Песни, звезды и сны.

Оллария, 1 год Круга Ветра Снится морю гроза, мягким травам роса. Снятся вольному ветру крылья и паруса. И лишь мне не уснуть, я сегодня в плену Горько-сладких воспоминаний, вернувших мне эту весну. Серебристые буки не затронули бури, пронесшиеся над столицей Талига. Недобрые, пришедшие сюда, разорили лишь храм, им не было дела до деревьев и цветов. Старый Парк мог вынести четырежды четыре беды и остаться собой. Ах, если бы люди могли стать подобны его могучим деревьям! Мэллит брела сквозь капель, солнце и перечеркнувшие запущенную дорожку тени. Блистательный Робер обвенчался в великом храме с женщиной, подобной цветущей розе. Мэллит слышала недобрые и злые слова, сказанные в спину названной Марианной, но сказавшим застилали глаза злоба и зависть. Не было корысти в словах и клятвах прекрасной. Счастлив тот, на кого обращены подобные взгляды. И названный Робером будет счастлив… …А названный Луитджи счастлив не будет. Фельпский гость уехал в свой далекий город, увозя в сердце двойную тоску и память о звездных танцах. Уехал, чтобы жениться на чужой принцессе. Не дано было ничтожной зажечь огонь, сметающий все преграды. Её называют спасительницей города, но разве разбитое сердце можно склеить славой и похвалой?! - Вот куда ты забралась! Ну что ж, бельчонку в парке самое место… На щеку тревожно вскинувшей голову Мэллит упала капелька. Она не заметила, как вышла на пересечение дорожек, а там её поджидал названный Ротгером. Тот, кто слышит песни ветра, тот, кого хранят радующиеся, тот, кого не приковать к своей руке свадебным браслетом. - Плачешь? Обидел кто? – из черных глаз исчезает смех, у губ появляется жесткая складочка. Назови Мэллит имя, и носящему его не поможет ни одна молитва. Но те, чьи имена она может назвать, уже неподвластны земному суду. - Нич… не стоит беспокоиться, - она до сих пор в задумчивости или растерянности сбивается на гоганскую речь. – Это не слезы, это всего лишь капель… Словно в подтверждение, очередной порыв ветра сбрасывает гроздь капель на рукав моряка. Блистательный смотрит на темные отметины по ткани, приподняв брови – и снова улыбается. Его улыбка – песня, в его глазах – свет… - Тогда не стоит гулять по такому мокрому парку, - рука Мэллит оказывается в его руке, её ведут под дорожке. Но этой веселой и легкой силе не хочется сопротивляться. – Растаявший снег – не морская соль, в нем мокнуть скучно. - Блист… господин Вальдес не скажет... мне, почему вы так меня называете? – в речи смешавшейся Мэллит перепутались все слова и обращения. Неудивительно, что Ротгер переспросил: - Как? - Бельчонком… - Ну, это же совсем просто! Рыженькая, маленькая, пугливая. Пушистая. Бельчонок и есть, - он неожиданно останавливается, показывает рукой куда-то вверх, на дерево. – Вон, как тот! На ветке бука, и правда, сидел рыжий зверек. Сидел, смотрел на людей доверчиво и бесстрашно, но вниз не спускался. - Знал бы, что они сюда вернулись, захватил бы орехов. Их раньше с рук кормили… Мэллит старательно смотрела на белку. Очень старательно – чтобы саму себя не чувствовать маленьким зверьком, замершим под сильной и доброй рукой. - Слушай, твое величество, а личный вопрос можно?.. - Можно, если ты по-прежнему будешь называть меня по имени. - Король с аллергией на титул? – восхитился Вальдес. – Мне это нравится! Король с аллергией на титул, женившийся на куртизанке, вице-адмирал, сидящий на столе в королевском кабинете (болтая ногами, при этом) – мир, определенно, сошел с ума. Робер до сих пор плохо представлял, как в этом сбесившемся мире жить, но жить было надо. Жаль, что Ротгер уезжает обратно, в свой Хексберг, в компании с ним в Олларии было не так тоскливо. Впрочем, тосковать и скучать его величеству Роберу I Эпинэ в ближайшее время будет некогда. И все же жаль… второго такого попробуй найди. Вспомнить хотя бы момент, когда они спасли все-таки город – и как Ротгер Робера отпаивал после кэнналийским. После той пьянки, то ли праздника, то ли поминок, они на «ты» и перешли. - Значит, вопрос… Робер, твоя гоганни хоть когда-нибудь смеется? - Мэллит?! - Мэллит, Мэллит, кто же ещё. Как она улыбается, я видел, но она же не смеется, никогда! Это простительно пленному адмиралу, но не молоденькой девушке… Вот так вопрос. К чести Робера, закаленного политикой, с изумлением он справился быстро и ответ вспомнил. - Она в Сакаци любила качели… - Качели, значит, - Вальдес любовно протер изумруд в перстне. – Запомним! Хексберг, 1 год круга Ветра Километры некошеных трав, Разгорается пламя костра, Наполняются мёдом соты, льётся вино через край. И вплетаются нити дорог В ожерелье бессонных ночей – Лишь затем, чтобы мне однажды уснуть на твоём плече. Ворвавшийся в гостиную Ротгер оборвал на полуслове очередные рассуждения Юлианны о режиме дня, новых тканях и потенциальных женихах. Мэллит, покорно слушавшая эту лекцию, робко улыбнулась – получив в ответ улыбку вице-адмирала, да такую, что и нахмурившаяся было тетушка оттаяла. - Моя драгоценная тетушка, я вынужден похитить вашу милую собеседницу! - Ротгер, что ещё ты придумал? – Юлиана