***
Аркʼхаар замер на краю скалы, вглядываясь в туманную линию горизонта. Перепончатые крылья цвета червонного золота трепетали, удерживая воина в равновесии. Он часто стоял здесь, подставляя лицо колючему ветру бессонной пустыни. Настолько часто, чтобы потерять счёт дням. Он вообще забыл, как считать, и не хотел учиться. Это бы заставило его вспомнить слишком многое. Ведь когда-то солнце было другим. Когда-то небо манило бесконечной синевой. На нём даже сверкали звёзды. Вот только кто это помнит? Аркʼхаар помнил, и память эту не могли замести никакие песчаные бури всех пустынь их огромного мира, разбившегося на две части, как огромный драгоценный сосуд, упущенный кем-то нерасторопным. Два королевства жили в мире и благоденствии, не считая мелких междоусобиц, которые, впрочем, случаются везде и всегда. Крылатые полулюди безумно любили небо, и оно принимало их; бесшабашных, свободных, исполненных дикой жажды жить. А для жизни у них было всё: полноводные реки сверкали кристальной чистотой, в сени огромных лесов не переводилась дичь. Один за другим вырастали богатые города, исправно засевались поля; шахты и фермы приносили стабильный доход. Помнится, тогда его звали Динʼаром. Помнится, тогда он был богат и знатен. Помнится… «Сколько имён ты сменил с тех пор, сколько жизней прожил?» — Аркʼхаар не смог бы ответить даже самому себе. Одно лишь он знал наверняка: кем бы он ни родился, память предков вернётся, как возвращалась всегда. И это — его персональная кара за ошибку, совершенную когда-то. Резкий порыв горячего ветра бросил в лицо пригоршню раскалённого песка, хлёсткой пощечиной выталкивая ночного из круговерти собственных мыслей. Ночной, Дитя Мрака — какая ирония. А ведь когда-то тебя обожали, Динʼар, помнишь, когда-то за тобой хотели идти. А потом Дʼпьер разрушил то, что было тебе так дорого; то, ради чего ты жил. Яростный удар длинного хвоста высек облачко каменного крошева. Будто бы приглашая, ветер замер на миг, а после подхватил его, крохотное, смешивая с песком и горькой горячей пылью. Вот только Аркʼхаар этого уже не видел. Огромные золотые крылья тяжело рассекали быстро темнеющий небосвод.***
Ночью небо всегда было тёмно-красным. В те же минуты, когда на горизонте всполохами алого пожара пылал медленно угасающий закат, оно походило на поле битвы, усеянное чёрными тучами чьих-то поверженных тел. Тяжелая песчаная взвесь забивалась в ноздри. Лёгкие горели от быстрого бега. Динара уже давно не чувствовала себя бесстрашной воительницей. Сейчас, когда до наступления темноты оставались считанные минуты, а вокруг на несколько часов пешего хода простиралась мёртвая пустошь, в голове начинали роиться самые ненужные мысли. Вспоминались и обрывки слышанных в детстве разговоров, и жуткие рассказы суровых наставников, и страшные сказки у костра. Каким тогда всё это казалось далёким. Сейчас же Динара не чувствует под собой ног, а спину буравит, буравит, буравит чей-то недобрый взгляд. И бежать хочется быстрее, но у неё почти не осталось сил. Свет на горизонте стал тонкой полосой за спиной бегущей девушки, и внезапно взгляд зацепился за нагромождение камней чуть впереди, справа. Динара знала: пустыни — места, где раньше, до войны возвышались стены величественных городов. Конечно, минувшие тысячелетия стёрли с лица земли всё, что над нею строили, не оставив даже развалин, но изредка глаз опытного летуна замечал серые пятна беспорядочно брошенных булыжников. Вот только никто и никогда туда не спускался. В щелях могли скрываться ночные. А что, если?.. — замерев на полушаге, Динара ощутила, как дикий страх с силой сжимает горло. — Если сейчас она мчится в западню? — Паника тугим комом скрутилась где-то в животе. Лопатки ожёг страх. Кажется, камней не очень много. Ночной — не ребёнок. С лапами, крыльями и хвостом ему вряд ли удастся втиснуться в небольшое отверстие. Да и зачем, если это лишит его манёвренности? А вот Динара маленькая. Камни вокруг дадут ей существенное преимущество. Нужно решаться. Нужно бежать. Пережить эту ночь, восстановить силы - и здравствуй, Дʼпьер! Динара станет героем! Наставники пожалеют о своих словах! Только пережить ночь. Ведь это не так уж и трудно. Камни оказались горячими и шершавыми. Проведя ладонью по краю одного из них, Динара кошкой протиснулась в щель. Повеяло прохладой, будто в родных пещерах Дʼпьера. Здесь было темно, и, вынув меч, девушка принялась прощупывать надёжный путь. Под ногами, куда ни ступи, были камни. Большие и маленькие, они прятались от пустыни за огромными