Семейные узы

В этом году день Дурина выдался особенно холодным и мрачным. Небо вдоль и поперек было затянуто черными грозовыми тучами, несущими лишь тоску всем своим видом, всей своей маской тревоги и равнодушия. Казалось, настроение неба передалось и природе. Молчаливо, пусто замерли деревья, давно скинувшие свои прозябшие листья — ни одного напоминания о некогда богатом выборе осенних красок не осталось на их голых ветках. Пожелтевшая трава давно растеряла ту пышность, с которой встречала осень. Фермеры скосили ее, собрали в высокие, большие кучи сена, чтобы в морозные дни кормить скот. Все подготовились к наступлению зимы: утеплили дома, затопили печи, привозили из обширных синегорских лесов дрова, а возвращаясь, рассказывали, с какой тоской лесная природа встречает ледяную гостью-зиму. Сырая земля подверглась в уныние. Казалось, будто в Синих горах не было никого, на ком бы не отразилось гнетущее молчание лесов. По своей природе гномы — довольно веселый народ, любящий заводные песни и потешные танцы, крепкий эль и ладные шутки, но сейчас им было не до веселья. Все реже на лицах гномов начали появляться улыбки, а двери стали чаще закрываться от наступающих холодов. Они отнюдь не замедляли пришествие. Пару раз в ноябре выпадал легкий белый снег, быстро тая, но оставляя в сердце каждого дымку задумчивости. Даже самые независимые весельчаки поникли, устремив свой взор ввысь, думая о том, на что раньше не обращали внимания, перестав рассказывать шутки. Не сказать бы, что это хорошо, когда кто-нибудь поддается влиянию тоски, ведь уныние — штука страшная, однако у каждого гнома теперь появилось время подумать о более глубоких вещах, возвышенных и, несомненно, вечных. Всегда мрачный Торин стал еще более молчалив, впрочем, его нельзя было в этом упрекнуть — слишком много горестей повидал он на своем веку, слишком большая ответственность легла на его плечи за жизнь своего народа. Сердце его еще хранило воспоминания о тех былых днях расцвета великого подгорного королевства Эребор, тех славных временах, когда гномы жили припеваючи и не ведали страха остаться голодными на зиму. Правда, его народ и теперь не нуждался почти ни в чем, золота и серебра было достаточно, чтобы прокормиться и прокормить семью. Но, разумеется, мысли короля были наполнены тщательно скрываемой ото всех горечью, ибо Одинокая гора, где он родился, где прошли годы его юности, была для него домом. Ничто не может удержать свободную душу, которая рвется в родные края! Торин часто смотрел на восходящее солнце и любовался то пламенно-багровым, словно огненное зарево, то розовато-лиловым, расстилающимся по небу нежной пеленой, рассветом. Солнце указывало Торину путь на Восток, туда, где из-под недр земли высочится мрачная Гора. Он втайне сокрушался при мысли, что Эребор давно замер в молчании: не гремели королевские колокола, запылились древние доспехи в сокровищницах, и разящие врага клинки, боевые топоры и молоты покрылись серебристой пылью запустения. И единственным звуком в немой тишине было дыхание спящего на золоте дракона да постукивание редких дятлов по горным камням и скалам. Ненависть к Смаугу воспылала в сердце Торина, когда перед ним, молодым принцем, раскинулась картина унылой пустоши рядом с Эребором. На ее месте должен был находиться небольшой, но богатый город Дейл, а людям и гномам следовало устраивать ярмарки и веселиться. «Это же неправильно… — пораженно думал Торин, глядя на груду пепла, оставшегося после городской колокольни. — Так не должно быть. Просто все мы спим. Все это — сон, глупое, ничего не значимое видение, от которого можно проснуться…». Жаль, что сожженный город не был кошмарным сном. Да и города больше не было, только обломки домов горели ненасытным, яростным пламенем, которое, к сожалению, некому было тушить. Тяжелое безмолвие накрыло Эребор и его окрестности, и каменная пустошь была всем, что осталось от великого королевства. Правда, был еще маленький Озерный город, расположенный на острове, но он тоже понес большие потери, и люди беспорядочно метались туда-сюда, рыдали, сжимали в объятьях утраченных навеки, а небеса дрожали от отчаянных криков о помощи. Вот тогда Торин и узнал, что значит быть ответственным за другие жизни, когда ему поручили позаботиться о своем будущем народе. Он узнал, что значит не иметь права на ошибку и проявление слабости. Он повел за собою толпы народа, голодного, замерзшего, потерявшего все и всех, но так преданно готового следовать за ним. На далеком, ужасно далеком от Эребора Западе, после долгих и усердных стараний молодого принца, его избрали королем Синих гор. Он давно перестал быть беззаботным наследником престола, не знающим жизни в походах и битвах. Слишком много горя он видел в глазах своих сородичей, слишком много страданий испытали они все, чтобы жить хорошо и не бояться холодных зим. Но Торин был уверен в своих силах, справедлив, честен и прям, достойно держался в случае несчастного происшествия. Он был хорошим королем, правителем, о котором можно было лишь мечтать. Он был терпелив, непроницаем, и только те, кто достаточно хорошо знали его, могли рассказать о нем большее. Торин мог показаться холодным и ожесточенным, когда обращался к кому-либо, но то была его обычная манера поведения — говорил он четко и коротко, отдавал приказы ясно. Торин замкнулся в себе, в своих мыслях, раздумьях, возможно, мечтах, скрывая свои чувства за глухой каменной стеной. Он просто похоронил их глубоко в душе, и никому не удавалось понять, что он испытывает на самом деле. Однако было и то, что временами могло вызвать на губах короля едва заметную усмешку. Торин не был одинок, у него имелась семья: любящая сестра и маленькие непоседливые племянники. О, он считал Дис лучом солнца, проникающим за занавес монотонных серых дней его жизни, хоть никогда и никому не рассказывал об этом, ибо откровенничать было не в его духе. Он привык доказывать что-либо делом, а не словами, потому, едва сыновья его сестры подросли, предложил ей самой поселиться в его замке и растить мальчишек без забот и хлопот. К легкому удивлению Торина, Дис отказалась, сказав, что не хочет избаловать сыновей роскошью в то время, когда другие живут небогато. «Воспитывать истинных наследников можно и не в великолепии богато убранных замков…» — с ее словами Торин согласился, но все же дом, где она жила, выделялся просторностью и изысканностью мебели. С Фили и Кили отношения у Торина складывались не очень хорошо и не очень плохо, скорее сносно. Не то что бы Дубощит не любил племянников, наоборот, все, что он делал, было ради них, однако он почти не видел мальчишек, днями напролет пропадая в Чертогах Торина. А если ему и удавалось освободиться от работы пораньше (что случалось весьма редко) и навестить сестру, с ее старшим сыном он сухо здоровался, задавал ему пару вопросов насчет успехов в учебе и до конца дня не замечал его. Вряд ли Торину не нравилось поведение Фили или тот его чем-то огорчал. Просто, наверное, в его жизни и общении огромное значение имела непроницаемость — он руководствовался ею, повторяя, что народу не нужны неправильные решения, принятые королем слишком поспешно и в пылу гнева или страха. Для каждого оставалось загадкой, что на самом деле скрывалось за обычной маской мрачности. Его учили, что король должен быть хладнокровен и расчетлив, чтобы избыток чувств не помешал ему издать справедливый закон. Так как он помнил, что его считают примером и смотрят на него, пытаясь подражать (да, он был способен трезво оценивать ситуацию, не преуменьшая и не преувеличивая), он не думал над тем, чтобы скинуть образ грозного правителя и повозиться с племянниками. Может быть, излишняя для Фили и Кили, но повседневная для него холодность в голосе заставляла мальчишек отодвигаться на дальний край стола и жаться друг к дружке. Да, они восхищались им и его рассказам об очередной стычке с орками, но то было робкое восхищение, какое можно испытать, взглянув на нечто вечное, гордое, великое… Да, Торин был для них и королем, и воином, и примером, но ощущения того, что он их родной дядя, у гномят пока не возникло. В этот холодный осенний день Торин все же выкроил свободное время и решил проведать сестру. Он сидел за дубовым, поистине огромным письменным столом у себя в кабинете и, сосредоточенно нахмурив брови, дочитывал последние строчки свитка. Наконец он вздохнул, обмакнул изящное гусиное перо в чернильницу и расписался в уголке пергамента. Подпись у него была длинная, уверенная, а буквы, напротив — небольшие и угловатые. С удовлетворением подумав, что с королевскими указами и прочими делами на сегодня покончено, Торин оставил письменные принадлежности на столе, вручил подписанную бумагу первому попавшемуся писцу и взглянул на часы. Два часа дня. Ему можно идти к дому, где живет Дис, пешком. Всего лишь четверть часа ходу, если не останавливаться. Один раз он поехал к сестре на пони, оставил его в стойле и сел за стол, ничего не ожидая и сосредоточившись на рассказе Дис. Затем послышался топот на лестнице, и в прихожей промелькнуло что-то светлое. Торин прислушался, потом вскочил из-за стола и уже буквально на пороге поймал за шкирку четырехлетнего Фили, который каким-то образом умудрился открыть дверь и высунуть нос на улицу. На все вопросы дяди, что ему там понадобилось, Фили всхлипывал и бормотал что-то про «посмотлеть на холосую лосадку, нисего более». Торин, естественно, сурово нахмурился и объяснил, что маленьким нельзя ходить на улицу одним, да еще зимой, да еще без верхней одежды, но Фили поднял такой рев, что решением Дубощита было немедленно отвести его в комнату и запереть там, чтобы он обдумал свое поведение. Вышло хуже. Годовалый малыш Кили, весело возившийся с игрушками минуту назад, со смесью изумления и ужаса во все глаза глядел на рыдающего брата, потом морщился, готовясь тоже заплакать, со слезами открывал рот, и его крик был настолько… Нет, в этот раз Торин точно пойдет пешком. Он вышел из замка и направился в сторону дома Дис, не оглядываясь и торопливо шагая вперед. На сырой земле лежали тусклые темно-бордовые, сваленные в безжизненные мокрые кучи, листья, опавшие с деревьев. Дорога шла под уклон, и осенний задумчивый ветер медленно, неопределенно катил по ней одинокие листики, которые остались сухими после дождя. Затем ветер поднимался выше, покачивая оголенные ветви, растворяясь в молчаливом небе, тонущем в вечности, словно корабль в море, опускаясь новыми порывами на землю и окутывая прощальной дымкой мир вокруг. И вправду, вскоре все