Обелиск нашей любви

      Автомобиль Дженнаро притормаживает, и я быстро проскользнув в приоткрытую на ходу дверцу, приземляюсь на пассажирское сидение.       — Опять ездишь без шлема, — замечает он.       Старший брат. Клинический случай. Проезжая мимо университетской стоянки, успел опознать мой мотороллер, разглядеть отсутствие шлема и соотнести это с тем, что ни при мне, ни на мне шлема тоже нет.       — Ну, я же не гоняю, как Липе… — отмахиваюсь я. — Кстати, где он?       — Сказал, что уже подъезжает.       Без младшенького наше семейное сборище было бы неполным, но Липе еще никогда и никуда не приходил (приезжал, прилетал, приплывал) вовремя. В том числе ни на один папин день рождения.       Впрочем, подарок для папы от всех нас я прихватила с собой, так что сейчас громоздкий квадрат, упакованный в праздничную обертку, упирается мне в носки туфель и давит на колени. Вопрос лишь в том, как долго придется ждать Иполито, чтобы вручить его всем вместе.       — Что с дипломом*? — интересуется брат, не отрывая внимания от дороги.       С дипломом не все так безоблачно. Профессор Кастальди, мой научный руководитель, сегодня в очередной раз отчитал меня за медлительность и переливание из пустого в порожнее. Получив степень бакалавра искусств год и семь месяцев назад, сейчас я уже далеко не так уверена, что поступила правильно, продолжив учебу в магистратуре того же факультета.       Только признаться в том, что мне неохота не только писать диплом, но и вообще продолжать учебу… Признаться, что, по большому счету, в жизни меня не заинтересовала ни одна профессия… Сказать что-то подобное Липе, такому же взбалмошному, как я, у меня еще, может, и получилось бы, но признаться Джено… Джено, который абсолютно точно знал, кем станет с того самого момента, как вылепил свой первый домик в песочнице… нет, не могу.       — Еще есть шанс, что на меня снизойдет вдохновение, — беззаботно улыбаюсь я в ответ и увожу разговор от бесперспективной темы: — Мама не говорила, кто-то из журналистов будет?       — Я не спрашивал.       Обычно папа любит проводить праздники в семейном кругу, но сегодня особый случай: папе исполняется пятьдесят. Кроме того, он слишком известный в мире архитектуры человек и было бы очень странно, если бы какой-нибудь специализированный журнал не захотел украсить свои страницы юбилейным репортажем.       Края рамы сквозь подарочную упаковку так и норовят то уколоть, то отбить мне колени.       — Вот черт! — я хватаю подарок до того, как угол рамы в очередной раз успевает меня задеть, и пристраиваю его на заднее сиденье, рядом со знакомой кожаной папкой. В этой папке у Джено лежат текущие проекты и обычно он перекладывает ее с переднего пассажирского сиденья назад, чтобы освободить мне место.       Взгляд цепляется за край листа с эмблемой АлИталия, выглядывающий из-под кожаного переплета. Я вытягиваю лист из папки, поворачиваюсь и рассматриваю распечатанный посадочный талон.       — Куда собрался? Дели? — глазами нахожу пункт прибытия, но это оказывается пункт пересадки. — Кабул? — внимательно смотрю на выкручивающего руль на повороте брата.       — Афганцы запороли один из горных участков акведука, — поясняет прочитанное Джено.       Проект водовода для нуристанской части Гиндукуша. Не могу утверждать, что меня сильно удивил тот факт, что строители не справились. Скорее наоборот…       — Поправь меня, если я неправа, но если мне не изменяет память, вы, кажется, отдали им проект бесплатно?       — Память тебе не изменяет, и это хорошая новость. Плохая в том, что ты собираешься прочесть мне нотацию.       — Считаешь, не стоит?       — Не стоит, — краем губ он улыбается, зараза.       — Ладно, я пойду другим путем. Ехать обязательно? Почему нельзя передать тебе данные, чтобы ты здесь их откорректировал?       — Если бы это так просто решалось, я, по-твоему, стал бы тратить время на перелет?       — По-моему, ты собираешься тратить время и деньги на исправление ошибок необразованных афганских чернорабочих, — уж прости мою неполиткорректность — которые, к тому же, могут оказаться дремучими талибскими фанатиками и в угоду Аллаху отпилить твою неверную башку от туловища. Так сказать, в порыве благодарности. А еще, по-моему, черта с два ты бы собрался туда лететь, если бы тебе не приспичило воочию изучить малоизвестные образцы афганской архитектуры.       Я слишком хорошо знаю брата, чтобы не догадываться о его скрытых мотивах. И не злиться.       — «Насколько человек побеждает страх**»… — цитирует Джено одну из максим Карлейля. Он тоже слишком хорошо меня знает, чтобы не понимать: истинное имя моей злости — страх.       Страх — это унизительно. Страх — эгоистичен. С ним можно и нужно бороться. Но когда боишься за своих близких, как быть с этим? Особенно в случае с Дженнаро, у которого чувство страха за себя отсутствует начисто? Он не боится, совсем… Но мой страх от этого удваивается. Да и сам Джено так же тревожится за нас с Липе, иначе не стал бы говорить и делать многое из того, что делает и говорит…       — Сказал человек, осуждающий меня за езду без шлема, — отвечаю я.       В профиль мне видно, как брат ухмыляется в ответ.       — Туше. Обещаю, буду разумно осторожен.       Я понимаю, что это тот максимум, которого я могу добиться уговорами. Использовать любые другие методы бесполезно, кроме того, это означало бы неуважение и недоверие с моей стороны. Он принял решение, он уверен, что ему это нужно.       — Надолго? — спрашиваю я.       — Две недели.       Действительно, билет «туда-обратно» с разницей ровно четырнадцать дней, теперь я это вижу. И вижу дату вылета — завтра утром.       — Винче тоже летит?       Джено утвердительно кивает. Винченцо — его партнер в работе и лучший друг, человек, помешанный на инженерии даже больше, чем Дженнаро на архитектуре. Они вместе разрабатывали проект этого чертового водовода.       Несколько лет назад мы с Винче встречались около полугода. Банально, но факт: хорошие, умные парни могут быть невообразимо скучны в общении и в постели. Я пересиливала себя какое-то время, но потом поняла: встречаться с человеком, для которого большую часть времени механизмы куда более интересны, чем люди, не по мне.       Джено тоже чаще всего архитектура интересует больше, чем люди, но он другой. И он мой брат. На него можно обидеться, можно с ним поссориться, но от этого он не перестанет быть моим братом, а я не перестану за него волноваться.       Афганистан, Гиндукуш. Пока они с Винче разрабатывали проект, эти слова звучали полусказочными абстракциями. Но теперь я выуживаю из своей памяти все, что ассоциируется с этими названиями. А ассоциируется, оказывается, совсем немного: засуха, горы, террористы, талибы, бесконечная война, «Железный человек», взорванные статуи Будды… И ничего положительного, ничего безопасного…       — Сес? — отрывает меня от раздумий голос Дженнаро.       — Что? — не поворачивая к брату головы, вздыхаю я.       — Это водовод. Он нужен всем. Местным, союзникам, даже талибам.       Водовод, может, и нужен. А вот его создатели? Что там обычно происходило с выполнившими заказ зодчими во все времена и во всех культурах? Дедала заперли в лабиринте, кому-то отрубили руку, кого-то ослепили, ну, а строителей потайных ходов, как правило, заставляли умолкнуть навеки… Стоп! Я не собираюсь впадать в панику. Тем более, что пока для этого нет оснований. Их нет.       Поворачиваюсь лицом к Джено и улыбаюсь, не разжимая губ, демонстрируя, что услышала его и вняла доводам.       — Неплохо. А теперь еще раз, только с чувством, — подтрунивает брат.       — Смотри на дорогу. — Мое праздничное настроение остудил сначала профессор Кастальди, а теперь вот Дженнаро. А ведь с утра день обещал быть чудесным… — Отцу не скажешь?       — Я и тебе вообще-то говорить не собирался.       — Мне мог бы и сказать.       В ответном хмыкании брата слышится «а то я не знал, как ты отреагируешь?», впрочем, вслух он этих слов не произносит, да и в этом нет нужды. Равно как и в том, чтобы озвучивать наверняка синхронно родившуюся в наших головах мысль: меньше трогаешь без спроса чужие вещи — спокойнее живешь.       — Чао! — кричит Иполито, как чертик из табакерки возникая на своем мотоцикле у водительского зеркала заднего вида на последнем повороте перед нашим домом. Разумеется, без шлема.       Липе на ходу посылает мне воздушный поцелуй и летит дальше. Иполито учится в Римской академии искусств, параллельно играет в рок-группе и, естественно, мнит себя будущей рок-звездой. У него даже есть фанатки, видела своими глазами. Волосы у младшенького сегодня черные у корней и цвета индиго на концах, торчат во все стороны. Неделю назад, когда мы виделись в последний раз, концы были малиновыми.       — На такое налезет разве что шлем Дарта Вейдера, — иронизирует Джено, глядя на начесанный затылок обогнавшего нас Липе.       Иполито первым въезжает в ворота и тормозит, ожидая нас.       С тех пор как Липе поступил в академию в Риме, мы видим его раз в неделю, по выходным, и иногда по праздникам. Это до сих пор непривычно и немного грустно. И…       — Я так соскучилась, — признаюсь, сгребая в объятия младшенького, которого с другой стороны то ли обнял, то ли придушил Джено.       — Прическу испортите, — вырывается Липе из наших рук.       Перед тем, как войти в дом, мы забираем с заднего сиденья привезенные пакеты, в том числе пакет с подарком.       — Держи, — один из свертков летит из рук Джено в сторону Липе.       Младшенький перехватывает снаряд и взлетает по ступеням родительских пенатов. Мы с Джено поднимаемся следом.       Спрятав подарок у себя в комнате, бегу в папин кабинет. До приезда гостей еще есть пара часов, а наш отец не из тех, кто тратит время впустую.       — Сеска, солнышко мое, — папа отрывается от рабочего макета, который они с Джено рассматривали, и улыбается. — Скажи-ка, сколько мне еще сидеть взаперти?       — Еще совсем немного, пап, — отвечаю я. Он под комнатным арестом с самого утра, чтобы не проспойлерить подготовку праздничных сюрпризов.       — Ну, что? — возобновляя прерванную беседу, интересуется старший из архитекторов Сормио у младшего.       — Опоры выглядят тяжеловато.       Папа внимательным взглядом окидывает макет.       — Думаешь, стоит убедить застройщика раскошелиться на легкость?       — Твой проект — твои правила, — пожимает плечами Джено.       Когда они разговаривают вот так, может показаться, что они не очень ладят, но на самом деле Дженнаро с отцом взаимно гордятся, любят и уважают друг друга, просто в том, что касается профессии, они соблюдают дистанцию. Джено соблюдает. Даже не потому, что не хочет прослыть сыном и последователем Джерардо Сормио, а потому, что эта дистанция необходима ему для самоидентификации.       Мне, наверное, тоже необходима дистанция, чтобы разобраться в себе, понять, чего я хочу ради моды и приличий, а что мне нужно просто потому, что нужно.       Только вот то, что получилось у Джено, к чему активно движется Липе, у меня почему-то не выходит. Мне двадцать три, и я по-прежнему избалованная, инфантильная семейная любимица. Проще бороться с тяжелыми жизненными обстоятельствами. Слишком комфортные легко берут тебя в плен.