валунами, которые и приметила воительница. Над головой же величественно и безмолвно возвышалось багровое небо. Потеряется ли Динара тёмной фигуркой в камнях, или здесь она столь же уязвима, как и на песчаной пустоши? Шаг… еще шаг… вслепую. Меч позвякивает, ударяясь о твёрдые бока камней. Динаре хочется найти более надёжное укрытие. Спрятаться, дождаться утра. Вдруг опора, бывшая надёжной еще мгновение назад, отклоняется куда-то вправо. Что-то противно хлюпает где-то внизу, небо уходит в сторону… Отчаянным рывком девушка успевает перескочить на другой камень. Сердце колотится где-то в груди. «Что это было?» — проскальзывает в голове, но вот и новый камень приходит в движение, а за ним следующий, следующий и следующий… Ночь наполняется плеском и скрежетом. Будто бы дразнясь, камни то ускоряют, то замедляют свой чудовищный танец, и Динара мечется в темноте, бросаясь из стороны в сторону. Отчаянно. Наугад. В какой-то момент меч выпадает из пальцев, и камни приветствуют его утробным чавканьем. Каменная топь. Каменная топь! Динара, тьма тебя побери, какая же ты!.. Но додумать она так и не успела. Вязкая тёмная глубина отняла новую опору. Прыжок. Мгновение полёта… Ей не расправить крыльев. Ей не выдержать до утра. Она умрёт здесь, задушенная, раздавленная, скованная страшной трясиной.***
Последний луч карминового солнца исчез за горной грядой, когда Аркʼхаар оставил за спиной тёмные стены Арʼитты. Кожистые крылья рассекали воздух резко и грубо, будто избивая ненавистного врага. Еще несколько минут, и впереди покажутся развалины подземного храма. Места, куда Ночной возвращался снова и снова. Места, где жила его память. Места, где однажды он преступил запретную черту. Острый глаз уловил копошение мелких песчаных ящериц. Зверьки, пережившие еще один полный невыносимого жара день, выбирались из незаметных норок и, шустро перебирая короткими уродливыми лапами, выискивали зазевавшихся скорпионов. А ведь когда-то здесь ходили люди, принося дары могущественному божеству. Когда-то жрецы и маги стекались к храму Брегитты. И Динʼар был одним из них. Вот только, что поминать то, чему не вернуться? Аркʼхаар летел всё медленнее и осторожнее. Поруганную им святыню мягким саваном окутывала тишина. Она, неизменно вечная, стелилась по пыльным камням, пряталась в щелях, беззвучно перебирала золотые песчинки на полуразрушенных ступенях. И Аркʼхаар стал частью этой тишины, слившись с её величественной скорбью, её непоколебимой властностью; Аркʼхаар тонул в ней, омываясь и погружаясь в прошлое; Аркʼхаар находил покой, раня себя острыми гранями неумолимой памяти. Но что это? Какой звук смеет вторгаться в оплот безмятежности его последней богини? Крик? Повернувшись спиной к руинам, Ночной полетел на звук. Это действительно был крик. Душераздирающий, невыносимый, исполненный смертельного отчаянья попавшего в капкан зверя. Это был женский крик. И он приближался с каждым взмахом перепончатых крыльев.***
Прыжок. Камень, дразня, тут же уходит из-под ног, и одним лишь желанием жить Динара успевает кинуться грудью на огромную скользкую глыбу. Ей бы продвигаться к стене, к щели, туда, где осталась пустыня с надёжно устойчивым песком. Вот только в хаосе безумной гонки она потеряла любые понятия направления. Динара уже не может думать. Пальцы стерты в кровь, руки отказываются слушаться. Лёжа на огромном камне, она слишком ясно ощущает, как медленно, дюйм за дюймом он погружается, погружается, погружается в вязкую, мокрую, жадно чавкающую смерть. — Мама. Мамочка, — шепчет девушка в багровой тьме. В ответ лишь хриплым смехом скрежещут движущиеся камни. И в тот миг, когда паника подступает к горлу комом хриплого безумия, из груди Динары вырывается страшный, нечеловеческий, исполненный ужаса вопль. Потом был рывок и резкая боль в ногах, с которых соскользнули тяжелые камни. Крик оборвался так же резко, как и начался. Распахнув глаза, Динара до боли всматривалась в быстро отдаляющиеся очертания каменной стены, скрывавшей страшную, медленную, неминуемую смерть. Над головой мерно шелестели чьи-то кожистые крылья. Девушка еще не успела подумать ни о чём. Несколько взмахов, пронзивших ветер, и сильные руки с бронёй чешуи боевой трансформации разжались. Миг падения. Земля больно ударяет в кровоточащие ладони, и Динара лежит, уткнувшись носом в горячий песок. Всё еще боясь поверить, что спасение — не предсмертный бред, она делает медленный вдох. — Каменная топь — не единственная ловушка пустыни, — произносят сверху, и Динара с трудом поднимает голову. — Тебе не дожить до утра, — продолжает спаситель, медленно обходя девушку по кругу. В следующий миг ясность сознания возвращается яркой яростной вспышкой. Прямо перед ней, сложив огромные золотые крылья, стоит Ночной, а Динара, без сил и оружия, распласталась у его ног. Глупая, глупая девочка. Как ты могла поверить в спасение? Сейчас этот монстр сотворит с тобой что-то гораздо более страшное. Как ты, безмозглая, смела кричать? Лучше бы сгинула в трясине, чем, чем…***
