимая и обхватывая так, будто боялся, что тот исчезнет. Но он не исчезал, наоборот, заполнял всё собой: шарил руками по широкой спине, забирался под пояс спортивных штанов, разводил ноги так широко, насколько мог и стонал, стонал, стонал.       Хёкджэ выгибался под каждым прикосновением, позволял целовать себя абсолютно везде, тонул в бездонных карих глазах. Когда ладонь Донхэ неожиданно накрыла его член, огладила большим пальцем головку, то измученный стон сорвался с припухших губ.       - Я хочу вас, учитель, - это было сказано таким томным, вожделеющим голосом, что Донхэ на секунду показалось, вот-вот и спустит в трусы, даже не притронувшись к себе.       - Прости, – неясно, за что извинялся Донхэ, но Хёкджэ было не до этого. Он лишь хотел сделать это – заняться сексом со своим классным руководителем, погрузиться в порочную связь со взрослым мужчиной, почувствовать не только боль, но и наслаждение.       И Донхэ дарил его: оглаживал головку, размазывая выступающие капельки, скользил по стволу вверх-вниз, оглаживал бархатистую мошонку, нежно целовал каждую ссадину и царапину. Терпению пришел конец, когда Хёкджэ скользнул дрожащей рукой за кромку трусов и обхватил стоящий колом член.       - Давайте же, ну, – Донхэ не надо было говорить дважды, он отстранился от разгоряченного Хёкджэ и мягко подтолкнул того, молча прося перевернуться на живот.       - Прогнись, – Донхэ, едва касаясь, провел ладонью по его влажной спине между лопаток. Парня затрясло, ноги не держали, ещё бы чуть-чуть и он рухнул на влажные простыни, но Донхэ прижался сзади, обхватывая поперек живота, уверенно поддерживая. Огладил ягодицы, немного развёл колени в сторону, скользнул членом меж бёдер.       - Сожми покрепче. Обойдёмся без проникновения.       Хёкджэ хотел поспорить, но, кажется, Донхэ не нужно было его согласия. Он грубо свёл бёдра сам и начал двигаться.       Часто-часто дыша, стараясь не дергаться, Хёкджэ чувствовал, как горячий член тёрся об него, как большие руки сильно сжимали ягодицы, как чужой язык скользил по шее, а зубы прикусывали выступающий позвонок. Хёкджэ обхватил себя и двигал рукой в такт движениям Донхэ. Темп нарастал. Воздух накалялся так, что жгло лёгкие.       Руки, ноги, поцелуи, скользящий по коже пот – всё смешалось, перед глазами поплыли белые круги, Хёкджэ буквально передёрнуло, и он с глухим стоном излился в ладонь. Донхэ накрыло оргазмом почти одновременно с ним: навалился, чувствуя дрожь обоих тел. Ему хватило сил накрыть себя и Хёкджэ одеялом, обхватить уставшее, избитое тело и провалиться в глубокий сон.       Хёкджэ, завёрнутый в полотенце, стоял у окна и потягивал кофе из большой белой кружки. За окном почти рассвело. Медленно, словно время застыло, падал снег.       - Я хочу уехать с тобой и начать новую жизнь.       Донхэ обеспокоили эти слова. Он подошёл и приобнял его за плечи, разворачивая лицом к себе.       Хёкджэ улыбался. Чисто, искренне, по-детски невинно. Беспокойство исчезло, не оставив и следа. Донхэ улыбнулся в ответ и радостно произнёс:       - Я согласен.       Солнце озарило своим утренним розовым сиянием двух людей, стоящих у окна.       А за окном всё так же кружился пушистый белый снег.