стихло; ветра слышно не стало, и без него природа неподвижно застыла. Торин остановился, окинул глубоким взглядом мертвую красоту. Куда бы он ни смотрел, везде царила печаль. — Не ожидал я встретить вас здесь, мой король, — послышался дружелюбный, правда, чуть насмешливый бас совсем рядом. Торин усмехнулся, уже заранее зная, кто стоит у него за спиной. Все же повернувшись, он пожал протянутую ему руку. — Почему не на посту? Разве был приказ покидать Чертоги? — Я как раз туда, — пожал плечами Двалин. — Откуда? — Навещал Дис. Она попросила подточить им ножи, вот я и ходил. Немного уязвленный тем, что сестра попросила помочь не его, а Двалина, пусть даже лучшего друга, Торин хмыкнул, но тут же сказал себе, что точить ножи — не королевское дело. — Кстати, племянники твои подросли, — произнес чернобородый гном. — Надеюсь, Фили научился нормально говорить? — спросил Торин, вспомнив «лосадку» племянника. — Фили-то научился, теперь поговорить — его любимое занятие. — С возрастом пройдет, — сухо ответил Дубощит. — Хорошо, если он так же охотно учиться читать и писать. А впрочем, для шестилетнего гноменка… Он погрузился в свои мысли, и Двалин вновь сказал: — Дис рассказывала, что с Кили дела обстоят похуже — он уже давно произнес первое слово, но с той поры молчит, будто воды в рот набрал. — Один болтает, другой молчит… — протянул Торин. — Повезло с племянниками, нечего сказать. — Кили привязался к брату, — поспешил добавить Двалин, — он ходит за Фили хвостом и повторяет его отдельные слова эхом. — Весьма любопытно. Только я боюсь, что у Кили нет личного мнения, поэтому он привыкнет повторять чужие слова и делать так, как другие, вырастет привязанным к старшему брату и зависимым от него во всем. — Думается мне, у трехлетнего парнишки еще не может быть личного мнения. — Это не имеет значения. А сейчас до встречи, друг, я спешу к Дис. Передай Балину, что я приеду дня через три — должен же у короля быть праздник наедине с семьей. — Ну, бывай. Торин зашел к золотых дел мастеру, чтобы забрать заранее изготовленное для сестры ожерелье. Оно было сделано из чистого серебра, и маленькие отполированные бриллианты были вставлены в небольшие углубления. Для племянников Торин купил по пути двух небольших деревянных лошадок, украшенных резьбой по бокам с изображением седла и уздечки. Вполне довольный покупками, король зашагал дальше, уже не задерживаясь и по дороге легко кивая гномам, поздравлявшим его с праздником. Дис жила совсем недалеко от Чертогов Торина, в небольшом, но уютном селении, где бок о бок обитали гномы и люди. Весной поселок расцветал пышностью трав и плодовых деревьев, смесью ароматов различных цветов, вроде гвоздик и тюльпанов, так что всем было понятно, почему цветочница и любительница домашнего уюта Дис выбрала именно это место. Вдобавок, вокруг ее дома рос дивный сад, за которым она очень тщательно ухаживала. Весною и летом это было видно по подстриженной свежей траве, а зимой — по убранному с ведущей к дому тропинке снегу. Вдоль тропинки росли ярко-желтые подсолнухи и изысканные красные розы: Дис любила использовать всевозможные контрасты, даже в посадке растений. Под окнами дома стояли деревянные лавочки, а неподалеку от них росли плодовые деревья — сливы, груши и яблони. Справа были грядки с огурцами, морковкой и помидорами, слева находился маленький синий пруд. Сам дом состоял из двух этажей, и к нему был пристроен сарай, в котором можно было найти все, что угодно, начиная незаметным ржавым гвоздиком и заканчивая настоящим боевым щитом — подарком Торину от отца на совершеннолетие. После пропажи Трайна Торин хранил щит как семейную реликвию, правда, не подозревал, что племянники частенько кривляются перед ним, как в зеркале, хоть и еще не понимают его предназначение. Однако сейчас перед Торином не раскинулась картина дивного ароматного сада. Поздняя осень отняла все краски, и сад выглядел жалостно, потерянно, может, отчасти скорбно. В немом молчании застыли деревья, а пруд почти замерз, цветы стояли сжавшись. Торин вздохнул и постучал в дверь. В его объятья сразу же бросилась сестра, всхлипывая и шепча что-то беззвучно, но радостно. Торин искренне удивился, ведь он не думал, что его приход вызовет столько чувств, потом ощутил себя виноватым за долгое отсутствие. Он сейчас же поклялся навещать Дис чаще и, может, даже стать чуточку приветливее к ее сыновьям. В конце концов, когда он в последний раз видел их? Два месяца назад? Может быть, три? О, а может, полгода? Они вместе прошли в дом, и он позволил сестре с напускной строгостью отправить его мыть руки, а затем увести себя на кухню. Там он вручил ей заказанное ожерелье и, когда первое впечатление немного утихло и она пообещала носить его только по праздникам и выходным дням, Торин прислонился спиной к стене и скрестил руки. — Как хорошо, что ты пришел, Торин! — радовалась Дис, суетясь у печи и расставляя на столе всевозможные блюда. — Что же ты молчишь, милый брат? Ох, Торин, ты что же, до сих пор стоишь? Садись, дорогой мой, садись. Рассказывай, как твоя работа. Ты очень устаешь, Торин? Хотя я знаю тебя, ты никогда не признаешься в этом, даже если ты на ногах будешь еле держаться, твоя рука все равно будет ставить подпись на всех этих королевских бумажках... Не