Перевернувшись на спину, девушка рвано пятится назад. По грязному лицу широкими струйками бегут отчаянные слёзы. Светлая коса давно превратилась в измочаленную массу, и отдельные пряди прилипли к вискам и шее. Лишь огромные зелёные глаза поблёскивают грозно, да почетный значок воителя призывно сверкает из-под слоя песка и зловонной жижи. Аркʼхаар и сам до конца не понимал, зачем вытащил девчонку из цепких объятий топи. Но уж слишком страшной была эта смерть, а крик… Крик. — Чего ты хочешь? — хрипло срывается с искусанных губ воительницы. — Храм. — Подняв руку, Ночной указал на северо-восток. — Руины лестницы с каменной чашей. Это убежище, девочка. — Пальцы дёрнули один из ремешков на поясе, и к ногам воительницы, тихо звякнув, упал длинный кинжал. — Оружие, — пояснил Аркʼхаар сухо. — Или это ловушка, — тихо произнесла девушка, с трудом поднимаясь на ноги. Но ночной не ответил. Он уже сделал всё, что мог. Помогать кому-либо не в его традициях. Дальше уроженка Дʼпьера справится сама. А если не справится, что ж, тогда ей не дожить до утра. Крылья цвета червонного золота мерно полосуют горячий воздух. Тёмная тень быстро исчезает в багровом небе.***
И снова он замер на выступе чёрной скалы, глядя на сплетения улиц когда-то богатейшего города. Сейчас же Ночные ютились в разваливающихся хибарках, пекли серые комки безвкусного теста, оставляя тонко раскатанные пласты на разогретых солнцем камнях и, влача существование монстров, день за днём теряли тягу к жизни. Боевая ипостась плохо подходила для простого человеческого быта. Как можно сшить рубашку из тонкой ткани, если твои когти полосуют её одним лишь касанием? Как обнять ребёнка, если грубая чешуя сразу ранит тонкие крылья? Да. Они действительно не могли принимать человеческий облик. И в том было их проклятие. Жители Арʼитты навсегда утратили возможность быть собой. Ночь же отнимала последние остатки разума. У всех, кроме Аркʼхаара. Этот рассвет город встретил без потерь. Никто не остался в песках, никто не погиб, пронзённый мечом воителя, и сейчас Ночные медленно стекались к своим домам. Подобно одержимым, в последних лучах заката они переставали осознавать, что творят, и главное чувство (ненависть к предавшему братьев Дʼпьеру) без остатка овладевало их существом. Со временем Дети Мрака привыкли к такой жизни. Дʼпьер обвиняли во всех бедах мира. И лишь Аркʼхаар знал: Арʼитта виновата не меньше. Близился день прощения. Тот самый день, когда Динʼар в последний раз был человеком, и, стоя на возвышенности, он, переродившийся сотни раз, безучастно смотрел, как Ночные ведут новую жертву. Аркʼхаар знал: то, что делает его народ, не принесёт ничего, но вера, единственная вера, что осталась Детям Мрака, была тем, что давало им надежду. А разве несколько жизней предателей Дʼпьера в год — такая уж великая цена? Распахнув затёкшие крылья, Аркʼхаар оттолкнулся от земли. Путь Богов — тонкая, как клинок любимого кинжала, дорога огибала острые скалы, уходя в небеса. Не всякий летун отваживался подниматься сюда. Тому же, кто не имеет крыльев, этот путь был заказан. Если, конечно, кто-то не поднимет его силой, как было с пленниками. Скованных прочными железными обручами, их бросали в продуваемой всеми ветрами пещерке, прикрепив к скобе в стене длинную тёмную цепь. Аркʼхаар редко поднимался в Небесную Обитель, вот только сегодня что-то будто бы звало его вверх и, послушные, червонно-золотые паруса двигались с размеренной уверенностью, преодолевая опасный путь. Кто на этот раз взойдёт на костёр? Чьими криками наполнится тихая Арʼитта?***