пытается осуждать, но у самой уголки губ подрагивают. - Сюрприз, - племянник делает большие глаза. Мэллит, решившись, встает и подает руку. Её подхватывает и несет куда-то в звездную круговерть – она сейчас готова бежать за Вальдесом куда угодно, доверяя и зная, что впереди будет только радость. Потом это чувство пройдет, но это будет потом! Ведут её недалеко. В маленький сад, под ясень – теперь с одной вершиной, скол на месте второй потемнел и высох – туда, где на ранее пустом месте стоит… стоят… - Вот! – гордо демонстрирует Ротгер свою задумку. – Не знаю, похожи ли эти качели на алатские, но… Мэллит, тебе не нравится? Мэллит не могла сказать, нравится ли ей. Это были совсем другие качели – не лодочка в лентах, в которой могут поместиться двое, а небольшое сиденья для одного человека. Но это были качели! …Ветер обнимает, когда летишь вверх. Тело кажется совсем-совсем невесомым, когда доска несется вниз. Вверх-вниз, вверх-вниз… Робер стоит рядом, грустно глядя вдаль, где за горами осталась его родная Эпинэ. Великолепная Матильда перешучивается с доезжачими где-то в соседнем дворе. Альдо и Дикон катаются по горам – она ещё верит, что любит и любима, Дик ещё страдает, предав эра. А Удо Борн только собирается на осеннюю охоту… Как давно. Как светло. Как беспечно! И все живы, и она – счастлива… была… - Мне… очень нравится, - сквозь память улыбается Мэллит. – И я... очень вам благодарна. Вы поможете мне? Кажется, в этот раз ей удалось все сказать правильно. - Конечно! Прошу… Вверх-вниз, вверх-вниз… пляшет перед глазами ясень с едва начавшей распускаться листвой, пляшет колдовская гора, кружится светло колдовское небо, играет ветер. Ветер и полет, полет и радость… радость?! Черноволосый, темноглазый мужчина рядом – не грустит, а смеется. Смейся и ты! Позади зима, позади горечь, ошибки и потери, впереди лишь весна и свет. Ветер и звезды, солнце и песня, радость грядущей весны… Шорох смятых страниц, Океан без границ, Твоё сердце внутри, чувствую каждый удар. Тихий шёпот и крик, Интонации ритм, Я хочу, чтоб так было всегда. - Ротгер, твоя беспечность переходит всякие границы! - Да неужели, тетушка?! – в черных, южных глазищах такая безмятежность и искреннее недоумение, которые способны обмануть лишь плохо знакомых с Ротгером Вальдесом людей. - Да-да, беспечность и безответственность, переходящие в жестокость! – Юлианна была твердо намерена довести дело до конца. – Подумай о бедной девочке, а не только о своих желаниях, она с каждым днем влюбляется в тебя все больше, а ты! Зная твое отношение к женитьбе, ты и не подумаешь предложить ей браслет. А ей столько раз разбивали сердце! - Тетушка, послушайте… - И слушать ничего не желаю. При первой возможности мы уедем к Курту, там достаточно достойных молодых людей, у которых не… не свистит ветер в голове! Я обязана о ней позаботиться! «Карьярра!» - взбешенный до крайности Вальдес вылетел из дома. На гору, к девочкам, к вольным ветрам – они-то не будут читать ему нотаций! Кошка-судьба в лице кесарии Дриксен уже отобрала у него друга… Конечно, теперь, после заключения мира, можно писать письма. Чем Олаф и занимается с истинно варитской пунктуальностью, и он, Ротгер, даже ему отвечает. Дожили – Бешеный, и пишет письма… А теперь та же судьба в лице тетушки хочет отобрать у него женщину! Да никогда… Вальдес отпускал или уходил сам, но не мог смириться, что у него что-то отбирают. Тем более, того… ту, к которой он успел привязаться… «Эй, девочки-подружки, хоть вы посоветуйте, что ли…» Эвро просияла ему навстречу золотистыми глазами и тут же смутилась, опустив рыжую головку. Вот тебе и ответ, вице-адмирал Талига… Время остановилось Между сказкой и былью. Я стою на холодных плитах, покрытых звёздною пылью. Мост над туманным заливом, Чувство до боли знакомо, Закрываю глаза и снова падаю в невесомость… Правнуки Кабиоховы по-другому поют и иначе говорят о любви, их слова свивают пестрый узор, а не ложатся холодной чеканкой строк. Но Мэллит нравились стихи и песни, которые она услышала за стенами родного дома. Здесь же, в Хексберг, стихи оказались тем единственным, что уводило душу от края бездны. Отдаляло память и боль. Сегодня она пряталась в библиотеке не от прошлого, а от будущего, которое вновь сулило ей дорогу. Как бы хотела Мэллит остаться здесь. Навсегда! Но хозяин, приманивший на орехи бельчонка, не пожелает закрыть на ключ дверцу… - Мэллит? Я не помешаю? - Вы... не можете мне помешать… - шепчет она в ответ, кляня себя за то, что не осмеливается поднять глаза. Им так мало осталось быть вместе! Посмотри же в лицо своей несбывшейся мечте… ещё одной несбывшейся мечте… - Мэллит, - и замолчал, глядя куда-то в окно, – моя бесценная тетушка хочет тебя увезти. Я не хочу, чтобы ты уезжала… но решать, в конце концов, только тебе. - Мне? И ответом ложится на разворот книги золотой браслет кэнналийского плетения. - Если захочешь, оставайся. Навсегда… Холодам вопреки Оживают ростки, Прибывает луна. И плывут мечты сквозь года, Сквозь морские приливы, Сквозь апрельские ливни… Я хочу, чтоб так было всегда.