правда ли, братец? Тебе мясо накладывать с подливой? А картошки сколько? Ой, что же ты не садишься? Присаживайся, прошу тебя. А вы, мальчики, уступите дяде место. Последние слова были обращены к Фили и Кили, которые неслышно допивали горячее молоко и с любопытством косились на Торина. Услышав матушку, они одновременно подскочили со стульев и отошли в сторону, но все это было проделано в полном молчании. — Вас не учили здороваться? — поинтересовался Торин, слегка нахмурившись. Мальчишки вздрогнули. Фили неуверенно открыл рот и, переглянувшись с братом, робко взглянул на дядю исподлобья: — Фили и Кили, к вашим услугам! — Услугам, — серьезно и честно подтвердил Кили, по-детски мило шепелявя. — Торин Дубощит, к вашим, — вздохнул Торин неодобрительно, но все же кивнул им легко и грациозно. Он сел за стол, не обращая на них внимания, и растворился в заботе любящей сестры. Дис изо всех сил старалась угодить ему, даже принялась печь его любимый рыбный пирог. Подливая брату в кубок вина, подвигая к нему поближе тарелку пирожков с капустой, она расспрашивала его о разнообразных вещах, и он охотно отвечал ей, рассказывая о военном положении королевства и о многом другом. Все время, пока он говорил, племянники бросали на него взгляды, полные неподдельного интереса, но стоило ему посмотреть в их сторону, как они тут же опускали глаза, а потом переглядывались друг с другом. Они снова уселись за стол, но к еде не притронулись, и Торину показалось это странным. Еще более странно было то, что Фили, как ему казалось, незаметно шептал младшему на ухо что-то такое, отчего тот шумно глотал ртом воздух, таращил глаза и хватался ладонями за лицо. В конце концов, Торин не выдержал. — Разве можно вести себя столь неподобающим образом, к тому же за столом? — строго спросил он. Фили, уже тянущийся к уху брата, вдруг замер, хлопнул ресницами, почесал голову, потом отскочил от Кили, как ошпаренный, чуть не свалившись со стула, мигом выпрямился и на одном дыхании выпалил: — Прости нас, дядя, мы больше не будем, пожалуйста, не сердись на нас, мы поняли свою ошибку и не допустим ее больше! — Не допустим, — согласился Кили, после чего два брата виновато уставились на Торина. Тот хмыкнул, думая, что в их годы никогда бы не позволил себе такого поведения, потом смерил обоих недоверчивым взглядом и спросил: — О чем вы шептались? Вопрос прозвучал, как приказ, и братья украдкой взглянули друг на дружку. Со стороны выглядело так, будто они советуются, стоит ли Торину знать об их секретах. Наконец, осознав, что от ответа не отвертеться, старший с готовностью потянул носом воздух, пожал плечами, взмахнул руками, неопределенно показывая выше своей головы. — Ты… ну… просто ты очень большой! — Большой! — пискнул Кили. Тут уже не выдержала Дис. Она хохотала так долго и заразительно, что и на лице Торина на мгновение сверкнуло некое подобие улыбки. Что ж, племянники не умеют врать, это радует — они бы точно покраснели. Однако, в самом деле, можно было подумать, что они видят его впервые в жизни! Раздумывая над тем, что он мог вправду показаться великаном гномятам, ведь старший едва достает ему до пояса, а младший чуть выше его колена, Торин обратился к Дис: — Как у Фили обстоят дела с учебой и изучением кхуздула? — На прошлой неделе у них было очередное занятие с Балином, — ответила она. — Фили делает большие успехи, правда, мне кажется, еще не совсем понимает, для чего ему учеба. — Нет, мама, мне нужно учиться, чтобы стать достойным наследником, — проговорил старший не задумываясь. — Наследником, — поддержал брата Кили, вцепившись ему в руку. Торин задумался, припоминая, говорил ли он когда-либо это Фили. Кажется, нет. А гноменок, решив, что дядино молчание является хорошим знаком для продолжения разговора, напрямую сказал: — А я уже умею немного писать! Могу показать, если хочешь. Не дожидаясь ответа, он стрелой помчался в свою комнату. Брат, конечно же, хоть и не так быстро, побежал за ним. Прошла минута, и вот уже Фили стоит перед Торином, подпрыгивая на месте от нетерпения, а Кили настойчиво протягивает дяде листок пергамента. Дубощит неторопливо и внимательно окинул взглядом строчки, больше похожие на каракули, чем на гномьи руны, но так старательно наведенные чернилами. — Оставляет желать лучшего, — сказал Торин открыто, ничего не тая от старшего племянника. — Я вижу, что ты старался, Фили, однако пока твоих стараний недостаточно, дабы добиться желанной цели. Фили понуро опустил голову, соображая, нужно ли ему убежать и расплакаться. Придя к выводу, что этого делать не стоит, он поблагодарил дядю, забрал у него листок и твердо решил стараться еще больше, чтобы в будущем Торин мог им гордиться. Потом он осознает, что дядя сказал ему правду, и оттого станет доверять ему даже больше, чем самому себе, зная, на кого можно положиться в трудную минуту и кто никогда не подведет и не будет, к примеру, сплетничать за спиной. А это, согласитесь, настоящее счастье: быть уверенным наверняка в том, что на свете есть гном, которому ты можешь довериться. Кроме матушки и брата, конечно. Зато малыша Кили так потрясло заявление Торина, что он несколько мгновений просто пораженно открывал и закрывал рот, отказываясь осознавать, что дяде не понравились руны его старшего