Головокружительная высота и ветер. Вот они, жестокие стражи Динары. Тяжелые обручи крепко прижимают к спине крылья пленённой воительницы. Она даже не пытается совершить трансформацию. Лишь сверлит безжизненным взглядом застывший в зените карминово-красный диск. Конечно же, она не пошла на северо-восток. Лишь острый клинок сунула в ножны на поясе, прекрасно зная: без оружия ей не дожить до утра. Вот только в тот миг, когда они появились из темноты, кинжал показался бесполезной зубочисткой. Боевая трансформация вышла лишь частичной, и ожесточенная схватка продлилась несколько ударов сердца. Потом была боль, хруст сжимаемых крыльев и полёт. Долгий полёт в чешуйчатых лапах Детей Мрака. Отчаянный вопль в пустоту, рывок, выдох… Нет. Цепь не поддастся, да и обруч не сломать. Пора смириться, Динара, ты никогда не вернёшься домой. Но хотя бы отдохнуть успеешь. Конечно, холодные камни пещеры — не лучшая постель, но разве у тебя есть выбор? А потом… Потом будь, что будет. Тихий шелест заставил поднять голову. «Как? Так скоро?» — пронеслось в мыслях. Небо заслонила тень, а в следующий миг на кривой выступ мягко приземлился… — Ты, — выдохнула Динара устало, а золотые крылья пылали, пылали, пылали в красных лучах дневного светила.***
— Не пошла в храм, — произнёс Аркʼхаар с упрёком. Ведь он видел её несколько часов назад; почти сломавшуюся, истерзанную, усталую, но свободную, живую. Ей бы переждать в убежище, восстановить силы, распахнуть крылья и мчаться, мчаться, без оглядки мчаться в безопасный Дʼпьер… но нет. Не поверила, решила: справится одна, а теперь снова крохотным комочком лежит у его ног, а безжалостное светило заливает Небесную Обитель кровью тысяч лучей. Девушка не говорит ни слова. Драгоценные изумруды зелёных глаз поблёкли. В них больше нет гордости, упрямства, желания жить. Лишь безразличие, покорность и тоска, которую Аркʼхаар так часто видел в отражении собственного взгляда. — Я знаю, что такое одиночество. — Он зачем-то заговорил вновь. — Ветер всегда воет здесь. Его песню лучше не слушать долго. Веришь, она способна свести с ума. Коснувшись ладонью чёрных звеньев цепи, воительница качнула головой. — Теперь будешь петь ты? Аркʼхаар повернулся к ней крыльями, бесстрашно свесив ноги в туманную бездну. Он хотел говорить. Не важно о чём. Не важно, с кем. Он так устал от одиночества. Он так устал от ненависти и страха. Девушка, которой не нужны его слова, и ветер. Разве это не тот момент, которого он ждал так долго? Ведь порой для того, чтобы освободиться, достаточно просто выговориться кому-то. Тому, кого больше не встретишь. Тому, кто для тебя ничего не значит и для кого ничего не значишь ты. — Ты знаешь о великой войне, девочка? — спросил Ночной, бросая вниз мелкие камешки, застрявшие в щелях. — О ней знают все, — нехотя ответила пленница, не выдержав молчания. — Она началась с… — …с предательства, — перебил Аркʼхаар. — Арʼитта предала содружество двух стран. — Вскинув голову, девушка на миг выскользнула из омута безразличия. — Или наоборот? — улыбнулся солнцу Ночной. — Не спорь, девочка. Не говори словами своих наставников. Много вас таких. — С чего же всё началось у вас? — спросила она тихо. Шаркающие шаги по камням, и воительница опасливо приближается, чтобы присесть у другой стены. — С одного юнца, который очень любил жизнь, — медленно произнёс Аркʼхаар, и воспоминания, которые он гнал прочь так долго, подхватили, закружили, увлекли, разбивая выстроенные им стены. ДинʼАр осиротел очень рано. Крылатые вообще редко жили долго. Обладая сильными крыльями, они так легко поддавались болезням, а нежное незащищённое тело не спасало от острых камней и скал. Приходя в Дʼпьер и Арʼитту, болезни оставляли пустынные сёла и фермы, ломали крылья, лишали тех, кто так любил летать, свободного синего неба. И Динʼар молил великую богиню дать ему мудрости, показать иной путь, даровав если не вечную, то хотя бы долгую жизнь. — Но она послала ему испытание, — говорил Ночной. Казалось, он не замечает Динару, рассказывая скорее ветру и солнцу, чем девушке, что, прижавшись к стене, перебирала звенья чёрной цепи. — Свиток. Древний свиток, будь он трижды проклят тьмой. Свиток описывал обряд, способный изменить мир, даровав крылатым защиту и силу. Вот только те, кто его однажды сотворил, так и не отважились воплотить написанное в жизнь. Он до мельчайших деталей помнил день, когда пришел к жрецам Дʼпьера. Год тогда выдался особенно трудным. Болезни налетали на содружество одна за одной, кося крылатых без счёта и жалости. «Обряд требует жертв», — было ему ответом. «А разве сейчас мы не теряем больше»? — спрашивал Динʼар. Но жрецы не желали слушать, да и слышать его не пытались. «Не убей» — заповедь, догма, которой каждый из них придерживался, кичась, будто девица украшением на новом платье. Мысль о принесении жертвы была противна жрецам. Они даже клялись лишить Динʼара священного места подле богини за столь греховные мысли. — А потом? — тихо произнесла воительница, когда молчание