Обелиск нашей любви

      Кто-то осторожно трясет меня за плечо.       — Сеска… Сеска…       Открываю глаза и вижу склоненное надо мной лицо Элии.       — Не то, чтобы я не хотел, чтобы ты осталась подольше, но, кажется, еще немного и ты опоздаешь на работу.       Точно! Подскакиваю и оглядываюсь в поисках одежды. Платье аккуратно висит на спинке стула, остальное — на стуле. Определенно, я своих вещей там не складывала, но размышлять некогда — судя по расположению солнечных лучей в окне, опаздываю я уже основательно. А с учетом того, что еще надо заехать хотя бы к родителям — к ним ближе — и переодеться…       — Позволь, я помогу, — слышится сзади, и руки Элии приобнимают меня за талию, призывая не совершать резких движений. В том, что он помогает мне застегнуть молнию, есть своя симметрия — ночью он помогал ее расстегивать. Чувствую легкое прикосновение губ к шее.       Ноги в туфли, сумочку в руки, и я оборачиваюсь, чтобы с благодарностью поцеловать мужчину, с которым провела чудесный вечер и ночь.       — Спасибо. За все.       — И тебе. Это было… прекрасно.       Он уже одет, выглядит бодрым, но немного взъерошенным, не в последнюю очередь благодаря нимбу солнечных лучей над головой в момент, когда я оглядываюсь, перед тем как шагнуть за дверь.       В такси достаю телефон и смотрю на время — пятнадцать минут десятого. Пропущенных звонков нет, сообщение от брата «Маякни, если надо тебя забрать» получено в два десять. Набираю Джено, чтобы предупредить, что опоздаю.       — Смотрю, вечеринка удалась, — говорит брат, бегло окинув меня взглядом, когда час спустя я заглядываю в их с Винче кабинет, чтобы показать — я уже на месте.       — Не то слово. Как вы тут? — Если честно, мне немного стыдно: с этим выпускным и внезапной попыткой устроить личную жизнь я нарушила рабочий график в самый ответственный момент.       — Перевожу звонки обратно на тебя, и нормально, — отвечает Джено. Встретив мой взгляд, он улыбается, и я с облегчением улыбаюсь в ответ.       — Эй, пропавшая, мы уже купили тебе подарок, — слышится в трубке голос Джесс с едва уловимым американским акцентом. — Говори, когда и куда привезти, а то нагрянем сами, ты же знаешь.       Обычно на мой день рождения набирается гостей человек двадцать — родственников, подруг, друзей. У Джено вся орава точно не поместится, я об этом уже думала. Лишних денег на кафешку или ночной клуб у меня сейчас нет, поэтому самый оптимальный вариант — отмечать дома, у родителей.       — В субботу жду вас с подарком. — Зажав телефон между плечом и головой пытаюсь параллельно вытащить застрявшую в принтере бумагу.       — Вот, это уже другое дело. Соскучилась. Целую. Чао.       — Чао, до субботы. Сандро, стой!       Сандро, успевший пересечь приемную, замирает почти у двери в кабинет. Я качаю головой:       — Не сегодня. Дедлайн.       — Что, даже пожрать?       Замечаю у него в руках пакет из доставки.       — Знаю я твое «пожрать», оно же синоним «час потрындеть о футболе», — смеюсь. И уже серьезно добавляю. — Лучше не отвлекай.       — Ладно, — легко соглашается Сандро. — Сегодня ни слова о футболе. Честное карабинерское.       Полчаса спустя, после ланча, он подмигивает мне, прощаясь:       — До субботы.       Мне надо подготовить на завтра зал для презентаций. Проверяю оборудование, настраиваю, протираю пыль, переставляю мебель, разную офисную мелочь. Отмечаю себе, что хорошо бы подобрать парочку репродукций на стены. Как раз подъезжает мастер — чинить принтер, и пока он чинит, я нахожу в интернет-магазине то, что нужно: два пейзажа, один городской, другой — ландшафтный. Распечатать их в подходящем размере не составляет труда — принтер после ремонта работает как миленький, да и запас фотобумаги в наличии, а вот рамки приходится заказывать по телефону. Ребят из багетной мастерской я хорошо знаю — они делали рамку для подарка на папин юбилей и часто выполняют заказы студентов художественного отделения. Через полтора часа рамки уже в офисе, и они идеально подходят по цвету и размеру. Остается повесить, это я тоже обговорила и оплатила заранее, чтобы не отвлекать брата с Винче. Гордая и довольная смотрю на результат — у комнаты совсем другой вид.       