брата. Младший, несмотря на столь малолетний возраст, привык защищать Фили, а также считать все его победы их общими достижениями, и поражения не были исключением, так как братья тоже делили их пополам. Но если в случае неудачи Кили более-менее мирился с этим и старался утешить брата, то сейчас он не готов был смиряться с ужасной несправедливостью, что произошла прямо на его глазах: Торин заявил, что руны Фили «оставляют желать лучшего»! Торин обидел его старшего брата! Он расплатится за это! Кили стиснул зубы и храбро посмотрел дяде в лицо, нахмурив брови так, что они вскоре начали чесаться. Он решил устрашить Торина взглядом, но, случайно заметив, что брат вовсе не выглядит обиженным, а, как и прежде, с восхищением смотрит на дядю, младший растерялся. Получается, Торин не обидел Фили, и он, Кили, напрасно приготовился проучить дядю? Мысль закрутилась в голове у гноменка настоящим вихрем, подвергая его самого в смятение. Чтобы удостовериться, не причудилось ли ему, он вновь покосился на старшего и понял, что все его планы рассыпались крахом: Фили, как ни в чем не бывало, взахлеб рассказывал о занятиях с Балином, а Торин, снова принявшись за еду, слушал его краем уха. Вздохнув, Кили подумал, что, по крайней мере, знает, что за брата точно не нужно вступаться. Внезапно малыш поставил себя на место старшего и принялся усиленно думать, что сделал бы с тем, кто осмелился бы заметить, что его руны написаны недостаточно хорошо. Несомненно, Кили бы сразу дал обидчику отпор, вызвав его на равный честный поединок, где-нибудь в поле, чтобы дома, деревья и камни не мешали сражаться, а остальные не отвлекали от битвы. О, гноменок уже представлял, как заносит свой тяжелый сверкающий меч вверх, обрушивает его на голову противника, но не убивает его, а просто сбивает с ног, потом, благородно наказав подняться с земли, делает взмах мечом и изгоняет его из родных краев навсегда. Его меч переливается под лучами белого солнца всеми цвета… О ужас! У Кили же нет меча! Младший чуть не задохнулся от этой горькой, неожиданной мысли. Все верно, меча у него нет, и не будет еще лет десять точно, до тех пор, пока мама не отпустит его на первую боевую тренировку. Но как это несправедливо! Даже Фили отец еще давно подарил легкий, чудесный, пусть и деревянный меч, а ему, Кили, взрослые приказали не трогать игрушку без спросу брата. Однако если старший брат и одолжит оружие, есть ли уверенность, что хрупкое дерево не разлетится на куски, соприкоснувшись с тяжелой сталью? Какое несчастье! Теперь Кили не сможет сразиться в честной битве. Он будет вынужден позорно бежать, и вслед ему будут слышаться крики, насмешки. Все будут показывать на него пальцем и твердить только одно: «Посмотрите, это же тот самый Кили, который убежал от сражения! Какой позор!». И он не сможет ничего возразить им, ведь они скажут правду, а добрые вести, как и дурные, очень быстро распространяются среди народа. Скоро каждый гном будет знать о его, Кили, позоре, и никто не вступится за него, кроме брата, но брат будет далеко-далеко. Потому что Кили, не выдержав издевательств над собственной честью, убежит куда-нибудь в поисках пристанища. Но у него не получится найти убежище, ведь вскоре весь мир будет говорить о позоре, и Кили, всеми презираемый, до конца жизни будет скитаться по болотам и не услышит ни одного ласкового слова. Никто не пожалеет его, может, только Фили будет горевать о нем и отправится в долгий путь, чтобы отыскать его и убедить возвратиться домой. Кили не послушает брата, но тот не бросит его, и они вместе будут вести бродяжную жизнь впроголодь, не имея ни гроша в кармане… Ошеломленный этой мыслью, Кили широко распахнул глаза и часто-часто задышал ртом, словно ему не хватало воздуха. Его губы дрогнули. Не в силах больше сдерживаться, напуганный собственной разгулявшейся пустой фантазией, он резко развернулся, подлетел к брату, чуть не сбив его с ног. Мигом позже уткнулся ему в живот и разрыдался. Фили ошарашенно покачнулся, однако, не раздумывая, обнял младшего со всей своей детской силой. Дис вскочила из-за стола и подбежала к Кили, спрашивая, что случилось. Торин, удивленный тем, как младший племянник расплакался из-за ничего, поднялся и приблизился к братьям. Кили, уже судорожно всхлипывая, шептал брату на ухо причину своих слез, а тому не давало расхохотаться лишь чувство, что он должен успокоить младшего. Торин всерьез думал, что Кили не умеет говорить, и вот сейчас убедился в обратном. Интересно, какие еще тайны скрывают его племянники? Фили же думал, откуда у его маленького братишки такая внушительная фантазия, но вслух свою мысль не озвучивал, а просто прижимал Кили к себе. Тот постепенно успокоился, но все-таки выдавил из брата обещание, что тот подарит ему меч на десятилетие и отправится с ним в изгнание. — Кили… — вздохнул старший. — Скажи мне, кто собирается тебя изгонять? Младший пожал плечами, вдруг поняв, что ответа у него не найдется. — Может быть, я? — вел дальше Фили. — Или мама? Все же, наверно, дядя Торин, я прав? Кили потупился и мотнул головой. — Тогда с чего ты взял, что тебя будут презирать? Ты что, не знаешь, что мы с мамой всегда тебя защитим? Младший хотел было возразить, но слов не нашлось. Он решительно утер слезы и твердо повернулся к