затянулось. — Потом? — Дёрнувшись, ночной посмотрел на неё туманными глазами. Они оказались пронзительно-синими. Динара никогда раньше не видела такого цвета. Лишь красно-буро-серые. Лишь выжженную пустыню и чёрные скалы. — Дʼпьер украл свиток, и его жрецы, эти, тьма их подери, святоши, вошли в храм, чтобы провести обряд во имя своей земли. — Резко поднявшись, ночной с силой швырнул куда-то вперёд последний камень. Ветер расхохотался ему в лицо, но здесь он был чист и свеж. Почти как в те забытые всеми времена. Почти как… — …Тогда небо было голубым, девочка, и солнце огромным золотым диском пересекало его изо дня в день. Но жрецы не поделили проклятый свиток. Динʼар обозлился, возненавидел и провёл обряд. И чешуёй покрылись тела крылатых, и огромные когти выросли на их руках. И кровью была напоена священная чаша, и богиня не простила своих детей. — Как и Дʼпьер? — голос Динары почти утонул в порыве разошедшегося ветра. — О да. — Теперь Аркʼхаар стоял у самого края, будто самоубийца, что собирается сделать последний в своей жизни шаг. — Война длилась почти двадцать лет, унося тысячи жизней. Один за другим рушились величественные города, сражаясь, люди уничтожали собственный мир. И не было бы этому конца, кабы не проклятье последнего мага Дʼпьера. Проклятье, сделавшее нас монстрами. С тех пор мы — дети мрака, что каждый год вымаливают прощения великой богини, давая ей испить кровь предателей в тот самый день и час, когда она была пролита впервые.***
Солнце медленно исчезало за горной грядой. Обняв колени, Динара сидела у холодной стены. В голове её, жужжа мухами в полуденный зной, вились назойливые мысли. Странное чувство вызвал неожиданный рассказ Ночного. Почему-то девушке хотелось ему верить. Быть может, причиной тому был взгляд, которым крылатый попрощался с нею, улетая? Дʼпьер внушал: люди живут лишь в его пределах. Дети мрака же — монстры, которые уничтожат всех, стоит лишь дать слабину, и теперь девушка пыталась переварить услышанное. Выходит, многое из того, что она усваивала с детства — ложь? И как оно было на самом деле? У Арʼитты своя правда, у воителей — своя. А всходить на костёр отчего-то должна Динара. И, главное, зачем? Просто ради того, чтобы продлить круг бессмысленного кровопролития?***
То ли бред, то ли сон, толи плод воспалённого сознания. Аркʼхаар не понимал до конца, что с ним происходит, но каждый день с рассветом возвращался в Небесную Обитель. Пленница почти перестала его бояться. Перебирая чёрную цепь, она с приоткрытым ртом слушала его рассказы о синем небе, прекрасных птицах и прохладе тенистых лесов, а вечером, глядя, как Ночной исчезает в скалах, долго смотрела ему вслед с края кривого уступа, и взгляд этот согревал что-то в душе проклятого жреца. Что-то, что когда-то давно он потерял. Два дня, и воительница взойдёт на костёр. Два дня, и всё закончится. Аркʼхаар снова останется один. Мысли эти отзывались ноющей болью в груди, лишая покоя и сна. В последнем прибежище проклятых девушка была единственной, кому Аркʼхаар поведал всё, и теперь Ночному так хотелось хоть что-то изменить. Спасать кого-либо было не в его традициях. Да и душу свою он никому никогда не открывал, но если великая богиня снова и снова сталкивает его с этой девушкой, быть может это — знак?***
Барабанный бой. Ритмичный, монотонный, дикий, больше походящий на удары тысяч марширующих ног. Он ворвался в чуткий сон Динары бесцеремонно и резко, вынудив девушку рывком сесть на твёрдых камнях. За неделю она почти привыкла к своему заточению. И к Ночному, что назвал своё имя лишь пару дней назад, привыкла тоже. «Аркʼхаар», — перекатывала тогда на языке, пробуя новое слово чем-то сладким, как ягоды горного крыжовника, который девушка пробовала всего раз в жизни. «Арк`хаар», — повторяла увереннее. «Красиво», — улыбалась краешками губ, но Ночной молчал. Просто молчал, сложив руки за спиной, а Динара сидела у стены, перебирая звенья тяжелой цепи. Они вообще часто молчали. Чувствовать присутствие кого-то рядом… — это помогало не сойти с ума. Динара уже перестала воспринимать Аркʼхаара монстром, и каждое утро ждала шелеста прекрасных золотых крыльев. Но сегодня он не прилетел. Рискуя повиснуть на цепи, вывалившись из пещеры, девушка выглядывала за край уступа, и смотрела, смотрела, целый день смотрела в небо сухими красными глазами. Песня ветра врывалась в уши, и воительница воскрешала в памяти картины, что рисовал Ночной. Горный водопад. Интересно, как это выглядело? И какими были величественные замки правителей? Это отвлекало. На закате ей удалось забыться. Сон на камнях оставлял после себя тёмные пятна кровоподтеков, но Динара научилась не обращать на них внимания. Потом же начали бить барабаны, и что-то в груди девушки сжалось испуганным зверьком. Она понимала, что значит этот звук, и в тот миг, когда вход пещеры заслонила чёрная тень, с бесстрастной обреченностью приговорённого поднялась навстречу незнакомым Детям Мрака.***