Решаю ничего не говорить Дженнаро и Винченцо. Пусть сами заметят изменения, когда выйдут из приступа архитектурного безумия. Случится это явно не сегодня — рабочий день закончился, но ни один из них не оторвался от своего компьютера.       — Мы тут задержимся, а ты езжай уже, — говорит Джено.       — Ладно, я к родителям. Будешь ехать домой, можешь меня забрать.       Когда я возвращаюсь с прогулки с Чипо, папа, потрепав пса по голове, жалуется:       — Девочка моя, в последнее время Чипо общается с тобой чаще, чем я. Порадуй старика-отца, удели ему внимание.       — Пап, ты не старик, не прибедняйся, — целую его в щеку. — И я возвращаюсь домой на несколько дней, до дня рождения и после.       — Рад слышать, — отец целует меня в лоб.       Сдается мне, что фразу «уходи уходя» придумали те, у кого, как и у меня, это получилось далеко не с первого раза.       — Давай, партию в нарды? — заговорщицки предлагает папа.       Я киваю. Не знаю, из какого титанового сплава надо быть сделанным, чтобы отказать ему, когда он так улыбается.       — Сеска, тут несколько буклетов магистерских программ. Я бы хотела, чтобы ты их просмотрела, — мама кладет рядом со мной маленькую стопочку. — Очень неплохая программа по кураторской работе в университете Гёте во Франкфурте, годичная. И в Барселоне интересная годичная программа по организации музейных интерактивных проектов. Раз уж, как выяснилось, тебе нравится делопроизводство.       Я осторожно отодвигаю от себя буклеты. Слегка язвительную реплику про то, что мне, как выяснилось, нравится делопроизводство, решаю пропустить мимо ушей.       — Мам, мы об этом уже говорили. В следующий раз я пойду учиться, только когда буду абсолютно уверена, что мне это нужно.       — То есть сейчас ты считаешь, что тебе это не нужно?       — Сейчас я пока еще ничего не решила.       — Ну вот, видишь, — воодушевляется мама. — Раз ты еще не решила, то тебе ничего не мешает рассмотреть варианты. Выбирай, мы с папой все оплатим. И там, и там, если не ошибаюсь, есть система грантов, можно попробовать сначала по гранту.       — Мама, об этом мы уже говорили тоже. Денег я больше у вас не возьму, ни на обучение, ни на остальное.       — Сеска, я тебя услышала. Услышь и ты меня. Там есть система грантов. Можно подать документы и попробовать. Твой диплом бакалавра и собеседование, я думаю, в состоянии перевесить незаконченное обучение здесь.       Чем дальше, тем больше я чувствую себя нерадивой школьницей. И чем дальше, тем больше меня это начинает раздражать.       — Хорошо, спасибо.       Мама внимательно на меня смотрит. И когда я поднимаюсь из-за стола, ровным голосом говорит:       — Ты забыла буклеты.       — Да, точно. — Она вывела меня из равновесия, так что я отвлеклась.       — Скажи, дочь, ты всерьез решила отправить в мусорный ящик шесть лет учебы и своей жизни, связанных с искусствоведением? — с сожалением и непониманием спрашивает мама.       — Возможно, — мне не хочется ни лгать, ни расстраивать ее, хочется лишь поскорее закончить этот разговор.       — Я правильно понимаю, что тайм-аут еще далеко не закончен?       — Да, мам.       — Конечно, прошел всего месяц. За это время невозможно разобраться в себе. — Она то ли убеждает себя, то ли иронизирует надо мной.       — Во-первых, месяц еще не полный. А во-вторых, ты права, за это время невозможно разобраться в себе. Во всяком случае, для меня.       — Есть хотя бы подвижки в разбирательстве?       — Я не знаю, — отвечаю честно. — Пока не уверена.       — То есть тебе все еще нравится помогать Дженнаро?       — Да, представь себе, — в тон ей отвечаю я.       — Сеска, — мама вздыхает. — Ты достойна большего и можешь больше, чем быть секретаршей при Джено. Я искренне не понимаю, что тебя привлекает в этой пустопорожней, не требующей умственных усилий работе.       — Возможно, как раз то, что она не требует умственных усилий, — бодро отвечаю я и беру стопку буклетов со стола. — Мам, мне надо кое-чем заняться ко дню рожденья. Я просмотрю их потом.       — Если ты все же что-то выберешь, я бы хотела, чтобы это был подарок от меня. Не деньги, а год обучения по твоему выбору. Год полной самостоятельности вдали от привычной обстановки, как мне кажется, — самый эффективный тайм-аут.       — Я тебя услышала, мама.       Мне действительно надо заняться подготовкой ко дню рождения. Поднявшись к себе, я звоню Вере, заказать торт. Вера — бывшая няня, сначала моя, а потом Липе. Она из Беларуси, но живет в Неаполе уже больше двадцати лет, успев обрасти здесь ипотекой, детьми, внуками и небольшим кондитерским бизнесом. С детства люблю ее выпечку, и не один мой день рождения уже много лет не обходится без испеченного ей торта.       Пока говорю с Верой, на телефон поступает еще один, ожидающий вызов. Элиа.       — Ко мне ночью заходила девушка, прекрасная как принцесса фей. Весь день я думал о ней и гадал, был ли это волшебный сон или она приходила наяву. А потом не выдержал и позвонил, чтобы убедиться, что она не плод моих фантазий.       Мои губы сами расплываются в улыбке.       — Принцессы тоже люди. У нас периодически случаются завалы на работе и домашние хлопоты… Но я тоже вспоминала об одном звездочете-лингвисте, изучающем средневековые вывески.       — Большой у тебя завал?       — О, это огромная башня из прожеванной принтером бумаги, фундаментом которой служит тот самый принтер. А флагами над ней развеваются электронные письма.       — Я готов атаковать дракона бюрократии, заточившего тебя в свою бумажную башню, только скажи, когда.       — Боюсь, уже не на этой неделе.       — Жаль. Но я буду ждать, звонить и стараться морально поддерживать.       — Спасибо тебе, — кладу мобильный на тумбочку с ощущением, что испортила момент своей неискренностью.       Мы с Элией только что переспали на втором свидании и, если я сейчас приглашу его на день рождения и познакомлю с семьей, с его стороны, это, наверное, будет выглядеть так, будто я слишком тороплю события. Особенно с учетом истории о его бывшей. Ну, а с точки зрения моей семьи, такое знакомство будет означать, что между ним и мной что-то серьезное. Нет, мне, конечно, хотелось бы, чтобы все оказалось серьезно, но пока делать прогнозы рановато. Так что я не буду их знакомить на своем дне рождения.       А с другой стороны, сказать парню, с которым начинаешь отношения, что у тебя день рождения и не пригласить его — еще более некрасиво, чем умолчать, сославшись на завал на работе. Правда, если мы продолжим встречаться, рано или поздно, он выяснит, когда у меня день рождения, сопоставит даты и поймет, что я его не пригласила.       «Сес, заканчивай забивать голову тем, что еще не произошло и не факт, что произойдет», — говорю я себе, вздыхаю, и принимаюсь составлять список нужных к празднику покупок.       Отрешиться от непрошенных мыслей не так просто, как хочется. Пока ты гонишь в дверь одну, вторая влезает в окно.       Я не пошла в архитектуру — не осмелилась — потому что сознавала: физика для меня — такой же темный лес, как математика, по которой я на школьном экзамене с трудом, после многочасовых занятий с Джено еле дотянула до баллов, достаточных для получения аттестата.       