Обелиск нашей любви

      После того разговора почти каждый вечер, закончив с делами в приюте, я встречаюсь с Элией. Мы гуляем, болтаем, ужинаем, и однажды это естественно и закономерно заканчивается постелью. «Секс на восемь балов по шкале Джесс, не меньше», — хихикаю я уже по дороге домой, в лифте.       Следующий вечер мы проводим в квартире у Элии, и я готовлю «пасту алла дженовезе». Хозяин квартиры сидит рядом в бежевой футболке, неожиданно по-домашнему уютный и при этом все равно стильный, и смотрит на меня голодным взглядом. Голодным во всех смыслах.       После ужина мы смотрим сначала «Рыцаря пустыни» с Луизой Феридой и Освальдо Валенти*, а затем, после романтического перерыва, уже в кровати — байопик «Бешеная кровь» с Моникой Белуччи и Лукой Дзингаретти**. Свидание получается не только страстным и вкусным, но и культурологически насыщенным. Правда потом, чтобы добраться домой, мне приходится вызывать такси.       Утром Элиа присылает сообщение о том, что я прекрасно готовлю и что он желает мне хорошего дня и уже скучает. Я отвечаю, что в следующий раз готовить будет он. И что тоже скучаю.       Чинция сдержала обещание — она прислала в бюро свою новую коллегу Джулию. Якобы передать старые игрушки Марианджелы для приюта, но на самом деле познакомить Джулию с Джено и Винче. Прислала в очень неудобный момент — японцы, с которыми мы очень долго списывались, наконец-то приехали.       — У нас тут небольшой дурдом и совещание. Извини, — улыбаюсь я ей.       — Бывает, — улыбается она. — От чашечки кофе не откажусь.       Толстокожая. Или очень целеустремленная. Завариваю кофе дважды. Первую партию отношу в комнату для конференций — Джулия порывается мне помочь, но я отвечаю, что справлюсь. Девушка очень целеустремленная. Даже слишком. Вторую партию кофе варю нам с ней и подоспевшему на перерыв с китайской лапшой Сандро.       Джулия оживляется в присутствии мужчины, хотя не могу сказать, что она была сильно тихой до этого. Девушка стройная, и видно, что спортивная — движения у нее упругие, легкие. Ухоженная. На голове шапка завитых шоколадных локонов, осветленных к концам до медового оттенка, в ушах крупные серьги-кольца, легкий умелый макияж смягчает крупноватые черты лица. Судя по выговору, похожему на лигурийский, с севера. Генуя, как выясняется из разговора. Большая конкуренция на рынке труда, и когда ей предложили перевод в Неаполь, решила рискнуть.       Она расспрашивает Сандро об уровне городской преступности и безопасности жизни в отдельных районах Неаполя, сетуя, что пока не успела найти подходящее жилье. Сандро сообщает ей, что я тоже ищу жилье для съема и соквартирницу и советует попробовать поискать вместе.       Ее слишком много. Даже в эти полчаса, что мы знакомы. Я не готова к такому соседству. Судя по реакции Джулии, она тоже. И вообще, мне кажется, она ищет себе соседа по квартире мужского пола. И уже откровенно кокетничает с Сандро.       Я качаю головой и скашиваю глаза на обручальное кольцо на руке Сандро, сигнализируя: «Он занят. Нет». Джулия слегка разочарована, это видно, но из ситуации она выходит достойно, с улыбкой, в которой настроение неуловимо меняется с игривого на дружеское.       От Джено приходит сообщение с просьбой заказать обед на семерых прямо в офис.       Ожидаемо, учитывая то, с каким интересом идет обсуждение в комнате для конференций. Довожу информацию до сведения Джулии. Похоже, сегодня не ее день, и она это признает.       — Ладно, я побежала. Если вдруг будут какие-то квартирные варианты — дай знать. Чао!       Мы расцеловываемся в обе щеки на прощание, и с сожалением взглянув на Сандро, Джулия исчезает. Вряд ли Чинция рассчитывала на такой эффект. И вряд ли Барб поблагодарит ее за такую «медвежью услугу».       Японцы оказываются пунктуальными не только в том, что касается начала переговоров, но и в том, что касается их окончания, за что я им искренне благодарна, ибо, честно говоря, уже не надеялась сегодня попасть вовремя домой или в приют. А так мы закрываемся всего на пятнадцать минут позже, и я прошу брата отвезти меня сразу в приют.       — Знаешь, будь Сандра чуть решительнее, они могли бы стать с Винче прекрасной парой, — делюсь неожиданно пришедшей в голову мыслью.       — С чего ты взяла? — спрашивает Джено. На лице у него при этом выражение, которое можно определить как «ох уж эта женская страсть к сводничеству».       — У них много общего. Спокойный характер, тяга к уединению…       — Ты исходишь из сходства, а чаще притягиваются противоположности.       В самом деле… Интересно, каким должен быть моя противоположность? Уверенным в себе, точно знающим, чего хочет, увлеченным своей профессией, полностью контролирующим свои чувства? Похожим на Элию… или нет?       — Это из личного опыта наблюдение? — спрашиваю, поправляя зеркальце заднего вида.       Джено бросает на меня короткий взгляд и возвращает свое внимание к дороге.       — В том числе.       — Ну и когда ты меня познакомишь со своей девушкой-противоположностью?       — Когда у меня появится девушка.       — То есть та, что сейчас, не считается?       Джено смотрит на меня взглядом, означающим: «ты же знаешь, что я имею в виду». Знаю, конечно. Но не считаю справедливым, что он знакомит семью с девушкой только, когда все уже серьезно, а от меня требует, чтобы я знакомила их с Липе со всеми своими парнями чуть ли не в первую неделю знакомства. Кстати…       — Есть один парень… кажется, он нравится мне по-настоящему. Думаю, не пора ли вас познакомить.       — Что останавливает? — иронично интересуется Джено.       — Сомнения. В себе, в нем, и главным образом в том, как вы с Липе отреагируете.       Я действительно уже думала об этом и действительно не уверена, что уже пора, хотя наши с Элией отношения и развиваются довольно быстрыми темпами. Мой намек на чрезмерный братский контроль Джено пропускает мимо ушей и задает новый вопрос:       — Как его зовут?       — Элиа.       — Чем занимается?       — Лингвист. Он, правда, хороший, вот увидишь.       Зря я это добавила, звучит так, будто я заранее оправдываюсь и оправдываю Элию.       — Пока что я вижу, что он везучий сукин сын, — усмехается Джено. — Так когда ты нас познакомишь?       — Как-нибудь потом.       Не стоило затрагивать эту тему. Теперь Джено в курсе и будет интересоваться этим постоянно. И скажет Липе. Черт! Умею я создать проблему на ровном месте.       — Ладно, как хочешь.       Брат считывает мое настроение и произносит свое «как хочешь» легко и примирительно, будто действительно не собирается настаивать.       Мы стоим в пробке на выезде из города, и дикая загазованность вокруг не позволяет даже открыть окно. Я опаздываю, Аннализа наверняка уже нервничает.       — Ну что там с японцами? — меняю тему.       — Хороший проект. Экологичный и технологически сложный.       Ясно, вызов принят. То, что две компании помешанных нашли друг друга, я поняла еще в обед, который они съели, не отрываясь от обсуждения каких-то платформ. Мне немного обидно и завидно, что я не принадлежу к числу людей, умеющих так загораться идеей.       — А я сходила к психологу по профориентации, и она посоветовала мне заняться дизайном интерьеров.       — Хочешь попробовать? У меня есть пара подходящих программ для новичков.       Я пожимаю плечами.       — Не сказать, что твоя реакция демонстрирует заинтересованность, — замечает брат перед тем, как слегка продвинуть машину вперед.       — Не знаю. Мне не интересно делать то, что нужно только мне самой, понимаешь? И в то же время я не хочу делать что-то, целиком отражающее вкусы чужих людей. Мне кажется, я не совпаду с ними никогда. Наверное, поэтому я никак не могу найти себе занятие по душе.       Говорю и чувствую себя капризной принцессой, которой все не так.       — А приют? Мне кажется, то, что ты делаешь там, вполне тебе по душе.       — Да, но это не работа… — возражаю я.       — Потому что у тебя диплом искусствоведа, а не ветеринара?       Пробка, наконец, сдвигается, и машина начинает набирать скорость.       — Не только поэтому, просто это несерьёзно как-то…       — Это Луиза тебе сказала или сама додумалась?       Сложный вопрос, у меня нет на него ответа. Он вызывает раздражение, и я отвечаю жестче, чем хотела бы:       — Я делаю это не за деньги и не ради денег, вот почему.       — Вот именно, — Джено кивает, будто именно это желал услышать. — То, что тебе хочется делать не ради денег, а просто потому, что ты не можешь иначе, и есть призвание. Ты сама мне говорила, что твоё призвание — любовь и забота, разве нет?       — Да, но… Это не профессия.       — Мать Тереза — тоже не профессия.       — Думаешь, мне стоит податься в монахини? — шучу, не зная, как иначе отреагировать на слова брата.       Он обгоняет грузовик и съезжает с шоссе на повороте, ведущем к приюту.       — Сес, это не меньше, чем профессия. И этому невозможно научиться, — отвечает Джено, когда я уже не жду ответа на свой риторический в общем-то вопрос.       — Ух, ты… Спасибо. — Улыбка сама раздвигает губы, а за спиной начинают подрагивать невидимые крылья.       — Пожалуйста. — Рыжие искорки в зеленых глазах кажутся ярче в закатном солнце, и мне в них чудится чуть насмешливое довольство.       — Ты же знаешь, что я тебя люблю? Очень-очень, — мелкими частыми поцелуями я целую Джено в щеку, он отбивается.       — Сес, я серьёзно…       — Я тоже. Это же моё призвание…       — Иди уже… к своему призванию.       Выскочив у калитки приюта, я машу ему на прощанье, и на развороте машины успеваю заметить, что Джено улыбается.       С крыльями за спиной я порхаю по приюту. Интересно, а есть профессия психолога для животных? У них же тоже, как и у людей, совершенно разная реакция на травму, совершенно разные характеры. Вот, например, Одуванчик — настоящий фюрер по характеру, сам ослепительно белый, ненавидит черных котов, все время дерется, царапается и кусается, причиняет боль другим, когда самому больно. Из-за этого его сложно перевязывать и приходится надевать перчатки. Коко — черно-белая кошечка со стильной, напоминающей смокинг с белоснежной манишкой и перчатками расцветкой, так до конца и не оправилась от жизни на улице несмотря на то, что живет в приюте уже три года. Она очень робкая и прячется от малейшего шума, и даже ластится всегда украдкой, осторожно, и только к знакомым, проверенным людям. А полосатый Пират остался безоглядно ласковым и доверчивым, хотя какие-то нелюди и лишили его в детстве одного глаза. Он никогда не обижается и всегда готов потереться об ногу и помурчать. И поделиться с другими содержимым своей миски, в отличие от Толстуна, привыкшего подворовывать у других и драться за еду.       И сам процесс того, как забитое, полное пережитого ужаса существо медленно отходит, учится доверять, хорошеет на глазах… Мне кажется, это самое чудесное, что может быть. Некрасивых животных нет, как и некрасивых людей. Некрасивыми и тех, и других делают болезнь, страх, несчастье. У Толстуна после того, как он попал в приют, лапы не стали ровнее или длиннее, он все такой же несуразно тумбочкообразный. Но у него исчезли проплешины и залысины, вызванные заражением подкожным клещом, ему зашили гниющий шрам через всю морду, оставленный чьим-то длинным когтем, все это обросло жирком, шерсть залоснилась, взгляд стал спокойный, уверенный. И это совсем другой кот теперь, вальяжный и счастливый. Привычка подворовывать у него, правда, так и осталась, но никто ведь не идеален на все сто?       Чипо, которого мы выхаживали дома, был очень терпеливым, он понимал, что мы пытаемся ему помочь, молча позволял обрабатывать раны и благодарно проводил по руке языком после перевязки. И долго не решался наглеть, залезать на постель или требовать прогулки, зажав поводок в зубах. Сейчас, глядя, как он носится по парку или клянчит у отца бифштекс, я уже с трудом могу себе представить, что когда-то Чипо был таким робким.       Это то, что мне по-настоящему важно. Это то, что делают любовь и забота. Это то, что дается мне без усилий, так же естественно, как дышать.