В оранжевых сполохах десятков костров приземистые покосившиеся строения казались гигантскими муравейниками, около которых размытыми тенями двигались силуэты крылатых демонов. Барабаны били повсюду. В едином ритме, не сбиваясь и не затихая не на миг. Динара шла, влекомая толпой, и ей очень хотелось казаться сильной. Ужаса почему-то не было. Лишь, воздев руки к небу, хотелось спросить: «Великая богиня, разве это — всё?! И жалела воительница лишь об одном: ей больше не увидеть, как сверкает червонное золото в лучах полуденного солнца. Демоны кружились, горланя что-то неразборчивое. Кто-то боролся, кто-то забывался отрывистым танцем. Лишь стоящие на круглой площади подле сложенного костра пристально смотрели на Динару. «Им не услышать моих криков», — клялась девушка себе, зная: этого ей не исполнить. Её смерть не будет быстрой. Её смерти не стать милосердной. Демон с зеленовато-коричневой чешуёй резким движением сорвал железный обруч. Динара не попыталась распахнуть крыльев. Они изломаны. Им не поднять девушку в воздух. Шаг. Когтистая рука толкает в спину, вынуждая подниматься по деревянным ступеням. Демон с женским лицом до боли сжимает ладонь Динары. Её не будут привязывать. Запястья прибьют к столбу стальными шипами, один из которых воительница видит в неприятной близости от своих глаз. Нарастая и ускоряясь, барабанный бой сливается в единый непрерывный гул — и вдруг резко обрывается. Тишина наваливается душителем из темноты. Тысячи алчущих глаз прикованы к Динаре, что через несколько мгновений станет живым факелом, а она отчаянно ищет лишь одни, полные синевы огромного неба, которое воительница так мечтала увидеть. — Где ты? — невольно срывается с искусанных губ, и шепот кажется оглушительным в повисшем молчании. — Пресвятая Брегитта, услышь наши молитвы, — произносит низкий голос, и толпа подхватывает его слова: — Пресвятая Брегитта, прими наш дар. — С безумными глазами демоны скандируют нараспев: — пресвятая Брегитта, волею твоею и милостью. — Оживают барабаны, и Дети Мрака перекрикивают их монотонный ритм. — Пусть воспылает благодатное пламя. Ледяной металл касается нежной кожи, и Динара чувствует, как отчаянные слёзы катятся по щекам. Единым порывом Ночные устремляют взгляды к жертве. Сейчас шип пронзит плоть. Только не кричи, Динара. Только не смей кричать. А потом с неба обрушился он, и знакомые чешуйчатые руки изо всех сил вцепились в дрожащие девичьи плечи.***
Никогда еще золотые крылья не работали так долго. Никогда еще Аркʼхаар не чувствовал, что готов рухнуть вниз. Но всё же рассекал ночь. Рассекал, зная: секунда промедления, и свора оголтелых монстров нагонит беглецов. Тогда уже ничто не спасёт Динару. Фактор неожиданности срабатывает лишь однажды. Девушка висела в когтях недвижной тряпочкой. С момента их первой встречи тело её заметно полегчало — пленников не кормили хорошо, а того, что мог принести Аркʼхаар, увы, не хватало. Лишь крохотная ладошка изо всех сил сжимала его запястье. Воительница шептала что-то, но ветер относил слова прочь. Им бы добраться до стен Дʼпьера, укрыться под их защитой, дождаться утра… Аркʼхаар не боялся смерти. В какой-то момент нечто другое, что-то, что зародилось в груди, затмило даже этот страх. Видеть Динару у столба было невыносимо, и до последнего Ночной боялся, что не успеет. Но сейчас они мчатся сквозь ночь над выжженной пустыней, а орда потерявших человеческое монстров отстаёт, будто сама Брегитта даёт отчаянным беглецам крохотный шанс. Взгляд привычно замечает развалины храма. Убежище. Святыня. Соблазн приземлиться слишком велик, но крылатый не поддаётся. Он не станет рисковать жизнью девушки. И больше ни за что, никогда не бросит её в песках. Ночь длится бесконечно долго, и таким же долгим кажется полёт. Крылья рассекают багровое небо отрывисто, беспорядочно, но в тот момент, когда на горизонте проступают очертания тёмной стены, Аркʼхаар, кажется, чувствует прилив свежих сил. Ему столько хочется сказать… вот только время упущено. Еще несколько минут, и Динара окажется дома. Еще несколько отчаянных взмахов, и… Правое крыло сводит