Искусство мне всегда нравилось и, выбирая в семнадцать профессию, я искренне думала, что этого достаточно, чтобы стать хорошим искусствоведом. Как оказалось — нет. Кроме любви к искусству нужно чутье на моду и настроение искусствоведческого сообщества, умение анализировать, формулировать гипотезы и доказывать их, а главное, оказалось, что ни в чем из этого я никогда не буду лучше, чем мама, и все вышеперечисленное никогда не будет мне так же интересно, как ей.       «Выбросить из жизни» шесть лет, связанных с искусствоведением, невозможно. Сегодня я с удовольствием окунулась в привычное — подобрала репродукции в офис — и это было похоже на ощущение, когда после новой обуви, к которой вроде бы успел привыкнуть, надеваешь проверенные, старые, удобные туфли. Может, мама права — хватит чудить? В конце концов, если постараться, можно найти место, которое меня устроит. Где-нибудь в музее или галерее, младшим сотрудником, не ответственным практически ни за что и за зарплату просто наслаждающимся красотой картин и скульптур вместе с щелкающими фотоаппаратами посетителями. Не всем же быть хранителями национальных музеев, искусствоведению нужны не только генералы, но и рядовые культурного фронта.       Я протягиваю руку к сложенным на краю тумбочки буклетам. Всего пара минут просмотра — и тяжестью в груди собирается ощущение неправильности. Барселона, Франкфурт, тщательно срежиссированные и приглаженные фото, искусственность в каждом штрихе. «Искусственность» и «искусство» недаром однокоренные слова. Искусство — прекрасная имитация жизни, иногда даже превосходящая по красоте первоисточник, но оно жизнью не является, и это то, с чем я никогда не могла примириться. Дело даже не в заведомо проигранном сравнении с мамой. Остаться в искусствоведении для меня — оставить свою жизнь непрожитой, имитацией, пусть очень хорошей, но подделкой. Я не хочу так. Не хочу на старости лет сожалеть о несделанном, о том, что пошла по самой легкой и очевидной дороге.       — Я подъезжаю, выходи, — слышится в динамике мобильного голос брата.       На часах почти половина двенадцатого.       — Ты хоть ужинал? — спрашиваю, захлопнув дверцу машины с пассажирской стороны.       — Ага, — Джено кивает.       — И что ел?       — Не помню.       Все с ним ясно. Проглотил, не жуя и не отвлекаясь на нормальный прием пищи. И ведь читать лекции о здоровом питании бесполезно, можно только переждать, пока это закончится.       — Мне понравился пейзаж, — неожиданно говорит брат. Значит, зашел проверить оборудование и заметил репродукции. — Это… Арселин*, да?       — Угадал, — одобряю я познания Джено в живописи.       — Не-а, прочитал в углу подпись, — усмехается он. — Как картина называется?       — Номер девятнадцать, — шучу в ответ.       — Романтичное название.       — Если потянуло на романтику, там рядом как раз «Танцующий дом»**.       — Я заметил, — отвечает Джено, и по тону я понимаю, что мой толстый троллинг с выбором репродукции акварели Максимилиана Дамико*** не прошел мимо него. Отвернувшись к окну, улыбаюсь, пытаясь сдержаться и не расхохотаться. Брат фыркает первым, а потом мы оба ржем, переглядываясь, причем с каждым переглядыванием на смех разбирает все больше.       Барометр моего самочувствия быстро улучшает показатели. По настроению Джено чувствуется, что основная проблема для него в этом проекте решена, пазлы щелкнули и сложились в его мозгу наилучшим из возможных вариантов, теперь остались мелочи. Для меня это тоже облегчение, потому что я успела соскучиться за Джено, не отрешенным от всего вокруг, кроме виртуальных проекций.       Просыпаюсь, сама не зная от чего. Наверное, от того, что чувствую — атмосферы сна и покоя в квартире нет. Встаю, выглядываю в гостиную — так и есть, Джено сидит за компьютером, с головой уйдя в перепроверку расчетов.       Подхожу к креслу сзади и, положив ладони на плечи брата, интересуюсь:       — Работаешь, полуночник?       — Угу, — Джено отвлекается от экрана на мгновение, чтобы, откинув голову назад попытаться взглянуть на меня. Брови поднимаются вверх, на лбу собираются складки, кончики ресниц, загибаясь, касаются кожи. Белки глаз, покрасневшие от напряжения, расширенные зрачки — классические симптомы переутомления налицо.       — Пять утра…       — Уже почти закончил, — брат опускает голову, взглядом возвращаясь к макету будущего здания.       — Не почти, а сейчас же, — я протягиваю руку и перевожу компьютер в спящий режим.       — Двадцать минут, и все, — обещает Джено, из-под моей руки снова включая экран.       — Пятнадцать.       — Двенадцать с половиной.       — Тринадцать.       — Ладно. Включаю таймер, — соглашаюсь я и, укутавшись в плед, сажусь на диван. За временем и правда нужно следить, иначе он опять увлечется и останется без сна.       Едва не засыпаю сама. Встряхнувшись, подхожу к Джено и через его плечо смотрю в уголок монитора. Идет пятнадцатая минута.       — Время вышло.       Брат устало трет глаза большим и указательным пальцами.       — Вставай, давай, — спихиваю его со стула и, толкая под лопатки, довожу до спальни.       Джено валится на постель как есть, в джинсах и майке, подгребает под себя подушку, устраивается поудобнее. Я вынимаю из шкафа еще один плед и утреннюю смену одежды, накрываю Джено и выхожу с вещами, прикрыв за собой дверь.       В квартире брата нет комнаты для гостей, поэтому с тех пор, как Дженнаро уступил мне спальню, сам он спит на диване в гостиной. Диван удобный и, если его разложить, превращается в полноценную широкую кровать, но Джено его не раскладывает, спит так, на половинке. Я тоже устраиваюсь на половинке — не хочется ни шуметь, ни прилагать лишних усилий.       Просыпаюсь два часа спустя. Завтракаю, собираюсь, стараясь двигаться бесшумно. На цыпочках подхожу к двери в спальню, прислушиваюсь. Тихо. Спит. Решаю не будить.       В офисе уже орудует Винче. У меня даже закрадывается подозрение, что он тут и ночевал. Но нет, рубашка на нем свежая и выглаженная, а вот глаза покрасневшие, как у Джено.       — Я не стала его будить, он всю ночь просидел над этим проектом. Пусть поспит, а за час до презентации я ему позвоню и разбужу, если сам к тому времени не проснется. Мы ведь справимся без него полдня?       Винче кивает, что-то неразборчиво бурча себе под нос. Я пересматриваю сегодняшний график — вроде ничего важного и чрезвычайного до двух не предвидится.       — Знаешь, если бы хоть о ком-нибудь из своих парней ты заботилась так же, как о братьях, с личной жизнью был бы полный порядок, — говорит вдруг Винче.       — Думаешь, у нас поэтому ничего не вышло? — я слышу в этих словах давнюю обиду, высказанную лишь сейчас.       — Нет, думаю, не поэтому, капитан Очевидность, — издевательски бурчит Винченцо.       — Господи, да ты меня временами просто ненавидишь…       — Нет, я тебя временами терпеть не могу, а это разные вещи, — уточняет помешанный на точности инженер. И помолчав, уточняет еще раз: — А если честно, завидую.       Моему брату плевать, выспался я или нет. Он врубает рэп на всю громкость в три часа ночи.       — Винче, прости. — Чувствую себя виноватой и в то же время застигнутой врасплох. — Ты же понимаешь, что люди не могут выбирать, какие чувства испытывать. Чувства просто возникают и все. Или не возникают.       — И ты извини, Сеска. За то, что чувство прощения у меня пока не возникло.       Я смеюсь, и Винченцо, не выдержав, присоединяется. Он, однозначно, самый невероятный парень из тех, с кем я встречалась. Надеюсь, он найдет девушку, которая сможет увидеть все то хорошее, что в нем есть, и примириться с его страстью к механизмам.       У Винче тренькает телефон и оттуда слышится голос Джено:       — Уже еду, настрой пока те правки, что я переслал.       А я надеялась, что он выспится. Ага, как же.       