маме и дяде, однако тут же снова зашептал Фили что-то, отчего тот одобрительно кивнул. — Да, это будет правильно, — сказал он. Почему-то именно сейчас Торин спохватился, ушел в прихожую и вернулся с деревянными лошадками. Мальчишки уже, как ни в чем не бывало, бегали вокруг матушки, всем своим видом показывая, что у них все хорошо, а она лишь вздыхала. Торин кашлянул, привлекая к себе внимание. Племянники остановились, с удивлением и любопытством воззрились на него, потом заметили игрушки и радостно взвизгнули. Не успел Торин опомниться, как две пары ладоней вырвали у него из рук лошадок и с воплями подбросили их в воздух. Фили прыгал на месте, обнимая свою лошадку, у Кили, по-видимому, захватило дух от счастья — он молча показывал игрушку матушке и хлопал ресницами. У мальчишек было много игрушек, но ведь они еще ни разу в жизни не получали в подарок таких красивых и замечательных лошадок. Более того, их вручил дядя, а это кое-что да значит. — Торин, как же ты угадал, что на прошлой неделе я попросил маму купить именно таких лошадок? — поинтересовался Фили. — Лошадок! — повторил Кили. — Рад, что они вам понравились, — ответил дядя с усмешкой, думая, что племянники совсем не такие, какими он представлял их себе. — Спасибо! — Спасибо! — эхом отозвался младший, радуясь, что, наверное, Торин станет к ним более благосклонным. Дядя не казался теперь уже страшным и суровым, а позже и слишком большим, когда опустился перед мальчишками на колено, поправляя им шапки и шарфы — они отпросились гулять на улицу. Глядя в распахнутое окно, как племянники весело бегают друг за дружкой, смеются детским заливистым смехом, Торин твердо решил изменить их с ним отношения и не допустить, чтобы в его голосе вновь присутствовала холодная мрачность. Ведь они не должны бояться его, а он не должен быть с ними излишне суровым. Но они же еще маленькие, они не понимают, почему он всегда серьезен и задумчив, почему с его лица никогда не сходит печаль. Нет, как оказалось, понимают. Вернувшись с прогулки, братья уселись перед камином, и Фили осторожно спросил, не является ли горечь от утраты Эребора причиной дядиной мрачности. Торин вздохнул и ответил, что это так. Погрузившись в воспоминания, он рассказывал об Одинокой горе на Востоке, ее несметных богатствах, которые добывали из-под самых недр земной коры в шахтах гномы-рудокопы. Племянники внимательно слушали, поначалу изредка задавали вопросы, но потом просто открыли рты и замерли в дальнем углу скамейки. А Торин говорил о величии славного подгорного народа, о кузнецах, ковавших мечи, молоты, создававших столь изумительные вещи из золота и серебра, что даже самые искусные мастера на свете не могли повторить тончайшую красоту тех изделий. С каждым его словом в доме становилось все тише и тише. Дис перестала шуметь посудой и замерла, задумчиво, немного рассеянно глядя перед собой, очевидно, вспоминая чудесные дни своей юности. Ее глаза вспыхивали вместе со свечей, которую она держала в руке, как сверкает снег чистым бриллиантом под покровом лунной морозной ночи. Комнату окутал тихий полумрак, но никто, казалось, не замечал этого — затаив дыхание, все слушали Торина. Его глубокий проникновенный голос погружал их в далекий, отчасти напоминающий сказку, мир, где не было крови и битв, где все жили дружно и слаженно. Как бы хотелось Дис, чтобы все так и было! Вот Торин на мгновение замолчал, раскурил трубку, и густой серый дым поплыл над головами слушателей, заволакивая все вокруг туманной пеленой, создавая впечатление волшебства. Постепенно огонь в камине потух — Фили подумал, что его потушил вызванный дымом сон, но не посмел поделиться мыслью с братом. Однако тот сам потянул его за рукав, молча указал сначала на трубку, потом — на пепел погасшего пламени. Старший вдруг совершенно неожиданно для себя зевнул, виновато взглянул на брата, как бы оправдываясь. Но тот сделал то же самое, не заметив этого взгляда. Фили зевнул еще раз, и Кили тоже. Затем младший почесал нос, сонно привалился к боку брата, устало закрыл глаза и засопел. Помня, что он старше, Фили еще некоторое время пытался бороться с назойливой сонливостью, но, в конце концов, не выдержал, одну руку положил на плечо Кили, другую опустил на стол, уронил на нее голову и провалился в сон. — Я сам отнесу их, — прошептал Торин, когда они с сестрой спохватились и услышали умиротворенное сопение со стороны лавки. Дис только улыбнулась, поцеловала спящих мальчишек и расстегнула им кофты. Для Торина племянники были легкими, так что он поудобнее перехватил Фили, прислонил к плечу Кили и направился вверх по лестнице, по пути слушая ровное дыхание гномят. Они не проснулись и тогда, когда он раздел их и опустил на кровать — Фили, по-видимому, спал возле окна, а Кили занимал кровать у двери. Торин вдруг осознал, что даже не знает, где его родные племянники спят. Он почувствовал стыд, такой, который поднимается глубоко внутри и заставляет краснеть. Правда, в темноте никто этого не видит. До сих пор Торин убеждал себя, что ему просто не хватает времени, чтобы получше узнать племянников, но сейчас вспомнил отца. Вспомнил, как тот, несмотря на работу, находил время для Торина, Фрерина и Дис, говоря им, что всегда нужно оставаться со своей семьей. Это