судорогой, чуткое ухо улавливает тихий свист, и боль вырывает сдавленный рык из груди Ночного. Крыло, насквозь пробитое метко брошенным кинжалом, повисает бесполезной плетью. Земля стремительно мчится навстречу. Лишь сейчас Аркʼхаар трезво осознаёт, какую ошибку совершил. По их пятам движется больше тысячи обезумевших от гнева Ночных. Дʼпьеру не справиться. Город падёт. Динара погибнет. Всё зря. Богиня, неужели всё это — зря?! Несмотря на все усилия, падение удалось смягчить лишь частично. Спасли боевые навыки, хотя удар о земную твердь и выбил весь воздух из лёгких. Нет. Аркʼхаар не сдастся. Он уже решил, что зайдёт так далеко, как только сможет. А отступать — не в его традициях. Стена Дʼпьера близко. Нужно лишь встать. Нужно бежать. — Беги, Динара, слышишь?! Беги!***
Горькой песчаной взвесью из груди вырывался сдавленный кашель, в левом боку пульсировала, колола, нарастала невыносимая боль. Динара чувствовала, что скоро упадёт для того, чтобы больше никогда не подняться. Стены Дʼпьера казались такими недостижимыми, будто мираж коварной пустыни. Лишь чешуйчатая рука, настойчиво толкавшая в спину, заставляла переставлять тяжелые ноги. Аркʼхаар был рядом, и шум крови в ушах смешивался с его прерывистым дыханием. Динара всё еще с трудом принимала произошедшее этой ночью. События мелькали в памяти рваными вспышками, а сердце снова и снова сжималось в страхе, что всё это — лишь бред, последняя фантазия умирающего сознания. Он снова спас её жизнь. Без объяснений, вопросов и лишних слов. Он рисковал своей, из последних сил мчась навстречу верной гибели. Дʼпьер не пощадит Ночного. Дʼпьер не станет слушать Динару. Он даже не даст ей шанса что-то сказать. Но времени остановиться и подумать нет. Один за другим ночь разрезают серебристые молнии острых кинжалов, а дикий, нечеловеческий вой полосует натянутые нервы. Погоня идёт по следам. Погоня обжигает затылки горячим дыханием неминуемой расправы.***
Он знал: рано или поздно это случится. Брегитта не будет благосклонна вечно. Она и так даровала им время. Но всё же Аркʼхаар молился. Ровно до тех пор, пока с неба не обрушился первый крылатый демон. Будто бы зная, куда метить, острые когти впились в рану, безжалостно разрывая плоть и с жутким хрустом ломая хрупкие перепонки. Для Ночных Аркʼхаар был предателем, отнявшим драгоценную жертву, и Арʼитта не собиралась его щадить. Он не хотел ранить соплеменников. Но что будет с Динарой, если его тело разорвут оголтелые Дети Мрака? И он сражался. Сражался, будто в последний раз. В какой-то момент Динара исчезла из поля зрения, и сердце пропустило удар. Девушка слаба и напугана. Он должен, он обязан её защитить. И когти кромсали чужую плоть, не щадя и не останавливаясь ни на миг. Звон стали, предсмертный хрип… Аркʼхаар выдохнул с облегчением, когда из-за спины павшего демона показалась Динара. Перепачканная кровью, но живая и невредимая, она успела раздобыть где-то короткий меч, которым и орудовала, прорубаясь к единственному соратнику. Что ни говори, а воители Дʼпьера были хорошими бойцами. Невольно залюбовавшись опасной грацией девушки, Аркʼхаар пропустил удар — и это чуть не стало фатальным. А над выжженной пустыней медленно и лениво разгорался новый рассвет, и первые лучи карминового солнца подсвечивали битву у неприступных стен. Демон и воительница, дети вечной вражды, они отчаянно сражались, зная: им не быть победителями. Вот только уж очень хотелось дорого продать свою жизнь. И слабели руки. И меч, выскользнув из натруженной ладони, упал вслед за поверженным демоном. И плетью повисло второе крыло, располосованное чьими-то когтями. А потом, разрывая небо боевым кличем, сотни воителей обрушились на Ночных. Шелест крыльев, звон стали, скрежет пробиваемой чешуи… Дʼпьер давно был готов к атаке. Она стояла и улыбалась. Улыбалась, чувствуя, как горячей струйкой стекает по запястью алая кровь. В душе Динары яркой волной поднимались ликование и гордость. Снежно-белые, охристые, голубовато-синие, лиловые — её соотечественники были со всех сторон. И неравная битва внезапно переменилась, став последним актом бесконечно долгой войны. Когда-то Динʼар видел первое сражение. И теперь, перерождённый десятки раз, он наблюдал последнее, а ему было суждено стать именно таким, ибо никогда еще силы Дʼпьера не были столь велики. Никогда еще Арʼитта не нападала в момент собственной слабости, миг рассвета, когда демоническое отступает, возвращая Ночным способность здраво мыслить и рассуждать. Война началась из-за свитка. Закончится из-за