Минут через пятнадцать Джено уже в офисе, перенастраивает презентацию для клиентов с учетом последних изменений. Серая льняная рубашка ему идет, несмотря на круги под покрасневшими глазами. Я наблюдаю за действиями брата, за движениями его рук, поворотами головы и опять злюсь на треклятый афганский водовод — это из-за той двухнедельной поездки у них пошло отставание графика по текущему проекту.       — Что ты так смотришь? — почувствовав мой взгляд, отвлекается Джено.       — Как смотрю? — нехотя отзываюсь я. Созерцание чужой работы всегда затягивает и отвлекает от собственной.       — Как будто решаешь: убить или поцеловать, — шутит брат.       Я смеюсь.       — Ну раз ты еще жив…       Джено запускает виртуальный макет. Отличия от того, что я видела раньше, есть, и существенные. Мне нравится. В этом здании есть характер, энергия, сила. Оно живое, стоящее уверенно и без сомнений. И цвет. Я знала, что это будет желтый. Беспроигрышное сочетание с серым.       Нет нужды говорить — он уже все считал с моего лица и довольно улыбается. А у меня в такие минуты как сейчас возникают двойственные чувства: с одной стороны — восхищение созданным, с другой — страх от осознания, что энергия, создавшая это, безвозвратно отдана братом вовне. Мне не кажется, что в творчестве закон сохранения энергии работает так же, как в остальных сферах, что растраченное компенсируется полностью — слишком много примеров обратного в судьбах творческих людей во все времена.       Я подхожу к Джено и быстро-быстро, сильно тру ладони друг о друга. Прикладываю их к лицу брата, закрывая ему глаза.       — Чувствуешь? Тепло. Это что-то вроде вьетнамского массажа, кажется, Кассия показала.       Джено опускает мои руки.       — Я в порядке, Сес. Правда.       Проект хорош, но на то, чтобы достаточно консервативные заказчики приняли и уяснили все «почему» и «зачем» уходит больше трех часов терпеливых и наглядных объяснений.       — Уффф, — выдыхает Джено, когда заказчики, подписав акт выполненных работ и акт согласования проекта, покидают офис. Винче растекается по креслу, неразборчивым, но красноречивым бормотанием давая понять, что он думает о воображающих себя специалистами в архитектуре коммерческих застройщиках.       — Ну все, мальчики, вы — молодцы, и в награду за труды идете отсыпаться, — с пультом в руках я отключаю оборудование.       — Хорошая мысль, кстати, — зевает Винче.       — Нуждающаяся в немедленном воплощении, — возвращаю на поднос полупустые стаканы. — И на завтра я всем нам даю выходной. На правах главной в офисе по охране труда.       — Может, и правда, устроить «пустой день»?       — Я «за», — кивает брат.       — Значит, единогласно, — я подхватываю поднос и уношу в приемную. Винче выходит следом, забирает из кабинета свой рюкзак и махнув рукой на прощание, отправляется домой. Я возвращаюсь в комнату для переговоров протереть стол, и застаю Джено задумчиво уставившимся на его гладкую поверхность.       — Езжай отсыпайся. Я сегодня у родителей.       — Мне еще подарок тебе надо успеть найти до послезавтра, — поднимает брат голову. — Выбрала?       — Выбрала. И искать ничего не придется, можешь спокойно ехать спать.       — Так что тебе подарить? — не унимается Джено.       Я ничего не придумала вообще-то, но гонять его, уставшего, в поисках подарка мне не хочется, поэтому озвучиваю спонтанно пришедшую в голову идею.       — Подари мне день.       — В смысле?       — Подари мне день своей жизни.       — Это как? — удивляется брат.       — День твоей жизни от рассвета до полуночи.       — И что я должен буду делать это время? — уяснив суть, Джено сразу переходит к конкретике.       — Все, что угодно мне.       — Ого.       На его удивление я отвечаю поднятой бровью. Ведь предупреждала, что он рискует. Так что выбор теперь за ним, и Джено сам на него напросился. Впрочем, мой брат не из тех, кто легко отступается перед вызовом.       — Когда?       — Заедешь за мной в шесть утра. На мотоцикле, — ставлю я точку в разговоре.