las(t) vegas

люди никогда не перестанут учить тебя жизни. это аксиома, выбитая у каждого в подсознании под знаком важно и с целой кучей восклицательных знаков после. на подкорке набит целый рой мудацких советов и правил, что впихивают в тебя с самого рождения. вырастая, ты понимаешь, что единственная твоя цель - это тихая жизнь, где-нибудь на отшибе. среди кукурузного поля и ветряных мельниц, дарящих тебе электричество. алкоголь дарит спасительное тепло желудку, легким и слегка дерет глотку. цепляясь своими длинными когтями, открывает бесчисленное количество мелких язв и заливает в них яд. из допотопной магнитолы доносится я не чувствую своего лица , вскрытая банка пива при любом повороте так и норовит завалиться на бок и волной брызг исчезнуть из нашей вселенной, осев легким запахом где-то там. небо заходится первыми звездами, а дороги даруют пустоту и безумный ветер, что нагло залетает в выжженные волосы, заставляя их трепыхаться и надеяться не умереть этой ночью. фары предательски гаснут, а аккумулятор заходится в ужасающем вое, заставляя кровь в венах стыть, превращая тело в бесполезный кусок дерева. машина уныло тянет свою песню еще добрую четверть часа. господи, прости мне мои грехи. в голове уныло стреляет и глотку опять саднит от порции спирта. вести в таком состоянии запрещено всеми законами, в первую очередь - злополучной физикой. мир вообще тебя не принимает. ты с ним контрактов не заключал, договора не подписывал. отторжение идет еще с материнское утробы, когда очередная порция мета проникает внутрь, забирая любую мысль о чем-то светлом и принося спустя столько лет галлюцинации, достойные кисти самого дали. губы безбожно жжет, а ты пытаешься понять, страдал ли за каждый твой грех иисус, когда был распят на кресте. спасение - это обман чистой воды, но его упорно выдают за истину в самой главной своей инстанции, чем будоражат миллионы умов, выколачивая из них сотни и тысячи долларов. а после обматывают шею рясой и душат, до тех пор, пока ты не потеряешься в мире ином, столь далеком от нашего, что вернуться назад нуникакинизачто, а потом и не вспомнится и совсем не захочется. о своей вере так думать не хочется, но бога там нет, он упорно сидит в твоей собственной голове и не дает тебе никуда свернуть. крестик на шее лишь опаляет кожу, заставляя морщиться и прикладываться к рулю головой. умереть не получается. с жизнью дела обстоят еще хуже. болтаясь на этом погранце, когда тело окутано дымкой и отравляющими парами, начинаешь думать, что ладони саднит, а стопы разрывает на части. на деле ты цел и лишь на голове красуется абсолютно безумный терновый венок, впивающийся в кожу и оставляющий редкие красные полосы на волосах и лице. жизнь не прощает тебе твою молодость. это еще одна аксиома, против которой борятся все, но побеждает всегда мировое существование. остановить такой вселенский заговор не под силу даже господу богу. щеку безумно саднит от полученного удара битым стеклом. парень напротив отрывисто дышит и смотрит из под упавшей челки с вызовом. сунешься еще раз и можешь прощаться с сонной артерией. метадон замедляет все вокруг, в купе с водкой заставляет мир вертеться в безумном танце и остервенело давит на мышцу под ребрами. подаренная матерью зависимость, зеленоватая кожа и болезненные глаза. к двадцати годам рубцы на руках уже не столь заметны, а сокрытые курткой вовсе никого не интересуют. эфедрон по вене, хотя колоть уже просто некуда, не считая лица и шеи. очередная дорожка кокаина и онемевшее тело забывает про жизнь. чонин познается в сравнении. его зависимость отличается от твоей и заставляет смотреть на все другими глазами. зрачки расширены, а улыбка не сходит с лица. у него по всему телу в разнобой цитаты и черные рисунки. уроборос гонится за цейтнотом и лишь хватает рваные отрывки и сожженные пустые страницы. сны нагоняют гулом поездов и чужой рукой на собственной талии. венок поделился на две равные части и осторожно языком снимаешь с лица кая бегущую кровь. свертываемость никакая, что убивает обоих и заставляет жить вечно. в каждом тексте очередной инди группы, чье название будет съедено веками и крысами на пальм стрит. плед не греет, а отходняк кусает в каждый прокол и нервы отзываются во всем теле невероятной болью и умоляют погрузиться в вечную спячку. бог набивает аве мария и напевает то же самое, заставляя черепную коробку пульсировать и взрываться цветными фейерверками. доктор в очередной раз разводит руками, предлагая отправиться в наркологичку. очередная попытка спасения, потому что иисус сбежал, не желая терпеть твой грех, именуемый жизнью. в комнату закрадывается плющ, обвивая вас своими руками и укрывая на несколько десятков лет, сохраняя усталое лицо и поломанные кости во всем теле. сердце бьется рвано и лениво, заставляя кровь побегать по телу, отмечая каждый пройденный участок узлом боли, кричащим, что ты жив и жить будешь пару-тройку вечностей. мать дарит тебе пару таблеток на семилетие и обещает яркую, пусть и короткую жизнь. ее ведь не научили. что она - богоматерь, родившая мученика, зачатого от очередной порции эфедрона под битлз. ты напеваешь себе под нос аве мария, потому что в детстве ее пел тебе отчим, следуешь по темному коридору за чонином и надеешься обрести покой хотя бы на этот раз. выжженные волосы лезут в глаза, заставляя неустанно чесать их, превращая в сплошное красное месиво боли и сожалений. аккумулятор машины заряжен настолько, чтобы добраться до мичигана и завалиться вместе с банкой пива на бок. салон пропах чонином и спиртом. от сидений разит травой и кровью. из старой магнитолы играет джон и его мир во всем мире, ведь любовь побеждает все. сехун утыкается лицом в руль и отправляет машину прямиком в озеро. но даже в этой вселенной для него нет спасения.