девушки. Можно ли считать Динару достойной того, что сейчас творилось вокруг них? И, быть может, к отчаянному побегу Аркʼхаара подтолкнуло нечто большее, чем зародившийся в груди огонёк? Мысли о вечном и непонятном — предназначении, долге, следствиях и причинах, они копошились в голове Ночного, пересекаясь и сталкиваясь. Это выходило за грани понимания, вот только кружилось, кружилось, кружилось в голове. И рвано, отрывисто, резко двигались тела сражающихся за собственную жизнь, сбивая с толку уставший от долгой ночи взгляд. А потом в глаза особенно ярко бросилась ядовито-зелёная чешуя, блеск металла в когтях, хищный оскал чешуйчатой морды в дюйме от… от… — Динара!!! Девушка не успеет защититься, не заметит, не уклонится. Она умрёт, пронзённая кривым мечом, а Аркʼхаар будет смотреть. Стоять и смотреть, не зная, как её спасти. Движения, краски, голоса… всё поблёкло вокруг, замедлилось, давая ему время. Во всём гигантском, сошедшем с ума мире он видел лишь огромные девичьи глаза и яркую чешую. Слишком яркую, чтобы быть реальной. И, превозмогая боль в отказывающихся повиноваться крыльях, Аркʼхаар одним отчаянным усилием бросил измученное тело в раскаленный утренний воздух. Падение, вскрик придавленной весом ночного девушки… Мир врывается в уши, возвращая его в реальность, и одновременно с этим резкая, невыносимая боль прошивает спину. «Быть может, эта смерть будет не напрасной?» — проносится в мыслях, и что-то невыносимо горячее сначала медленно, а затем всё ускоряясь и ускоряясь начинает заливать лицо, чешую, руки, землю вокруг…***
Динара так и не успела осознать всего, что произошло в одно мгновение. Меч, крик, отчаянный бросок Аркʼхаара — всё это слилось в единый миг, вспышку молнии на горизонте. Вот только сейчас Ночной медленно заваливается вбок, а тело Динары заливает что-то горячее, алое, с привкусом железа и соли. Быть может, это его кровь? Один за другим замирают Воители и Дети мрака. Тишина, столь же невыносимая, как гвалт десятков сражающихся, накрывает пустыню. Падают мечи и копья, бесполезно вонзаясь в горячий песок. И не раны побеждённых, но небо отчаянно плачет горячей алой кровью, будто бы возвращая земле каждую принесённую жертву. Медленно, с ленцой из-за горизонта поднимается карминовое солнце. Далёкий гром раскатами сотрясает горы, и золотыми молниями небо расчёркивают первые лучи. Рассвет новой эры плачет, смывая с себя налёт бесконечного ужаса. Сквозь запёкшуюся кровавую пелену можно видеть бесконечно-синий, слепяще-прекрасный. Цвет, который когда-то манил всех крылатых, что стоят сейчас, растерянно глядя на свои руки. Последние кровавые капли стекают вниз, исчезая в тёмных песках пустыни, но дождь не прекращается. Свежие струи прохладной воды исцеляют землю, возвращая ей былую красоту и силу. Благодатные, они уносят вслед за собой гнев великой богини. Будто налёт застарелой грязи, с тысяч усталых тел сползает жесткая чешуя. Завершив круг бесполезного насилия, Аркʼхаар принёс последнюю жертву. Жертву во имя любви и жизни. Жрецу не нужно ничего объяснять. Он и так знает это. Знает и улыбается, глядя в бесконечно прекрасное огромное небо. — Не плачь, глупая, — произносит тихо. Рука поднимается с трудом, и мягкие человеческие пальцы касаются нежной девичьей щеки. — Ты знаешь правду, Динара, — выдыхает Аркʼхаар, чувствуя, как уходит жизнь. — Донеси её людям, стань жрицей. И еще кое что… — он хрипит, но силы покидают, свинцовая тяжесть опускается на грудь, не давая словам вылететь из разомкнутых губ. — Я знаю, — отвечает девушка сквозь слёзы. И она действительно знает. Знала с тех дней, когда замирала на краю кривого каменного уступа, глядя, как опускаются и поднимаются червонно-золотые крылья. То прекрасное, неназванное, сокровенное, то, что вынуждало совершать невероятное, оно металось между ними, облекаясь не в слова, но деяния, что куда более красноречивы подчас. Зелень прекрасного изумруда слилась с бесконечной синевой. Глаза говорили гораздо больше. И медленно закрывались. — У тебя всегда будет небо, — сорвалось с последним выдохом. — И я буду смотреть на него иначе, — прошептала девушка. Но Арк`хаар этого уже не слышал. И Динара поднималась. Поднималась, чтобы стать жрицей Брегитты. Поднималась не той самоуверенной девушкой, что декаду назад покинула стены Дʼпьера, но женщиной, готовой изменить мир. Да, ей будет трудно. Да, ей может не хватить сил. Но у неё всегда будет небо, в глубине которого (жрица верила) прячутся понимающие синие глаза, которые она всегда будет помнить.