он, Торин, сильно заблуждался и поступал наоборот. Он стоял над кроватями, глядя на мальчишек и думая о своих поступках, о чем-то своем, отчего его глубокий взгляд мог показаться грустным. Наконец он потер переносицу, погладил Фили по спине, усмехнулся, когда тот довольно вздохнул. Кили он с непривычной для него лаской взъерошил волосы, и младший засопел и заворочался во сне, причмокивая губами и смешно морща нос. Торин развернулся к двери и тихо вышел. Он не заметил, как Фили вновь крепко зажмурился и, улыбаясь, повернулся на другой бок. Торин привык вставать рано, но отнюдь не рассчитывал, что наутро ему придется подниматься вместе с солнцем. Едва первый рассветный луч проник в его спальню через окно и пополз вверх по кровати, как дверь с шумом распахнулась. Торин сразу же проснулся и, будучи бывалым, закаленным в битвах воином, с быстротой молнии схватился за меч. Но он услышал смех и странные звуки, будто кто-то залез под кровать, и со вздохом опустил оружие. Племянники, кто же еще это может быть! — Подъем, Торин, подъем! — закричал Фили. — Вставай, просыпайся! — Просыпайся! — вторил брату Кили. — Тихо! — шикнул Торин, сердито хмурясь. — Вы разбудите Дис! — Она уже встала, — заявил старший, и у Дубощита не осталось сомнений, что сестру поднимали точно так же, как и его. Он неодобрительно покачал головой, правда, никто этого не увидел: мальчишки хихикали под кроватью, а с кухни было слышно, как Дис готовит завтрак. Лишь Торин направился умываться, в спальне все стихло — воцарилась подозрительная тишина. Торин по своему опыту знал, что это не к добру, ведь большую половину детства провел следя за младшими братом и сестрой. И когда они начинали проказничать (начинал Фрерин, он и был заводилой, а Дис просто покорно помогала ему), их не было слышно. Поэтому Торин ринулся в комнату и застыл в дверях с зубным порошком в одной руке. Мальчишки стояли в опасной близости от его острого, вдобавок обнаженного меча, и с любопытством сверлили его взглядом. Но вот Кили протянул ручонку, желая дотронуться до оголенной стали, и Торин вышел из непонятного оцепенения, кинулся к племянникам и почти что грубо схватил младшего за руку. — Разве можно трогать меч? — сдерживаясь, сурово спросил он. Кили сжался под его взглядом, напугано дернулся в сторону брата, но Торин держал крепко. — Я еще раз спрашиваю, кто разрешил тебе трогать меч? — Мы любим оружие, — вступился за брата Фили. — Кили очень нравятся мечи и кинжалы, и он мечтает стать воином. — Воином! — пискнул младший. — Чтобы стать воином, необходимо подрасти, во-первых. А во-вторых, мечи довольно-таки тяжелые, ими можно пораниться самому или покалечить других. — С этими словами Торин отпустил Кили, легким движением приподнял свой меч и крутанул его в руке. Братья благоговейно уставились на оружие. — Но стоит мне отпустить, — меч оглушительно звякнул об пол, и гномята подскочили на месте, — как увеличивается риск, что он кого-то заденет, падая. Вы еще не готовы, чтобы держать его в руках крепко и уверенно. Да и перед тем, как вам дадут в руки настоящее оружие, вы должны будете показать, что заслуживаете этого. Потому что это — не игрушки, и в ратном деле важно все, даже то, как быстро вы умеете бегать. Тренировки не состоят из пустых взмахов ножами и переводом стрел, а в битвах никто не будет смотреть, как вы сражаетесь; от того, хорошо или плохо, будет зависеть ваша жизнь. Поэтому, несомненно, нужно овладеть всеми видами оружия, чтобы суметь попросту защитить себя и других. Но пока вам рановато становиться воинами. Это понятно? Ты меня понял, Кили? — Он все понял, дядя, — живо отозвался Фили. — П-п-понял, — заикаясь, заверил Торина Кили, потом неожиданно метнулся к брату и спрятался у того за спиной. За завтраком мальчишки вели себя тихо, как и вчера, а после в молчании удалились в свою комнату. Дис попросила Торина сходить наверх и посмотреть, как там братья, но едва он зашел в комнату племянников, как те, кланяясь и пятясь от него с вежливыми улыбками, убежали вниз и спрятались в чулане. Оттуда слышались негромкие разговоры до тех пор, пока не пришел Торин и спросил, почему племянники сидят в темноте. Они снова улизнули в свою комнату, тогда дядя махнул рукой и принялся помогать Дис и убирать посуду. В полдень мальчишки спустились обедать, а потом начали тормошить Торина и просить его погулять с ними на улице. Он, хоть и не совсем охотно, согласился. Как выяснилось, за ночь землю укрыл мягкий пушистый снег. Куда бы Торин с Фили и Кили ни смотрели, белая пелена расстилалась гораздо дальше от дома. Словно серебряные колокольчики, небольшие сверкающие сосульки висели под крышами домов. Торин тут же наказал держаться подальше от опасных карнизов, и братья согласно закивали, после чего дядин голос потонул в диких криках восторга и счастья. Мальчишки носились вокруг Торина, оставляя на чистом, никем еще не тронутом снегу свои маленькие следы, сравнивая их с огромными для них дядиными следами. Племянники восторгались всем, что видели, вопя что-то нечленораздельное, кружась на месте и поворачиваясь во все стороны, словно стремясь запечатлеть в памяти прекрасный зимний пейзаж. Фили вихрем бегал вокруг дома и зачем-то повторял: «Серебро мое снежное, серебро!», Кили эхом отзывался ему, от восторга не выговаривая букву «р». Хотели было слепить снеговика, но, скатав внушительный снежный шар, не смогли поднять его, и даже Торин посоветовал впредь делать «туловище» поменьше. Вскоре это занятие им наскучило, и они продолжили носиться друг за дружкой, счастливые и довольные. Наблюдая за мальчишками, Торин впервые за многие месяцы рассмеялся. Надо же, а он ведь забыл, что значит детское веселье. Внезапно холодный белый комок снега полетел ему в плечо. Половина снежка легко рассыпалась воздушной пылью, а вторая половина прилипла к плащу. Торин недоуменно приподнял бровь и взглянул на гномят. Кили остановился, посмотрел на брата, сдавленно ахнул, зажмурился и, наклонившись, накрыл голову руками. Фили, похоже, сам был в сильнейшем изумлении, что кинул в дядю снежок. Он замер на месте каменной статуей, приоткрыв рот и расширив глаза. Младший вдруг все решил для себя — он подскочил к брату, заслонил его, и незаметный огонек отваги блеснул в его глазах. Все это выглядело так потешно, что всякий бы на месте Торина рассмеялся. Но он ничем не нарушал повисшую в воздухе тишину. Медленно, очень медленно присев на корточки, он скатал из снега шарик. Фили, не сводя взгляда с Торина, несильно оттолкнул младшего, но тот вновь встал вперед. Через несколько мгновений между ними завязалась возня, и, горя желанием защитить Кили, старший шикнул на него, а затем ощутил удар снежком. Он удивленно воззрился на дядю, потом радостно взвизгнул, подпрыгнул и потащил брата прятаться за дом и лепить свои снежки. Домой все трое вернулись только под вечер, мокрые от снега и с раскрасневшимися на морозе щеками. Дис строгим голосом отправила их купаться, и вскоре все сели за стол. Наверное, впервые за все время пребывания Торина у сестры, мальчишки принялись за ужин с таким аппетитом: ложки мелькали то у них перед носом, то глубоко ныряли в ароматное рагу. Дис радовалась, что брат и сыновья, наконец, нашли общий язык, Торин тоже выглядел довольным, Фили и Кили ниже склонялись над тарелками и то и дело сопели. После ужина они умчались в свою комнату, но сразу вернулись, встали перед Торином, держась за руки. У старшего было что-то за спиной. — Дядя, мы очень рады, что ты навестил нас, — начал Фили, заметно волнуясь. — Рады, — кивнул младший. — И мы хотели бы, чтобы ты приходил к нам почаще. — Почаще. — Но мы понимаем, что у тебя много работы. — Работы. — Ты не всегда можешь провести с нами праздники, как этот день Дурина. — Дурина. — Поэтому мы решили сделать тебе подарок, чтобы ты помнил проведенное с нами время и не забывал о нас с мамой. — С мамой. — Мы очень старались и теперь надеемся, что тебе понравится. — Понравится. Улыбаясь ласково и переглядываясь с сестрой, Торин смотрел на своих маленьких племянников и в глубине души обещал себе, что отныне будет приходить к ним намного чаще. Он вырастит их умелыми воинами, как они хотят, сделает из старшего мальчишки своего достойного наследника, а младшего научит, к примеру, стрелять из лука. Он возьмет обоих возвращать утерянное королевство Одинокой горы, когда придет время. Он станет уделять им много внимания, а завтра, если хорошая погода не испортится за ночь, покатает их на королевских санях. Торин улыбался, и его гордое, израненное страданиями сердце постепенно исцелялось, а лед в душе тихо начинал таять. Потому что семья — это святыня, и не только для гномов рода Дурина, но и для всех существ, живущих в прекрасном, полном сказок и доброты, мире. — Дядя… — вдруг обратился к Торину Кили. — Мы тебя очень любим, особенно за лошадок! Дис засмеялась, Торин посадил младшего племянника на колени и погладил по голове. Фили встал рядом и смело протянул дяде листок бумаги, а тот, рассмотрев его, кивнул и решил, что послезавтра же повесит картинку у себя в покоях. Он еще долго рассказывал семье о драконе по просьбе Кили, об оружии по желанию Фили и вспоминал веселые случаи из жизни. Потом встал, со смеющимся Кили на руках обнял сестру, поцеловал Фили и взял его за руку. Оба племянника тут же смекнули, что к чему, хотели запротестовать, но Торин лишь покачал головой и сказал, что сон придает силы и воинам нужно спать, чтобы вырасти сильными и крепкими. В конце концов, мальчишки согласились идти в кровать, но если только дядя почитает им на ночь. Тот вздохнул, но послушно раскрыл детскую книжку и начал читать. Что касается рисунка, над которым с любовью и усердием трудились братья, то Дис еще долго глядела на него, думая о многих серьезных вещах, с которыми она не поделилась бы даже с братом. Затем она глубоко и, возможно, тяжело вздохнула, отправилась в свою комнату и долго не могла заснуть, однако, наконец, тихий сон закрыл ей глаза. Обыкновенный небольшой лист бумаги был усердно закрашен синей и голубой красками, создающими образ позднего осеннего вечера. Впечатление усиливали ярко-желтые звезды на потолке и стенах. Справа был нарисован большой серый камин, в нем горели багрово-красные и золотистые языки пламени. Чуть поодаль от камина стоял Торин, пускающий из трубки фиолетовые, сероватые и зеленые колечки дыма, за ними следила задумчивая Дис, держа в руках свечу. А в дальнем углу лавки, из-под черного дядиного плаща с изображением Одинокой горы, виднелись две маленькие макушки — светлая и темная…